Стрела в сердце - Блейк Дженнифер - Страница 11

• Предыдущая
• 11/60
• Следующая

Рован был слишком совершенен в своем мастерстве, слишком дисциплинирован. Кэтрин знала, что маленькая птичка была обречена. А ее пара, голубь, такой преданный, но такой беспомощный в своем горе, уже не мог ее спасти. Вместе со стрелой ее сердце проткнет смерть. Окровавленная, она упадет и будет безжизненно висеть на веревке, к которой ее привязали. И все радости жизни, память о преданности, о страстном соединении двух сердец — все это отойдет в небытие, все будет закончено.

Кэтрин вдруг почувствовала странную связь с птицей, привязанной к шесту, словно это была она, чье сердце сейчас почувствует стрелу, а жизнь оборвется, не успев начаться. От отвращения ко всему происходящему у нее заболело сердце, она испытывала то же неистовое желание улететь от судьбы, свалившейся на нее. Больше наблюдать за происходящим она не могла, но не могла и найти в себе силы уйти.

Почти обессиленная, она еще раз посмотрела на Рована. Он подошел к черте, натянул стрелу. Казалось, он был погружен в свои мысли. Он еще раз посмотрел на мишень, затем туда, где сидела Кэтрин. Прищурил глаза. Она словно напоролась на его взгляд, почувствовав в нем напряженную сосредоточенность и полную оценку всему происходящему. В этом взгляде, решительном, словно закаленная сталь, отразилось грозовое небо.

Она поежилась от холодного ветра, порыв которого раскидал концы ее шали.

— Нет! — прошептала она с мольбой. — Пожалуйста, не надо.

Рован снова посмотрел на мишень, взял лук, натянул его, еще раз взглянул на небо, как бы проверяя направление ветра, и сосредоточил свой взгляд на кричащей голубке. Он стоял такой стройный, высокий, словно вылепленный скульптором. Сапоги и темные панталоны плотно облегали икры и бедра. Он стоял неподвижно, только ветер колыхал его волосы и складки белоснежной рубашки. Казалось, мышцы его плеч и рук совсем не напрягались, когда он держал тяжелый лук. Он стоял такой сдержанный, неторопливый и ни в чем не сомневающийся.

Рован запустил стрелу. Она полетела быстро и высоко, тонко и уныло свистя. Собравшиеся громко ахнули. Голубь, кружившийся над шестом, пронзительно вскрикнул. Мужчины на поле подняли головы вверх. Кэтрин зажмурила глаза и закрыла уши руками. Она не могла смотреть на убийство. Вдруг раздались крики, вопли, а затем и рев одобрения. Кэтрин открыла глаза.

Первое, что она увидела, — это голуби. Они снова были вместе, голубь и голубка, она была свободна. Они кружили, едва касаясь друг друга крыльями, словно танцуя изящную арабеску, молчали, радуясь свободе, и все выше и выше поднимались в небо. Наконец, сделав прощальный круг, они улетели на запад и скрылись из поля зрения.

Рован стоял, облокотившись о лук, и наблюдал эту трогательную сцену с печальной улыбкой, которая погасла, когда Алан похлопал его по плечу, потом повернулся и ушел. На шесте посреди поля висела, дрожа, стрела, воткнутая в дерево около верхушки. Веревка, прежде державшая птицу, болталась на ветру. Она была ровно пополам разрезана стрелой. Причем не одной, а двумя. Две стрелы были пущены в кожаный шнур. Он разорвался не случайно — Рован освободил голубку. Он пожертвовал своим шансом быть победителем дня ради демонстрации своего сострадания к бессловесному существу.

Он был не прочь натянуть лук и послать стрелу в живого зверя, поэтому вряд ли это было сделано из жалости. Даже законы чести не требовали от него удержаться от убийства голубки только потому, что другие не способны были выполнить это.

Тогда спрашивается — зачем он сделал это? Почему?

Жиль поднялся и, повернувшись лицом к гостям, вскинул руки, прося тишины. Когда гости перестали удивляться высокому мастерству Рована и затихли, он заговорил.

— Друзья мои, — начал он глубоким и торжественным голосом, — мне редко приходилось быть свидетелем такой меткости, которая только что была нам всем в назидание продемонстрирована. Но никогда, я повторяю, никогда я не встречал такого яркого примера галантности и милосердия. Каким нужно быть сильным человеком, чтобы отбросить желание выиграть, когда победа была почти в руках. Только исключительный человек может пойти на это, проявляя лишь заботу о чувствах леди.

Кэтрин бросила снизу вверх на мужа быстрый взгляд. Он улыбнулся ей и продолжал:

— Я вижу, дорогие друзья, взгляд моей жены, призывающий произнести имя человека, который должен быть сегодня победителем. Я видел тот момент, когда Рован де Блан, вняв молчаливым мольбам ее исключительного и нежного сердца, принял достойное решение.

Кэтрин опустила ресницы, затем быстро посмотрела на Рована, все еще стоявшего на арене. Неужели это правда? Но вопрос вылетел у нее из головы, когда она услышала продолжение речи мужа.

— В ознаменование этого исключительного доказательства высокого спортивного мастерства, вследствие моей личной признательности и с вашего высочайшего разрешения, — торжественно продолжал Жиль, — я награждаю Рована де Блана титулом короля турниров этого дня со всеми вытекающими из этого почестями и привилегиями, соответствующими положению.

Толпа выразила свое одобрение аплодисментами и криками «ура». Жиль присоединился ко всем, аплодируя и повернувшись в сторону Рована. Шум долго продолжался, а когда стал затихать, Жиль протянул к нему руку, призывая подойти и получить приз.

Алан протянул руку, чтобы взять у Рована лук сделав в это время какое-то веселое замечание. Рован сильно покраснел и пошел к трибуне. Кэтрин показалось, что он с неохотой собирается принять награду. Она хотела бы знать, отчего он чувствует себя неуютно — оттого, что ему пришлось проявить слабость, идя навстречу капризам женщины, или он предпочел бы получить награду за более справедливую победу?

Какая разница! Сейчас ей нужно подняться и взять лавровый венок. Она было уже хотела спуститься по ступенькам, но Жиль остановил ее и сделал знак Ровану подняться. Рован поднимался медленно и осторожно. Им овладело какое-то уныние и недоумение. Он не знал, откуда взялось внезапное желание освободить птицу. Он смотрел на Кэтрин Каслрай, видел боль и отчаяние на ее лице и знал, что сейчас сделает. Казалось, между моментом осознания ее чувств и его внезапным действием не было никакого промежутка.

Ему это не нравилось. Он не хотел этого чертова лаврового венка, не хотел быть так близко к ней, ни сейчас, ни вообще, когда понял, что с ним случилось. Ему хотелось принять ванну, массаж из ловких рук Омара, который снимет шейные судороги и, может быть, выбьет дурь из его мозгов.

Она шла к нему, держа лавровый венок в руках. Рован был слишком высок, она не собиралась тянуться к его голове, чтобы водрузить этот трижды проклятый венок, в то время, пока он будет стоять на коленях и пялиться на нее, как деревенский остолоп.

Тихо вздохнув, он опустился на одно колено. Это, наверное, и была позиция, которую он заслужил. У ее ног.

— Я должка поблагодарить вас, — сказала она, водрузив зелень ему на голову с рассыпавшимися волнами волос. — На самом деле, с вашей стороны было очень любезно то, что вы совершили, — будь то ради меня или по какой-то своей причине.

Он поднял на нее глаза.

— Ничего особенного в этом не было, мадам Каслрай.

— Вы рисковали своей короной короля турнира. Я думаю, это кое-что значит для вас. А на самом деле ваша жертва вам ничего не стоила. Ну что ж, ветры фортуны всегда с вами.

— Я могу только согласиться, — сказал он, скривив в улыбке рот. — Поступить по-другому было просто неучтиво.

— И не могли иначе, не так ли? — она сделала движение, словно собираясь уйти.

— Что? — мягко спросил Рован, а его взгляд устремился на ее губы. — А поцелуй за победу?

Ей пришлось встать на один с ним уровень, поскольку сам он был неподвижен.

Он видел в ее движениях смесь презрения и необходимости уступить. Увидев в ее глазах все это, он вернул себе самообладание. Но все же в нем вдруг засело томительное любопытство: как бы она выглядела, если бы поцелуй состоялся по ее собственной воле и желанию. Прикосновение ее губ к щеке не смогло изгнать из памяти эти своенравные мысли. Губы были холодными, словно льдинки, но все же они послали тепло, передавшееся ему. Как бы он хотел согреть эти губы, поставить ее на колени рядом с собой и…

• Предыдущая
• 11/60
• Следующая