Милость богов - Яновская Ольга - Страница 14

• Предыдущая
• 14/59
• Следующая

Наёмник не удержался на ногах, повис на веревках и уронил голову на грудь.

Он не сразу понял, что побои прекратились. Послышался голос барона, но Марк различил только последние слова:

– Бросьте его около рва. Очнётся – приползёт.

Марк рассмеялся бы, если бы смог. Он не сомневался, что умрёт. Наконец он получил освобождение. Теперь он будет вместе с Ариной. Боги услышали его молитвы! Смерть уже стоит рядом с ним и нетерпеливо поджидает своего часа.

– Вот так, милок. – Старая знахарка хлопотала около Марка, мягкими тёплыми ладонями укрепила повязку на спине и плечах. – Скоро будешь, как новенький. Шрамы, конечно, останутся. Но ничего, ведь шрамы – украшение мужчины.

Марк молчал с тех пор, как очнулся. Скулы его заострились, глаза запали. Опять боги жестоко посмеялись над ним! Не позволили умереть.

В ночь после порки старуха подобрала его. Никто прежде не видел её в этих краях, лишь старый облезлый кот наблюдал за тем, как она склонилась над наёмником. Видимо, это общая особенность для всех целителей – помогать людям, несмотря на запреты или приказы.

Он безропотно сносил лечение знахарки, иногда достаточно болезненное, упершись в стену пустым остановившимся взглядом. Лишь ночами вздрагивал и просыпался от собственного крика.

Он никогда даже подумать не мог, что так дорожит Ариной. И лишь потеряв, понял ЧТО она значила для него. А ведь никогда ей не сказал, что любит.

Старуха вздохнула, снова не получив ответа, и присела на краешек кровати.

– Ты вот что, милок, хватить боль баюкать, ровно дитя малое. Если Ледяная Мара замешкалась в пути и не поднесла чашу горькую, радоваться должен, а не проклятия слать.

Марк медленно повернулся к ней, и впервые в глазах появились отголоски чувств. В воздухе витал тягучий аромат миндаля и горький – полыни, пропитывал комнату и удивительно убаюкивал.

– Радоваться? – хрипло переспросил он. – Чему? Я должен вернуться к хозяину и снова верно служить ему.

– Ты можешь уйти. Мир велик. А если Мара так добра к тебе, то авось не пропадёшь.

– Я не могу. Или ты не знаешь? Я его вещь! – с ненавистью проговорил наёмник. – Будь он проклят!

– Не того осыпаешь проклятиями. Кто он? Всего лишь слуга. А истинный виновник – Ящер Подземный. Для него первая радость погубить невинную чистую душу. Вот и старается, окаянный, слуг подсылает.

Марк усмехнулся и покачал головой.

– Что ж мне теперь, Ящеру войну объявлять?

– Тебе виднее. Подумай с кого ответ спрашивать.

Знахарка, кряхтя и держась за спину, встала и неторопливо вышла. Марк следил за ней задумчивым взглядом, витая где-то далеко от худой лежанки.

– Нет. – Он покачал головой, отвечая своим мыслям. – Не Ящер виноват, а Мара. Она могла замешкаться в пути, могла помочь, предупредить, но не сделала этого! Слышишь, ледышка! Зачем поднесла горькую чашу невинной душе, а меня здесь оставила?! – Голос Марка сорвался на крик. – Лучше бы ты меня взяла, а её помиловала! Я проклинаю тебя, сердце ледяное! Забери меня, но верни Арину!

Резко распахнулась дверь, с силой врезалась в стену, так, что на пол посыпались щепки. Холодный порыв ветра хлестнул по лицу.

– Что ты наделал, глупый? – испуганно пробормотала старуха, прижимая к груди кулачки. – Зачем богов гневишь? Жаль мне тебя, парень, сам свою судьбу решил... Ледяная Божиня ответила на твои слова.

Послышался собачий лай и крики людей. Знахарка выглянула и тут же захлопнула дверь.

– Это барон с воинами! Ты можешь уйти прямо сейчас, парень. Спрячься. О мести позже подумаешь, когда к тебе силы вернутся.

Наёмник выскользнул в дверь и метнулся к подступающему близко лесу. Он не оглядывался и потому не увидел, как лачуга со старой знахаркой покрылась инеем, заискрилась на жарком летнем солнце острыми гранями и исчезла тонкими струями марева. А там, где миг назад стояла старая целительница, вслед убегающему наёмнику смотрела черноволосая красавица с белоснежным, как снег в горах, лицом и алыми губами.

Собачий лай приближался, переходил в вой. Марк слышал вопли и гиканье охотников во главе с бароном Ратаем.

Наёмник выбирал самые густые заросли, уходил от погони нехожеными тропами, но проклятые псы упорно преследовали добычу, захлёбываясь лаем.

Он забрался в самые сердце лесной чащи, куда, как считали в округе, лучше не попадать. Много ужасов рассказывали люди, сидя тёплыми вечерами в продымлённой корчме и потягивая кислое пиво. Но Марк не боялся придуманных историй.

Наёмник вывалился на поляну, пустую и выжженную, как после страшного пожара. Ни одной травинки, ни одной метёлки рыжего высушенного цветка не видно. Посередине стоит низкая изба, обнесённая высоким, но редким частоколом, а на заострённых концах свирепо скалятся черепа. Некоторые из них человечьи, некоторые звериные. Прямо на поваленной калитке спит лохматый пёс, свалявшаяся серая в подпалинах шерсть грозно топорщится на загривке, что-то снится ему, на кого-то он скалится, порыкивает.

Марк резко остановился, едва не споткнувшись о толстые лапы пса, обернулся, заслышав шум, с каким ломились сквозь чащу преследователи. На поляну вывалились барон и конники и резко осадили коней. Они все смотрели за спину наёмника.

Тот обернулся так стремительно, что едва устоял на ногах.

Пёс уже не спал. Он стоял, широко расставив лапы, низко склонив лобастую голову, и разглядывал незваных и шумных пришельцев пылающими лютой ненавистью глазами.

Душным маревом поднимался над землёй горячий воздух, тянулся тонкими щупальцами к небу. Марк смотрел на грозного сторожа хилой избушки, и казалось, что вокруг лохматого могучего тела пса дрожит воздух от сдерживаемой ярости.

Скрипнула дверь, и показалась бледная женщина.

Русые кудри свободно лежат на плечах и спине, солнечный свет окружает стройное тело ярким ореолом, отчего кажется, что светится она сама. Сарафан из плотного домотканого холста подметает чёрную, словно пепел, дорожную пыль. Белая рубаха с длинными рукавами схвачена на запястьях серебряными браслетами, а в руках блестят на солнце золочённые ножницы.

Она окинула строгим взглядом гостей и пристально вгляделась в Марка. Лёгкая улыбка коснулась губ цвета спелой вишни, но тут же испарилась.

– Я не ждала гостей, – произнесла она сильным грудным голосом. Вроде и говорила тихо, а услышали все. – Зачем, барон, человека травишь, будто зверя лесного?

Щёки барона залила предательская бледность, широкая ладонь сжала рукоять меча и тут же отдёрнулась, словно схватилась за раскалённую головню.

– Прости, повелительница, мы не знали, что ты поселилась здесь, в глухом лесу. Иначе не стали бы тревожить. Но человек мой...

Марк удивленно посмотрел на женщину, но догадка показалась слишком невероятной. Черепа на кольях, огромный серый пёс у калитки, выжженная земля. Что там сказители говорили об этом доме? Неужели сама Ткачиха Судеб позволила людям выйти к её дому?

Тем временем рука женщины медленно поднялась, тонкие пальцы ухватили что-то в воздухе, и она с великой осторожностью потянула на себя. Марк удивленно округлил глаза. Между её пальцами сверкала тонкая нить, один конец исчезал в небе, а другой свободно болтался почти у самой ладони. Она внимательно пригляделась, размяла в пальцах и отпустила.

– Ступай с миром, барон, – приказала она. – Мало тебе отпущено времени.

Воины испуганно переглянулись и отступили, словно боялись заразиться близкой смертью, что стоит уже за спиной барона, дышит могильным смрадом в затылок и радостно скалится, по-хозяйски взирая на жертву.

– Мне нужен этот человек, – хрипло ответил барон. Он был бледен, на лбу сверкали бисеринки пота, но в глазах застыла непреклонность, густо замешанная на обреченности и отчаянии. – Он мой.

– Нет. Он останется здесь. Не гневи богов, ступай своей дорогой.

Воины заворчали и, повернув коней, поспешили скрыться.

Марк посмотрел на женщину, ощущая на себе тяжесть взгляда.

• Предыдущая
• 14/59
• Следующая