Стрела в сердце - Блейк Дженнифер - Страница 36

• Предыдущая
• 36/60
• Следующая

— Каслрай вовсе не жаждал вверять вас мне, это бы, думаю, оскорбляло его чувство собственника. Скажите мне правду, неужели это не даст вам чувство удовлетворения?

— Я поклялась…

— Вы поклялись не быть в роли кобылы. Я не думаю, что вы давали обет оставаться невинной всю жизнь только потому, что ваш муж неспособен изменить это состояние. А то, что вы выберете для себя, исходя из собственных желаний, совсем другое дело.

— Удобный аргумент, не лравда ли? — спросила она, глядя на огонь в камине.

— Вы, конечно, думаете, что я убеждаю вас только ради себя? Может, вы и правы. Мне хотелось бы верить, что я исхожу из того, что вы лишены радостей супружеской постели, и из необходимости поставить на место вашего мужа. А правда такова, что я медленно схожу с ума от желания прикоснуться к вам. И неужели это не может стать сладкой местью?

Кэтрин чувствовала, как гулко бьется в тишине ее сердце. Там, в душе, она неожиданно согласилась, и вдруг неистово захотела освободиться от своей двусмысленной девственности, в то же время отплатить Жилю за унижение, которому она подверглась за эти несколько дней. Но как она могла выразить свои мысли словами и одновременно оставаться леди?

Он ждал ее ответа. Тщательно подбирая слова, она произнесла:

— В любом случае, я думаю, невозможно сказать с уверенностью: будет ребенок или нет?

Он покачал головой.

— Если я скажу вам, как и что нужно делать, можно ли мне надеяться на перемену в наших отношениях?

— Я… можно, — очень тихо решилась она произнести эти слова.

Рован посмотрел на нее и кивнул, — В Аравии и даже еще дальше — в Персии и Индии — существует свод законов о любви, называемый тантризмом или исмаком. Некоторые относятся к нему, как к религии, поклоняясь принципам женского и мужского начал. В античных храмах и на могилах сохранились цветные рисунки, на которых мужчины и женщины занимаются любовными играми. А другие называют это методом пролонгированной любви. Основным аспектом метода является правило самоконтроля, обязательного для мужчины. Партнер не допускает выброса спермы. Вы понимаете, о чем я говорю?

Кэтрин не смотрела на него, залившись краской, но, тем не менее, она была достаточно знакома с поведением лошадей и некоторой стороной жизни слуг, чтобы понять его объяснение. Поэтому она и сказала:

— Да. Думаю, что да.

— Арабские женщины презирают тех мужчин, у которых отсутствует это умение. То же мне говорили бедуины в Аравийской пустыне. Те, кто не умеет должным образом обращаться с женщиной, не только лишает ее удовольствия, но и подвергает опасности ее жизнь, заставляя часто рожать детей, а ведь они ведут кочевой образ жизни. Если он хочет, чтобы его уважали, он обязан научиться не допускать собственного быстрого удовлетворения, гарантировать женщине безопасность и продлить обоюдный экстаз. Более того, ислам разрешает мужчине иметь четырех жен и даже любовниц, считая необходимым для него сохранять свои жизненные соки, которые отождествляются с мужской силой. И все это для того, чтобы удовлетворить всех жен. Могу сказать, что эта концепция заинтриговывает и что меня обучили этому.

Медленно, коварно, словно яд, жар слов проникал в Кэтрин. Она попыталась бороться с ним, но напрасно, он захватил ее всю, от головы до ног, и сконцентрировался где-то внизу. Кожа покрылась испариной, ее всю заколотило, и ей вдруг страстно захотелось, чтобы он обнял ее.

Она как-то по-новому посмотрела на сидящего напротив мужчину. Он выглядел, конечно, так же: очарование было в линиях его носа, форме рта, длинных пальцах, его высоком росте и естественности поведения. Перемена произошла в ней. Она поняла это, но не противилась и не была уверена, хочет ли она противостоять новым ощущениям. Наконец она сказала:

— Если вы жертвуете своим удовольствием, в чем же ваш выигрыш, чего вы добиваетесь?

— Форма удовольствия очень переменчива, оно не исчезает, мужчина тоже пребывает как бы в раю, но по-другому. А какое удовлетворение получаю я? У меня будете вы, плюс успокоение, какое мы можем иметь в нашей золотой клетке.

— Временный рай, — задумчиво откликнулась она.

Его взгляд встревожился.

— А какой еще, по-вашему, может быть?

Наступила напряженная тишина. Кэтрин подумала, что Рован де Блан объяснил ей свои побуждения и эмоции. Но он не обратился к ней ни с каким предложением. Теперь она должна откликнуться. Она должна решить, чего хочет и что дальше делать с их отношениями. Можно ли верить тому, что он рассказал? Она раньше не слышала об этой удивительной концепции, хотя женщины ее круга шептались о каких-то грубых приспособлениях для предотвращения нежелательных последствий.

У нее не было причины сомневаться в его словах. Ею также овладело новое чувство — уходят время и возможность. Никогда не возвратится эта изоляция с человеком, которого она могла бы уважать и который окружил бы ее новыми, доселе неведомыми эмоциями. Она ведь может никогда не узнать, что же такое на самом деле любовь мужчины и женщины.

Теперь она уже не представляла, как можно не востребовать это смятение, желание, которое недавно в ней поселилось. К тому же именно Жиль санкционировал их союз. Ведь так? А вообще, можно ли сравнить ее хваленую честь, которой она так гордилась, с долгими и пустыми годами впереди?

Слова. Как ей найти слова, как сказать ему, что она согласна, но все равно чувствует себя предательницей, так как все время была хорошей и сознательной женой, чувствовала себя леди и уже не могла быть иной? В отчаянии она открыла было рот, но не смогла выдавить из себя ни звука, вдруг в один миг став такой несчастной.

Рован долго наблюдал за ней, казалось, он даже боялся дышать, а потом в его лице вдруг что-то изменилось, он как-то весь собрался, отодвинул в сторону стол и встал перед Кэтрин на колени. Он взял ее холодные руки в свои и приложил к груди.

— Дорогая, не нужно мучить себя, не будем все усложнять, пусть все идет по-прежнему.

Она застыла перед ним. Потом с трудом покачала головой, а в глазах появились слезы и медленно потекли по щекам.

— Нет? Тогда позволь мне показать тебе первые движения любовной игры. Если в любой момент ты решишь остановиться, только скажи мне, и сразу же все прекратится, и никаких вопросов, сетований, извинений и обвинений.

— И никакой боли? — Она имела в виду не физическую, а душевную, хотя знала, что он понял ее.

— Ах, да. Боль — это цена, которую мы платим за наши поиски радости.

Он повернул ее руки ладонями вверх и припал к ним губами. Она почувствовала тепло его губ, языка и хотела сжать руки в кулачки, но он опять разжал их, покрыл поцелуями места, где бился пульс, потом запястья, потом голубые жилки на руках, хрупких и нежных локтях. Он положил затем обе ладони себе на грудь, взял ее за локти и притянул к себе. Почувствовав тепло его губ на шее, она закрыла глаза, и оно передавалось ей, а сердце отзывалось ритмическими ударами. Она пальцами касалась его груди, и хотелось углубиться в нее, словно тесный контакт поможет прочесть его глубинную суть. Ей нужно было узнать его, его мысли и чувства, скрытые в тайниках души. Ей необходимо было также удостовериться, что все слова его были правдой, и отогнать страх, что действовал он не ради только собственных желаний.

А его губы, скользнув по нежным изгибам ее шеи, щеки, умело и нежно захватили ее рот. Теперь уже никакие причины не имели значения. Рот его был настойчив, она ощутила сладость смеси бургундского и желания. Он исследовал контуры ее губ нежными движениями, пока не почувствовал, как они дрогнули и стали отвечать. Он настойчиво языком возбуждал ее, дотрагиваясь до кончика языка Кэтрин, исследуя уголки ее рта, прошелся по белоснежным зубам, всасывая в себя ее восхитительный медовый нектар. Он обеими руками нежно прижал ее лицо к своему, а она положила ему руки на плечи, потом стала робко гладить его волосы, волнами спадавшие на шею. Они тесно прижались и чувствовали друг друга: он — ее соски сквозь тонкий муслин, а она — его твердую грудь и глухие удары сердца. Он гладил ее по спине, изгибам талии, восхитительным мягким ягодицам. Потом она почувствовала, что его объятия стали настойчивее, жарче и вдруг ослабели, когда он стал нежно гладить ее мягкую грудь и затвердевшие под его пальцами соски. Она глубоко задышала, слыша, как бьется в восторге ее сердце, задрожала и застыла.

• Предыдущая
• 36/60
• Следующая