Печать на сердце твоем - Валентинов Андрей - Страница 52

– Здесь мой дом, – голос Ивора звучал негромко и спокойно. – В своей дочери я волен, как и Кей Велегост – в своем слове. Вот обручник его, и обряд почти свершен…

– Не быть сему! – Рух нахмурился, вновь обернулся. Кметы с соколом на щите подняли копья. – Именем Светлого приказываю расходиться! А ты, парень, – тысячник с усмешкой взглянул на Згура, – Ступай себе, пока плетей не отведал!

Послышался негромкий злой смешок – смеялась Улада. Згур почувствовал, как пересыхает от ненависти горло. Плетей? Эта сполотская сволочь смеет грозить ему, сыну Навко Месника!

– Иди! Иди! – ухмылка на лице тысячника стала еще шире. – Беги, парень, гнаться не будем!

Згур поглядел на отца. Губы Палатина беззвучно шевелились, словно всесильный Ивор не решался возразить. Наверно, так оно и было. Уже двадцать лет никто в Ории не смел нарушить волю Светлого. Згур глубоко вздохнул. На каком слове его перебили? «Улада»? Да, кажется…

[MI]– …Дойча Ивора, Иворова сэна в женки…[MID]

Рух взмахнул рукой. Тяжелый дротик ударил Згура в грудь, сбив с ног и отбросив назад, прямо на мягкий медвежий мех. Рука вцепилась в край скамьи. Удалось усидеть, не упасть. Краем глаза Згур заметил рядом Уладу. Наверно, оступившись, он потянул девушку с собой.

Кольчуга спасла, но боль на миг стала невыносимой. Згур закусил губу, вздохнул. Как там дальше? «Деля»?

[MI]– …Деля Кея Велегоста, сэна Светлаго Кея Воучеймира, и у тому богов и прэдков благословия пройшу…[MID]

Последние слова Згур выговорил с трудом – боль в груди билась толчками, мешая дышать. Наконец, он открыл глаза. Все! Он и Улада на медвежьей шкуре, слова сказаны…

– Убейте! – вновь прокричал тысячник. Один из кметов поднял копье…

– Назад!

Ивор выхватил висевший при бедре короткий меч. В неровном свете масляных ламп тускло сверкнула сталь.

– Мои улебы! Сюда! Валин!

– Валин! Валин!

Крик всколыхнул людей. Между Згуром и сполотами выросла живая стена. Кметов окружили, кто-то навалился на ближайшего, вырывая из рук копье.

– Прочь, улебские собаки! – Рух отбросил в сторону тянущиеся к нему руки. – С тобой, Ивор сын Ивора, с этого часа буду говорить не я, а войско Ории. А ты, – его рука протянулась к Згуру, – наглый сопляк, посмевший презреть волю Светлого, тебя я объявляю вне закона и обычая. Отныне каждый, кто верен Светлому, обязан убить тебя, как бешеного щенка! И да не найдешь ты ни земли, ни воды от Харпийских гор до Итля!

Згур знал, что означали эти слова. Но страха не было. Боль мешала ответить, и он лишь улыбнулся врагу – широко, весело, как улыбались его друзья, умирая на истоптанном грязном снегу Четырех Полей.

Улебы угрожающе зашумели, сверкнули обнаженные мечи.

– Не убивать! – Ивор расправил плечи. – Забрать оружие и выгнать вон! Славьте молодых, мужи улебские!

На мгновение настала тишина, но вот прозвучало громкое: «Здравье!»

– Здравье! – откликнулись десятки голосов. – Здравье на сто лят! Щастя Кею Велегосту та Уладе Иворовой!

Згур вновь прикрыл глаза. «Приказ выполнен» – когда-то он часто повторял эти слова. Только теперь этот приказ был его собственный. Но легче не стало. Кому это было нужно? Ему? Уладе? Велегосту? Перед глазами встало страшное изуродованное лицо, и Згур невольно вздохнул. Он не мог отказать тому, кто вел их в бой на Четырех Полях. И он сделал. Но, Мать Болот, как тяжело!

Внезапно ему показалось, что разом погасли все светильники. Тьма навалилась, закружила, Згур протянул руки, пытаясь не упасть. Последнее, что он слышал, был испуганный крик Улады: «Скорее! Скорее!»…

Голоса доносились глухо, словно издалека, хоть Згур и понимал, что люди совсем рядом. Кажется, он лежит. Рубашка расстегнута, на груди что-то холодное, мокрое…

– …Ничего страшного, сиятельный. Смею заметить, ребра целы, это ушиб, просто ушиб. Если бы удар не пришелся прямо против сердца…

– Хорошо, – голос Ивора звучал тихо, еле слышно. – Делай, что надо! А ты уходи. Гости ждут!

Кажется, Палатин разговаривает со знахарем. Да, все верно, дротик клюнул как раз в сердце, и если бы не кольчуга и не стальная пластинка на ней… Но кому Ивор велит уходить? Неужели Уладе?

– Храбрый мальчик! – Згур с удивлением узнал голос Милены. – Зачем ты прятал его от меня, Ивор?

– Ты не понимаешь…

– Да, правда. Я никогда не понимала тебя, Палатин. Жаль, что ты приносишь людям только зло – даже когда хочешь добра…

Вновь тишина, легкий шорох совсем рядом, затем что-то мягкое ткнулось в лицо. В ноздри ударил резкий колючий запах, стало трудно дышать. Згур закашлялся и открыл глаза.

– Лежи, лежи, – Ивор сидел рядом, слегка сгорбившись, неяркий свет факела прорезал незаметные прежде морщины на сразу постаревшем лице. – Придешь в себя, тогда и бегать станешь!

Он усмехнулся, и Згур улыбнулся в ответ, но улыбка тут же погасла. Он не дома. И радоваться нечему.

Откуда-то сбоку вынырнул седой сгорбленный старикашка с пучком пахучей травы в руках, но Ивор повелительно махнул широкой ладонью, и знахарь исчез, оставив после себя острый лесной дух.

– Отдыхай! – Ивор медленно поднялся, по лицу вновь промелькнула улыбка. – Ну и наломали же мы с тобой дров, Згур! Ладно, пока отдыхай, завтра с утра тебе уезжать…

– В Коростень? – Згур удивился, а затем почувствовал горькую обиду. Не то, чтобы он хотел надолго остаться в Валине, но все-таки! «Надобен будешь, кликнут.» Выходит, кликнули, теперь «кыш» говорят…

– Куда? В какой Коростень? – Палатин замер у двери, обернулся. – Згур! Очнись! Ты вне закона! Тебе нужно бежать немедленно, и даже не к лехитам, не к румам – там достанут. У Челеди руки длинные.

– Бежать?!

Об этом он еще не думал – некогда было. Только сейчас Згур начал понимать. «Ни огня, ни воды.» Бездомный бродяга, последний нищий не поделится с ним куском хлеба. Всякий Кеев подданный – от Харпийских гор до Денора – не только может – обязан убить сотника Згура! Нет, теперь уже бывшего сотника! За него не заступится даже Велга…

Згур с трудом встал, потер ноющую грудь. Рядом, возле низкого ложа, он заметил свой праздничный кафтан с рваной дырой на груди. Да, повезло! Значит, бежать? Сполот назвал его бешеным щенком. Теперь щенку надо уносить ноги…

– Нет, мне надо вернуться. Если Велга скажет, поеду в Савмат. Я – альбир Кеевой Гривны, пусть меня судит Светлый!

– Нет!

Палатин вздохнул, покачал головой:

– Тебя просто убьют, Згур, мальчик! Светлого сейчас в Савмате нет, он на полдне, ведет переговоры с румами. А в Кей-городе тебя ждет Челеди. Никто судить тебя не станет, зарежут где-нибудь в подвале и выкинут волкам. А потом мне придется глядеть в глаза Алане…

Згур молчал, не зная, что ответить. Да, наверно, так и будет. Но бежать? Куда? Что делать на чужбине?

– Поговорим завтра, – Палатин осторожно дотронулся до черного пятна на груди сына. – Болит? Хорошо еще, меня Кобник предупредил. Мышь ему с левой стороны пробежала. А не ошибся!

Кобник? Згур только плечами пожал. Ко всему еще и какой-то кобник!

Во сне он увидел реку. Серая, тронутая рябью вода окружала его со всех сторон, заливала рот, захлестывала ноздри. Згур был на самой стремнине, течение несло его вперед, переворачивало, а он не мог даже двинуть рукой. Згур невольно удивился – плавал он прекрасно, лучше всех мальчишек в Буселе. Подумаешь, река! Но вода уже достигала глаз, стало трудно дышать, и он понял, что до берега, далекого, похожего на узкую желтую полоску, не добраться.

Згур не испугался – он понимал, что спит, удивление лишь выросло. Почему он не может двинуть рукой? Может, он уже мертв, и его труп несет стремнина? Но мертвые не тонут, не захлебываются в холодной мутноватой воде, не видят далекий песчаный откос, над которым недвижно парят черные чайки. Нет, он жив, с ним все в порядке, это с водой что-то не так! Река какая-то неправильная!..

Згур собрался с силами, на мгновение сумев приподняться над водой. Кажется, Денор. Наверно, Савмат где-то рядом, такие откосы он видел, когда был в Кеевом городе пару лет назад. Но почему он не может плыть? Почему так болит грудь?