Пески времени - Шелдон Сидни - Страница 13

• Предыдущая
• 13/73
• Следующая

– Ты еще совсем ребенок, – хрипло сказал Мавр. – Одевайся и уходи.

Неожиданно для себя Грасиэла пошла. Пошла к нему. Протянув руки, она обняла его за талию и ощутила его напряженное тело.

– Нет, – простонала она. – Я не ребенок.

Последовавшая за этим боль была ни с чем не сравнима. Она была мучительной, невыносимой и вместе с тем пьянящей, прекрасной. Крепко обхватив Мавра обеими руками, она кричала в экстазе, испытывая оргазм за оргазмом. «Так вот что это за тайна», – думала Грасиэла. Как чудесно было узнать наконец тайну мироздания, стать частью самой жизни, узнать радость настоящую и вечную!

– Чем это вы здесь занимаетесь? – раздался визг Долорес Пиньеро, и в ту же секунду все словно замерло, застыло во времени. Она стояла возле кровати, глядя на свою дочь и Мавра.

Онемевшая от ужаса Грасиэла посмотрела на мать. В глазах Долорес была безумная ярость.

– Ах ты сука! – взвизгнула она. – Ты мерзкая тварь!

– Мама, прошу тебя...

Схватив тяжелую железную пепельницу, стоявшую возле кровати, Долорес с силой ударила ею дочь по голове. Это было последним, что помнила Грасиэла.

Она очнулась в больнице в большой светлой палате, где стояло две дюжины кроватей и все были заняты. Взад и вперед сновали санитарки.

Голова Грасиэлы раскалывалась от мучительной боли. Стоило ей пошевелиться – и боль огнем разливалась по всему телу. Она лежала, слушая крики и стоны других пациентов.

Вечером к ее кровати подошел молодой врач. Ему было немногим больше тридцати, но он выглядел постаревшим от усталости.

– Вот мы и проснулись, – сказал он.

– Где я? – Ей было больно говорить.

– Ты в благотворительной палате провинциальной больницы в Авиле. Тебя привезли к нам вчера. Ты была в жутком состоянии. Нам пришлось зашивать тебе лоб, – продолжал врач. – Наш главный хирург решил наложить тебе швы сам. Он сказал, ты слишком красива, чтобы ходить со шрамами.

«Он ошибается, – подумала Грасиэла. – Шрам останется на всю жизнь».

На следующий день Грасиэлу навестил отец Перес. Санитарка подвинула стул к койке. Священник посмотрел на бледную прекрасную девочку, и его сердце сжалось. Жуткое происшествие с ней вызвало скандал в Лас-Навас-дель-Маркес, но ничего уже нельзя было изменить. Долорес Пиньеро заявила в полиции, что ее дочь упала и разбила себе голову.

– Тебе лучше, дитя мое? – спросил отец Перес.

Грасиэла кивнула, от этого движения у нее тут же застучало в голове.

– Полиция хочет знать, что случилось. Не хотела бы ты рассказать мне что-нибудь?

Наступило долгое молчание.

– Я упала, – наконец сказала она.

Ему было тяжело смотреть в ее глаза.

– Понимаю.

Он испытывал невероятную душевную боль от того, что должен был сказать ей.

– Грасиэла, я говорил с твоей матерью...

Грасиэла все поняла.

– Мне нельзя возвращаться домой, да?

– Боюсь, что так. Мы еще поговорим об этом. – Отец Перес взял Грасиэлу за руку: – Завтра я навещу тебя.

– Спасибо, падре.

Когда он ушел, Грасиэла лежала и молилась: «Боже милостивый, дай мне умереть. Я не хочу жить».

Ей было некуда и не к кому идти. Она больше никогда не увидит свой дом. Никогда не увидит свою школу, знакомые лица учителей. Для нее ничего не осталось в этом мире.

Возле ее кровати остановилась санитарка:

– Тебе что-нибудь нужно?

Грасиэла с отчаянием посмотрела на нее. Что можно было сказать?

На следующий день вновь появился тот же молодой врач.

– У меня хорошие новости, – сказал он несколько неуверенно. – У тебя уже все в порядке, и ты можешь выписываться. – Это было неправдой, правдой было то, что он добавил: – Нам нужно место в палате.

Она могла идти, но куда?

Часом позже пришел отец Перес, с ним был еще один священник.

– Это отец Беррендо, мой старый друг.

Грасиэла посмотрела на худосочного священника.

– Падре.

«Он прав, – думал отец Беррендо. – Она прекрасна».

Отец Перес рассказал ему обо всем, что случилось с Грасиэлой. Священник ожидал увидеть признаки влияния той среды, в которой жил ребенок: черствость, дерзость или стремление вызвать к себе жалость. Но ничего этого он не нашел в лице девочки.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось так трудно, – обратился к ней отец Беррендо.

За этими словами крылось нечто большее.

Отец Перес сказал:

– Грасиэла, мне нужно возвращаться в Лас-Навас-дель-Маркес. Я оставляю тебя на попечение отца Беррендо.

Грасиэлу охватила внезапная паника. Ей казалось, что обрывается последняя ниточка, связывавшая ее с домом.

– Не уходите, – взмолилась она.

Отец Перес взял ее руку в свою.

– Я знаю, что ты чувствуешь себя одинокой, – сказал он с теплотой в голосе. – Но это не так. Поверь мне, дитя мое, это не так.

К кровати подошла санитарка с узелком. Она протянула его Грасиэле:

– Вот твоя одежда. Тебе, к сожалению, надо идти.

Ее охватила еще большая паника.

– Сейчас?

Священники переглянулись.

– Почему бы тебе не одеться и не пойти со мной? – предложил отец Беррендо. – Мы сможем поговорить.

Через пятнадцать минут отец Беррендо и Грасиэла вышли из двери больницы на теплый солнечный свет. Перед больницей был сад, в котором росли яркие красивые цветы, но Грасиэла была настолько подавлена, что даже не замечала их.

Когда они сидели в его кабинете, отец Беррендо сказал:

– Отец Перес говорил, что тебе некуда идти.

Грасиэла кивнула.

– Никаких родственников?

– Только... – Ей было трудно произнести это. – Только моя мама.

– Отец Перес говорил, что ты регулярно ходила в церковь в своем городе.

«В городе, который я никогда больше не увижу».

– Да.

Грасиэла вспомнила о том, как по воскресеньям утром она ходила в церковь, как там было красиво во время службы, и о том, как она хотела поскорее встретиться с Иисусом и избавиться от страданий, причиняемых ей жизнью.

– Грасиэла, не думала ли ты когда-нибудь о том, чтобы уйти в монастырь?

– Нет.

Она вздрогнула от одной мысли об этом.

– Здесь, в Авиле, есть один монастырь. Это цистерцианский монастырь. Там позаботились бы о тебе.

– Я... я не знаю. – Эта мысль пугала ее.

– Такая жизнь не для всех, – продолжал отец Беррендо. – Я должен тебя предупредить, что в этом монастыре самые строгие правила. Войдя туда и приняв монашество, ты тем самым даешь Господу обет никогда не покидать стен его обители.

Грасиэла сидела, глядя в окно, и ее голова была полна противоречивых мыслей. Идея полностью удалиться от мира ужасала ее. «Все равно что отправиться в тюрьму». Но с другой стороны, что ей ждать от этого мира? Невыносимую боль и отчаяние. Она часто подумывала о самоубийстве. Это могло бы стать концом ее страданий.

– Ты сама должна решить, дитя мое, – сказал отец Беррендо. – Если хочешь, я познакомлю тебя с преподобной матерью-настоятельницей.

– Хорошо, – кивнула Грасиэла.

Преподобная мать изучала лицо сидевшей перед ней девочки. Прошлой ночью впервые за много-много лет она услышала голос: «К тебе придет юное дитя. Защити его».

– Сколько тебе лет, моя милая?

– Четырнадцать.

«Достаточно большая». В IV веке папа римский издал указ, разрешающий постригаться в монахини девочкам с двенадцатилетнего возраста.

– Мне страшно, – сказала Грасиэла преподобной матери Бетине.

«Мне страшно». Слова эхом отозвались в голове Бетины: «Мне страшно...»

Это было так давно. Она говорила своему священнику:

– Не знаю, это ли мое призвание, падре. Мне страшно.

– Бетина, первое общение с Господом может оказаться очень тревожным, весьма трудно решиться посвятить Ему свою жизнь.

«Как же я нашла свое призвание?» – думала Бетина.

Религия никогда не интересовала ее. Девочкой она не ходила в церковь и не посещала воскресную школу. В подростковом возрасте она больше увлекалась вечеринками, нарядами и мальчиками. Если бы ее мадридских друзей попросили назвать возможных кандидаток в монахини, то она была бы в конце списка. Точнее, ее вообще бы не было в этом списке. Но когда ей исполнилось девятнадцать, последовал ряд событий, изменивших ее жизнь.

• Предыдущая
• 13/73
• Следующая