Наша сексуальная этика - Рассел Бертран Артур Уильям - Страница 2

Это не есть, как полагают некоторые современники, изобретение викторианской эпохи, напротив, наиболее разработанные формы чрезмерной стыдливости антропологи обнаружили у первобытных дикарей. Концепция непристойного имеет глубокие корни в человеческой природе. Мы может идти против этой концепции из любви к протесту, или из верности научному духу, или из желания чувствовать себя порочными, как это было у Байрона, но мы не ликвидируем ее таким образом из наших естественных побуждений. Без сомнений в конкретном обществе обычай определяет в точности, что именно должно считаться непристойным, однако универсальный характер существования некоего обычая данного сорта есть убедительное свидетельство того источника, который не является просто условностью. В почти всяком человеческом обществе порнография и эксгибиционизм считаются оскорбительными, за исключением, когда они являются частью религиозных церемоний.

Аскетизм, который может иметь, а может и не иметь психологической связи со скромностью, есть побуждение, которое, кажется, возникает только при достижении определенного уровня цивилизации, а затем может стать более могущественным. Его нельзя обнаружить в ранних книгах Стaрого Завета, но он появляется в более поздних книгах, в апокрифах и в Новом Завете. Аналогично, его мало у греков в ранние времена и становится больше со временем. В Индии аскетизм возник очень рано и достиг огромной силы. Я не пытаюсь дать психологический анализ причины этого явления, но я не сомневаюсь в том, что это спонтанное чувство, существующее в некой слабой форме в почти всех цивилизованных существах. Наиболее слабая форма – нежелание представить некую всеми уважаемую личность, особенно личность религиозную или святую, вовлеченной в занятия любовью, которые представляются плохо совместимыми с высшими степенями человеческого достоинства. Желание освободить дух от связи с плотью вдохновляло многие религии мира и по сей день обладает силой среди современных интеллектуалов. Однако ревность, как мне кажется, была наиболее существенным фактором в формировании сексуальной морали. Ревность инстинктивно вызывает гнев, а гнев, будучи оправдан, становиться основанием морального осуждения. Чисто инстинктивное движение, вероятно, было усилено на ранних стадиях развития человечества желанием мужчин быть уверенными в отцовстве своих детей. Без существования гарантии в этом аспекте, патриархальная семья была бы невозможна и отцовство со всеми экономическими перипетиями, не смогло бы стать основанием социальных институтов. В соответствии с этим считалось аморальным иметь сексуальные отношения с женой другого мужчины, но даже в малой степени не порицалось иметь подобные отношения с незамужней. Для проклятия адюльтера существовали замечательные практические причины, поскольку адюльтер вел к путанице и, очень вероятно, к кровопролитию. Осада Трои – крайний пример переворота, вызванный неуважением к правам мужей, но нечто в том же роде можно было ожидать, хотя и в меньшем масштабе, когда рассматриваемые участники не были столь возмущены. В то время, разумеется, не существовало обязанности мужа по отношению к его жене, однако существовала обязанность уважать собственность других мужей. Система старой патриархальной семьи с этикой, основанной на том чувстве, которое мы сейчас рассматриваем, была, в сущности, удачной: доминирующие мужчины имели значительные свободы, в то время как страдающие женщины были в таком полном подчинении, что их несчастье казалось неважным.

Только утверждение равенства между женщинами и мужчинами потребовало новой системы в современном мире. Равенство можно гарантировать двумя способами: либо через требование соблюдения моногамии мужчинами, как в прошлом она соблюдалась женщинами; либо давая разрешение женщинам, так же как мужчинам, на определенное раскрепощение традиционного морального кода поведения.

Первому из этих двух путей было отдано предпочтение большинством пионеров в борьбе за права женщин, и по сей день предпочитается церковью. Второй путь имеет большее число приверженцев на практике, однако большинство из них питают сомнения по части правильности их собственного поведения. И те, что признают, что требуется некая новая этика, полагают трудным найти нужные правила.

Другой источник новизны связан с тем, что научное мировоззрение расшатывает табу, наложенное на сексуальные знания. Приходится сознавать, что невозможно успешно бороться с разнообразными бедствиями, как, например, с венерическими заболеваниями, если о них нельзя говорить более свободно, чем считалось позволительным раньше. Также было установлено, что умалчивание и невежество склонны приводить к болезненным эффектам для личности человека.

Социология и психоанализ привели серьезных студентов к осуждению тактики замалчивания сексуальных материй, и многие преподаватели на практике заняли такую же позицию. Более того, те, у кого присутствует научный взгляд на человеческое поведение, считают невозможным квалифицировать каждый поступок как «греховный». Они осознают, что то, что мы делаем, происходит из нашей наследственности, нашего образования и нашего окружения, и что вместо обличения, следует конктролировать причины того, что наносит ущерб обществу.

Таким образом, в поиске новой этики сексуального поведения мы не должны руководствоваться древнимии иррациональными чувствами, которые породили старую этику, хотя мы должны признавать, что они могли случайным образом вести к некоторым правильным принципам и что, поскольку эти чувства все еще существуют, хотя, вероятно, и в ослабленной форме, они по-прежнему входят в исходные данные для решения нашей проблемы. То, что нам определенно следует спросить самих себя, это каковы те моральные правила, которые наиболее вероятным образом будут способствовать человеческому счастью, помня всегда, что какие бы это правила не были, маловероятно, что они будут универсальны и соблюдаться всеми. Следует отметить, что нам следует рассматривать то воздействие, которое эти правила будут иметь на деле, а не то, какое бы они имели, если их влияние было полным.

Следующим давайте рассмотрим вопрос относительно знания о сексуальных предметах, который возникает в раннем возрасте и который наименее трудный и вызывающий наименьшие сомнения из разнообразных проблем, подлежаших рассмотрению. Нет никакой здравой причины какого угодно сорта для сокрытия фактов при разговоре с детьми. Их вопросы в отношении секса и их любопытство на этот счет должны удовлетворяться тем же самым способом как, скажем, в отношении, поведения рыб или любого другого интересующего их предмета. Здесь не место сентиментальности, поскольку дети не могут чувствовать так же как взрослые и не улавливают смысл в напыщенной беседе. Ошибочно начинать разговор с того, как осуществляется любовь у пчел или у цветов – нет никакой причины вести к фактам бытия окольными путями. У ребенка, которому говорится то, что он хочет знать и которому разрешается видеть своих родителей без одежды, не будет похотливости и одержимости сексом. Мальчики, выращенные в формальном неведении, думают и говорят гораздо больше о сексе, чем те, кто слышал эту тему обсуждаемой наряду со всеми остальными. Формально узаконенное невежество и действительные знания на этот предмет учат их быть лживыми ханжами по отношению к старшим. С другой стороны, действительное невежество, если оно-таки достигается, вероятный источник шока и беспокойства, и сложности в адаптации к реальной жизни. Любое невежество достойно сожаления, однако невежество в сексуальной сфере представляет серьезную опасность.

Когда я говорю о том, что детям следует говорить о сексе, я не имею в виду, что им следует лишь говорить о чисто физиологических фактах – им следует говорить все, что они хотят знать. Не следует пытаться представлять взрослых более добропорядочными, чем они есть на самом деле, или что секс возможен только лишь в браке. Для обмана детей не существует оправдания. И когда, как это должно происходить в традиционных семьях, они обнаруживают, что их родители им врали, они теряют всякую уверенность в себе и ощущают свою ложь по отношению к родителям оправданной. Есть факты, которые я не должен навязывать ребенку, однако я ему скажу скорее все как есть, чем неправду. Говоря не столько теоретически, сколько из опыта, я уверен, что полная открытость в сексуальных вещах есть наилучший способ предотвращения того, чтобы дети думали на этот предмет чремерно много, грязно или болезненно, а также это почти необходимая предпосылка просвещенной сексуальной морали.