Выигрыш — смерть - Безымянный Владимир - Страница 13

• Предыдущая
• 13/32
• Следующая

В магазине Марина беседовала с двумя кавказцами в кожаных куртках. Заметив меня, она приветливо кивнула, сыны снежных гор смерили меня тяжелыми темными взглядами, туго ворочая коротко стриженными головами на налитых шеях. Я, тут же подошел.

— Мариночка, я вчера толковал насчет товара. Так вот, есть хорошие шапки…

— Ага, так ты парень деловой! — девушка лукаво улыбнулась. — Вот, как говорится, какая любовь! Ладно, давай свои шапки и паспорт. Сунешь по трешке за каждую товароведу.

Марина продала по двести за штуку. Мы стали завсегдатаями в «Центральном», от спиртного начали пошаливать почки.

Довольно скоро мы оказались с Мариной у меня дома, в крохотной комнатушке, половину которой занимала старая деревянная кровать. Я называл ее «каравелла». На тумбочке стояла бутылка с двумя рюмками, а прямо на полу — старый магнитофон, который работал, когда ему хотелось.

В первую ночь у нас ничего не получилось. И чем нежнее были прикосновения Марины, тем больший стыд и страх накатывали на меня…

— Ну глупый, ну чего ты мечешься, — тихонько смеялась она, — мне и так хорошо!

Но я действительно был в ужасе. Импотент! В моем возрасте! Впрочем, вскоре оказалось, что мои страхи безосновательны. Жаркие губы Марины, ее тугие груди с острыми сосками, душистая паутина ее волос — все это вернуло мне радость. Мои руки бродили по ее телу, я растворялся, таял, меня больше не было, — был тугой сгусток сияющего синего света.

Случалось, Марина плакала у меня в объятиях.

— Что будет с нами? — тихо всхлипывая, спрашивала она.

— Ничего, прорвемся.

— Давай поженимся!

— Давай…

А почему бы и нет — думал я. В этом мире так нужна близкая душа. Но как прожить без денег?

Днем телефон Алика не отвечал, а вечером мать позвала его только после настойчивых расспросов: кто звонит, почему, откуда?

— Шапки мать продала знакомым, а меня перехвати ли дружки Гурама — придется все же отдавать деньги. Тебе лучше на время спрятаться. Ох, все ребра болят…

Для разговора я взял «перцовку». «Домашний» Алик показался мне жалким и растерянным. Но разговор получился любопытный. Алик достал из папки на столе пачку фотографий с изображениями каких-то стендов, досок почета, экранов соцсоревнований и тому подобной чуши.

— Мы живем в стране невиданных возможностей, это для тебя, надеюсь не новость? — Я ухмыльнулся. — Не мне тебе объяснять, что проще — сляпать монументальную доску почета или детский сад, повесить наградную ленту на грудь механизатора или прибавить ему зарплату. На то есть синекура третьих секретарей, отделы пропаганды и агитации. Работка не пыльная, но и здесь надо отчитываться, отрабатывать оклады и премии. А следовательно — давай наглядную агитацию на видное место. Ибо именно на это, и чаще всего только на это, кладет глаз любая комиссия.

Я понимал к чему клонит мой собеседник.

— Но это же чеканка, шрифты, литье! Как ты все это тебе представляешь?

— Сапоги, конечно, должен тачать сапожник. Таких сапожников немало, у них есть формы, прессы, заготовки. Но есть и еще важный момент: найти заказчика, заключить с ним договор и — самое главное — убедить заплатить за все это. Работать выгоднее всего на селе — там деньги живые и довольно скромные требования к качеству. Но можно и по заводам. Заказы — от сторублевых вывесок до триумфальных въездов в колхоз ценою в десять тысяч. Все приходит с опытом. С исполнителями я тебя сведу — были бы заказы. Нарисуют, отчеканят, отольют — хоть вождя, хоть председателя колхоза с женой, детьми и собакой Жучкой.

— Годится. Выздоравливай и махнем вместе.

— Пока я залечу ребра, встретишься с Гурамом — и тебе несдобровать. Словом, бери показуху, образец договора и вали из города. Авось со временем уляжется…

…Глиста я застал в пивбаре. Перед ним стояла одинокая кружка, и он, что называется, растягивал удовольствие, с завистью поглядывая на веселящуюся компанию за соседним столом.

— Венька, поехали поработаем. Расходы беру на себя. Проветришься, деньжат наколотишь, У меня напарник заболел. Дело стоящее — не меньше штуки в месяц.

Глист колебался. Мозги уже расплавлены алкоголем, сосредоточиться трудно, воля отсутствует… Да и знал, что здесь стакан вина будет у него всегда. Такого стронуть с места — тягач нужен.

… И снова стук колес. На сей раз поезд тащит нас с Венькой в другую сторону. Холодный и сухой воздух Котласа без обиняков говорил — ты на севере. Длинный мостовой переход через пути выводил прямо к гостинице, в которой, разумеется, мест не было. Угловое кафе предлагало целых два блюда из натурального мяса вместо постылых котлет и экзотическую клюкву в сахаре. Здание райкома в двух шагах от гостиницы внушительностью очертаний и белизной могло конкурировать с любым аналогичным на отрезке от Вологды до Сыктывкара. Ядриха и Вежека, Сокол и Харовск — на всех станциях, кроме Коноши, откуда шла ветка на Архангельск, поезда стояли считанные минуты. В отделе агитации и пропаганды к нам отнеслись дружелюбно, но без восторга, который, по словам Алика, должен возникнуть у провинциальных райкомовцев при виде залетных художников.

Котласский райком мало чем нам помог. Тамошние пропагандисты понимали, что мы и без них будем делать свое дело. Сытые местные функционеры не желали никаких перемен: деньги в провинции тратить не на что, выше Первого все равно не прыгнешь. Тем не менее в гостиницу из райкома позвонили, дали список колхозов с телефонами и именами парторгов и вежливо пожелали успехов. А хлопот у местных феодалов и без нас хватало. Запаханные овощи и осыпавшийся хлеб, пущенные налево стройматериалы, «охотничьи домики» и дорогие коньяки, провинциальные гетеры с увесистыми задницами и арбузными грудями — развитой социализм неумолимо крепчал.

Но чем больше гнили в сердцевине, тем пышнее должен быть украшен фасад — это местные руководители усвоили твердо. Человек, между тем, — существо сомневающееся. Чтобы он выложил приличную сумму — пусть даже из государственного кармана — нужно безупречно владеть его психологией. Когда попадался неглупый парторг, понимающий, что показушные стенды — надежный щит от разных комиссий идеологического толка, он начинал вместе с нами уговаривать председателя, который занудно бубнил:

— Хозяйство наше убыточное, государству должны триста тысяч, людям жрать нечего, за деньги купить нечего…

Но мы парировали:

— Оттого, что вы будете должны триста три тысячи хуже не будет. Но не надо забывать, что идеология у нас — центр всего.

Председатель мялся, ныл, но договор подписывал.

За неделю объехали весь район, за исключением хозяйств на противоположном берегу полноводной Сухоны. Заказывали больше или меньше, но перечить посланцам райкома смельчаков не находилось. Папка договоров существенно поправилась. Теперь райком нам уже как бы и ни к чему.

И вот последний вечер в Котласе: район «пробомбили», пора собираться домой. В номере накурено, Глист сидит на противоположной кровати, высматривая на стене нечто, видное лишь ему.

— А ты не верил, Венька, что дело стоящее! Смотри, сколько насшибали!

Но Глист упорно плавал в меланхолии:

— Так-то оно так. Но тут же какие деньги вложить придется!..

— Не это плохо. Плохо, что недобрали мы больше двадцати тысяч до полусотни.

— Ну, Димка, ты прям живоглот! Когда за первые два дня из трех хозяйств еле выбили на полторы тысячи, то готовы были ехать домой с любой мизерной суммой договоров. А тут набрали на двадцать восемь тысяч. А ну, как не выкупят? Пора смываться!

— Должны выкупить. Полсотни тысяч — реальная цифра, и мы ее дожмем!

«Не так оно просто, подумалось мне. — Ошивайся невесть где в этой тьмутаракани, травись столовской бурдой… Допотопные автобусы, разбитые попутки, трактора и прицепы — хорошего мало. Счастье, если попадешь на ночевку в гостиницу с телевизором на этаже — единственной отрадой пьяных командировочных с замороченными до одури головами. Но хоть знаешь, за что мучаешься».

• Предыдущая
• 13/32
• Следующая