Небоскреб - Бирн Роберт - Страница 1

• 1/57
• Следующая

Для Эдвина Лестера поездка на Манхэттен в его последнее утро на этой земле была не более неприятной, чем в любое другое. Он уцепился за металлическую скобу в противно дребезжащем, вихляющемся из стороны в сторону вагоне подземки, битком набитом людьми, которых он не знал и не желал знать. Глаза его, как обычно, глядели в одну точку, сознание отключилось. Приятно было сознавать, что он одет со вкусом. Ему нравилось считать себя самым изысканно одетым бухгалтером во всем Нью-Йорке. Даже его полосатая нижняя рубашка из хлопка и боксерские трусики были свежевыстираны и выглажены. Но этот нюанс его туалета впоследствии в морге должным образом не оценят.

Поезд, вздрогнув, остановился.

– Это Пятидесятая? – спросил он, наклонив голову к газете какой-то женщины и скосив взгляд на тусклые, немытые окна.

– Да, – ответила женщина, выдергивая газету из-под его подбородка. Если вы слепой, то где ваша тросточка?

Вместе со всем этим стадом людей Эдвин Лестер торопливо пересек платформу, прошел через выпускные воротца и поспешил вверх по бетонным ступеням. Он старался не дышать, поскольку ароматы на станции «50-я улица» были не самыми изысканными в списке новых отравляющих веществ. Оказавшись на тротуаре, он пригнул голову и с усилием двинулся через 8-ю авеню, борясь с пронизывающим западным ветром. В подземке не произошло аварии, в его карманы никто не забрался, никто ничего не нарисовал на его пальто и не высморкался на него. Еще несколько минут бдительности – и он будет в безопасности, в своем кабинете на 60-м этаже здания Залияна. Он был рад, что ему не пришлоcь идти с западной стороны через всю площадь ведь там ветер всегда был куда сильнее.

Площадь Залияна представляла собой пустынное пространство, протянувшееся между 49-й и 50-й улицами, захватывая значительную часть 8-й и 9-й авеню. Все работавшие в этом районе знали, что главной проблемой было отсутствие каких-либо препятствий для ветра, хотя архитектор здания и отрицал это. Когда порывы ветра в любых других районах города достигали вполне сносного уровня в двадцать миль в час, на площади Залияна они могли быть вдвое сильнее и вполне достаточными для того, чтобы сбить с ног неопытного пешехода. В завываниях ветров, налетавших с Гудзона, через городские ущелья западной части Манхэттена, казалось, появлялись тревожные нотки, когда они добирались до пустынной площадки, которая когда-то была площадью Мэдисон-Сквер-Гарден. Обтекая высотное здание, строящееся в конце квартала на 9-й авеню, ветры соединялись снова и, не встречая препятствий, мчались наперегонки через площадь, словно тут у них был обводной канал. Они вздымали тучи пыли и песка порой метров на тридцать в высоту, создавая этакие миниатюрные смерчи-торнадо из бумажных стаканчиков и оберток от сандвичей. Служащие конторы Залияна соглашались,что необходимо как-то рассечь этот ветер, ослабить его, может быть, полосой деревьев или какой-нибудь стеной. Каменных скамеек для этого было явно недостаточно. Широкие углубленные ступени, спускающиеся вниз, к фонтану, могли служить определенным убежищем, если только сам фонтан был отключен; если же он работал, сооружение напоминало автомобильную мойку. Этот район был особенно опасен зимой, асфальт обледеневал. Чтобы добраться до работы, служащим приходилось проделывать настоящие акробатические трюки. Около года назад кто-то рассылал повсюду петиции, призывавшие к сооружению перил поперек площади, но из этого так ничего и не вышло. Архитектор отверг эту идею как профанацию его замысла.

Здание Залияна стояло в северо-восточном углу этого участка, как бы стараясь по возможности потеснее прижаться к более фешенебельным кварталам центральной части города. Чередование вертикальных гранитных полос с такими же полосами затемненного под цвет бронзы стекла создавало довольно впечатляющее зрелище. Если не считать маленьких балкончиков на уровне третьего этажа, все четыре стены, резко уходящие ввысь от горизонтали улицы к пирамидальной крыше на 66-м этаже, не имели ни одного украшения. В сообщениях печати этот замысел называли «освежающе целомудренным», «мощной оптимистической заявкой на будущее города». Это было стройное, «дерзостно стройное», бросающееся в глаза здание, ледяным пиком вонзающееся в небо Нью-Йорка. Можно было легко представить, как Арам Залиян смотрит на восток из своего кабинетного комплекса под самой крышей, довольный тем, что находится на одном уровне со зданием Экксона, Рокфеллеровским центром, башней Трэмпа и такими давними «оптимистическими заявками», как здания Крайслера и Эмпайр-стэйт.

Служащие, поджидающие на площадке лифт, обслуживавший этажи с 44-го по 66-й, были в тот день разговорчивее обычного. Возбуждающая борьба с ветром вывела их из обычной пассивности. В тот момент, когда к ним подошел Эдвин Лестер, какой-то молодой человек, приблизившись к дверям лифта, знаком поднятой вверх руки призвал всех к тишине.

– Вы слышите? – спросил он. – Прислушайтесь!

– Вы имеете в виду звук от ударов тросов о стену? – спросила какая-то женщина.

– Нет, вовсе не этот звук. Это просто ветер со свистом дует из-под всех дверей. Я имею в виду более низкий звук, вроде органной ноты. – Он прислушался. – Звучит как «ре», чуть ниже среднего «до».

– Послушали бы вы, что делается на нашем этаже, – сказала другая женщина. – Я работаю на пятьдесят третьем, в северо-восточном крыле. При такой погоде у меня весь день напролет в ушах будто койоты завывают.

Двери лифта открылись, и все гурьбой устремились внутрь, тут же разворачиваясь лицом к дверям.

– Когда ветер задувает через вентиляционные решетки лифта, – сказал тот же молодой человек, – шахта превращается в органную трубу. Мы работаем в самом высоком в мире органе фирмы «Вэрлитцер».

– Ах, вот в чем проблема, – сказал другой мужчина, когда двери лифта плавно закрылись, – вы, друзья, просто не любите музыку, а?

Смех все еще звучал в ушах Эдвина, когда он добрался до своего кабинета. Как забавны люди, думал он, аккуратно пристраивая свое пальто на крючок и рукой отряхивая с него воображаемые пылинки. Ну, конечно, не все люди. Сам он, например, особой веселостью не отличался. Самыми характерными его чертами, помимо вкуса к хорошей одежде, были, вероятно, самоконтроль и целеустремленность. Ему можно было поручить любую работу с твердой уверенностью, что она будет закончена точно в срок и без лишних напоминаний. Чего же он добился при всех этих положительных качествах? Должности помощника контролера в отделе учета строительной корпорации Залияна. И почти нет надежды до ухода на пенсию получить повышение в должности, но он по-прежнему будет добросовестно работать, отдавая делу все свои способности. Во всяком случае, у него был свой кабинет с прекрасным видом из окна, что обычно считалось признаком неоспоримого престижа. Однако применительно к зданию Залияна, которое в ветреные дни раскачивалось из стороны в сторону фута на три, это всего-навсего означало, что другие компании отказались арендовать верхние этажи. Поначалу это колебание здания беспокоило его, но понемногу Эдвин настолько привык к этому, что почти не замечал.

Выражение «кабинет с окном» было явным преувеличением. Точнее было бы сказать «закуток с окном». То, что сотрудники называли кабинетами, на 60-м этаже представляло собой небольшие прямоугольники, отделенные друг от друга тонюсенькими перегородками, по высоте едва доходившими до плеча. Весь этаж был как бы открыт нараспашку, если не считать его центральной части, в которой размещались лифты, лестничные пролеты, уборные и прочие служебные помещения. Стоя у своей конторки, Эдвин мог поверх этих перегородок видеть все пространство, вплоть до окон на западной стороне здания.

Он приветливо помахал нескольким коллегам и отдернул шторы. При таком низком черно-сером небе солнце в это утро не должно было доставить никаких хлопот. Некоторое время он постоял у идущего от пола до потолка окна, чтобы полюбоваться общей панорамой зданий, раскинувшейся перед ним. Ему нравилось напоминать самому себе, что вид из его окна был до мельчайших подробностей столь же впечатляющим, как и из окна Арама Залияна. Лестер созерцал этот вид уже два года, но все еще не насладился им, да и не ожидал, что когда-нибудь окончательно насладится. Каждый день он проводил минут пять – десять, глядя в это окно, которое сейчас было забрызгано каплями гонимого ветром дождя. Утро было пасмурным, можно сказать зловещим, верхушки изломанного городского силуэта терялись в тумане. Желая убедить себя, что эта страшная высота его не пугает, он стоял очень близко к окну, ногтями прижимаясь к защитному деревянному поручню и касаясь лбом холодной поверхности стекла. Между носками его ботинок помещался целый городской квартал. Глядя вниз, он видел множество пятнышек, появляющихся из подземки и разбегающихся в разные стороны. А десятью минутами раньше он сам был одним из этих пятнышек. Вот раскрылись, как цветки, несколько крохотных зонтиков. А потом он заметил, что стекло зашевелилось.

• 1/57
• Следующая