Близко-далеко - Майский Иван Михайлович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/90
• Следующая

Действительно, что же больше им оставалось делать?

– Степа! Люсиль!.. Сюда! Сюда!.. Александр Ильич, не отставайте!

Таня быстро и ловко карабкалась вверх, перепрыгивая с камня на камень, хватаясь то за выступы скал, то за свисающие из расселины кустарники.

Наконец она оказалась на вершине горы и, протянув руки вперед, точно готовая взлететь, в восторге воскликнула:

– Какая красота!

Картина действительно была поразительная. Внизу, у Таниных ног, лежала широкая, круглая котловина, со всех сторон окаймленная цепью серых скалистых гор. Их склоны плавно сбегали вниз, образуя в центре котловины плоскую впадину. И в этой впадине, весь залитый лучами солнца, в легкой синеватой дымке тихо мерцал древний Иерусалим.

Городу было тесно, его словно зажали горой. И он полез вверх. На откосах белели новые здания, зеленели парки и сады, искрились позолотой башни и храмы. В разные стороны разбегались тоненькие ниточки улиц, а в самом центре впадины чернело большое пятно – базар. Его окружали устремленные в небо главы церквей и минаретов. А несколько впереди, на обнесенной стенами площади, мрачно вздымала кверху свой гигантский купол огромная восьмиугольная мечеть Омара, построенная в VIII веке на развалинах знаменитого храма Соломона.

– Итак, товарищи, перед нами сама история! – тоном заправского гида провозгласила Таня, обведя руками все, что открывалось ее взору.

Но в ее шутливый тон ворвалась и нотка неподдельной торжественности. Еще бы! Ведь перед ней лежал город, которому было не менее трех с половиной тысяч лет. Да еще каких! Сколько раз на протяжении этого времени он менял хозяев! Сколько крови здесь было пролито! Сколько событий совершилось! И сколько ярких легенд, сказок, поверий, сколько заблуждений и обманов связано с этим городом в памяти человечества!.. А теперь? Теперь это лишь маленькая, глухая провинция, археологический экспонат давно умершей эпохи.

Неторопливыми шагами подошел пожилой, но еще крепкий и высокий араб в длинном бурнусе, но без чалмы. Это был гид, которого гостиница рекомендовала русским гостям. До сих пор Степан и Таня объяснялись с ним по-английски. Но вдруг на чистейшем русском языке он произнес:

– Мадам скачет легко и быстро, как горная коза. За ней не угонишься!

– Как! Вы говорите по-русски? – в изумлении воскликнули все.

– Наконец-то и надо мной сжалился иерусалимский бог! – обрадовался Потапов, которому давно наскучила роль «великого немого» (так окрестил его однажды Степан).

– Немного забыл, – с достоинством ответил араб, не реагируя на богопротивную шутку русского. – Давно уж русских здесь не бывало. А в прежние времена сколько людей из России приезжало поклониться святым местам! Вот я водил их, да и выучился…

Он помолчал немного и затем удовлетворенно прибавил:

– Хорошо платили!

Петров незаметно переглянулся с Потаповым: намек был слишком ясен. Потапов спросил:

– Что интересного вы можете рассказать нам об этом месте?

– Много интересного! – степенно ответил араб. – Вы находитесь сейчас на вершине Масличной горы, поднимающейся на восемьсот двадцать восемь метров над уровнем моря. Масличная гора тесно связана с последними днями жизни Христа на земле. Здесь он впервые сказал своим апостолам об ожидающих его испытаниях. Отсюда он совершил торжественное вступление в Иерусалим. Отсюда же вознесся на небо после своего воскресения…

Несмотря на поклонение пророку Магомету, араб хорошо знал все, что относилось к христианским «святым местам», и говорил о них даже с чувством.

– Поблизости от Масличной горы, – продолжал араб, – протекает поток Кедрон, о котором часто упоминается в евангелии. Вот взгляните на него! Он не велик, но красив, и вода его очень приятна на вкус. У подножия Масличной горы расположен также Гефсиманский сад, где часто бывал Христос.

Гефсиманский сад?.. В памяти Петрова мелькнули какие-то далекие тени… Ах, да! Мать когда-то ему читала о Гефсиманском саде… Степану этот сад представлялся тогда каким-то большим и таинственным лесом. Ну, вроде той рощи под Кунцевом, где они гуляли с отцом…

– А можно осмотреть Гефсиманский сад? – спросил Петров.

– Конечно, можно! – с готовностью ответил араб.

Полчаса спустя вся группа оказалась перед железной решеткой, за которой виднелась чахлая растительность.

– Войдите! – раздался прозаический голос гида, и он привычно отворил калитку.

Гости переступили границу сада. Степан остановился в недоумении. Перед ним была невысокая церковь, а справа от нее – небольшой квадратный палисадник с несколькими тощими деревцами. В центре палисадника стоял невероятно толстый обрубок какого-то могучего ствола, спиленный или сломанный на высоте пяти-шести метров от земли. Корни его как-то хищно впивались в землю и были покрыты густым слоем моха. От обрубка отходило с десяток тонких ветвей, унизанных зелеными листьями продолговатой формы.

– Так это и есть Гефсиманский сад? – недоверчиво спросил Петров.

– Да, это Гефсиманский сад! – с подчеркнутой торжественностью подтвердил гид, и вдруг голос его стал каким-то дрожащим, чуть не молитвенным. – Здесь Христос провел свою последнюю ночь… Здесь он молил своего отца: «Да минет меня чаша сия!» Но отец не внял его мольбам, и на рассвете стража схватила Христа.

Вдруг отворилась дверь церковного здания, и оттуда вышел монах. С подобострастными поклонами он стал скороговоркой объяснять по-английски.

– Вот это, – монах указал на толстый обрубок, – та самая смоковница, под которой отдыхал и молился Христос. Ей две тысячи лет. Вы, конечно, пожелаете увезти с собой на память… – И монах уверенно протянул Петрову листок бумаги, на одной стороне которого был печатный текст, а на другой был прикреплен засушенный лист смоковницы.

– Каждый листок – один шиллинг, – деловито напомнил монах. – Может быть, ваши спутники тоже захотят приобрести святые листья, каждый для себя? Это приносит счастье…

Петров мягко отвел руку монаха и с улыбкой ответил:

– Благодарим вас, но мы не привыкли покупать счастье на шиллинги.

Потом начался медленный спуск по склону котловины вниз к городу. На пути попались длинные ряды старинных могил – еврейских и мусульманских. Остановившись, араб с важностью произнес:

– Тут похоронены те, кто верил, что Страшный суд произойдет как раз на этом месте. Чтобы не опоздать на него, эти люди завещали предать свои тела земле именно здесь.

– Ну да, – понимающе кивнул головой Потапов. – Они, видимо, очень торопились на Страшный суд.

Араб понял иронию и неодобрительно посмотрел на Потапова, однако не сказал ни слова.

Когда подошли к воротам «святого Стефана» – одному из главных въездов в город, – лицо гида вновь приняло мрачно-торжественное выражение, и голосом, в котором звучали элегические ноты, он сказал:

– Здесь начинается «Via dolorosa».[8] Последний крестный путь Христа. Он не длинен – всего какой-нибудь километр, – но сколько с ним связано горестных воспоминаний!..

И привычной, деловой походкой гид повел всю группу по узкой и тесной улице, перекрытой в нескольких местах каменными сводами. Несмотря на яркий день, здесь было сумрачно и сыро. Старинные каменные дома и домики уныло смотрели на мир подслеповатыми окнами. Пахло гарью. Где-то пищала кошка. Где-то лаяла собака. А гид тем временем спокойно шел своей ровной, уверенной походкой и деловито пояснял:

– Вот казарма… Здесь Христа бичевали… Шагов через сто он сообщил:

– А вот здесь на плечи Христа был возложен крест… Еще шагов через сто он указал на какой-то дом:

– Здесь Понтий Пилат, глядя на Христа, воскликнул: «Вот человек!» Одна из стен этого дома сохранилась со времен Пилата…

Петров со скрытой иронией спросил:

– А не сохранилась ли, простите, та чаша, в которой Понтий Пилат умывал свои руки?

• Предыдущая
• 16/90
• Следующая