Последние и первые люди: История близлежащего и далекого будущего - Стэплдон Олаф - Страница 79

• Предыдущая
• 79/91
• Следующая

Из всех самых крупных практических задач, к которым Шестнадцатые Люди прикладывали свои способности, в качестве примера следует упомянуть только об одной. Они получили контроль над движением собственной планеты. В начале их жизненного пути они оказались способны, имея неограниченные ресурсы энергии, направить свою планету по более широкой орбите, так что ее средний климат стал более умеренным, и даже временами снег покрывал полярные области. Но годы шли, Солнце очень постепенно становилось менее жарким, и появилась необходимость вновь вносить коррективы и постепенно сдвигать планету поближе к центральному светилу.

Когда Шестнадцатые Люди прожили в своем мире, всецело обладая им, около пятидесяти миллионов лет, они, подобно Пятым, научились проникать в разум прошлого. Для них это было еще более восхитительное приключение, чем для их предшественников, поскольку при этом они оставались равнодушны к истории Земли и Венеры. Как и их предшественники, они оказались настолько потрясены безмерной массой вечного горя и страданий в прошлом, что на какое-то время, несмотря на собственное благоденствие и спонтанное веселье, их существование казалось им насмешкой. Но спустя некоторое время они начали относиться к прошлым бедам как к вызову. Они убедили себя, что прошлое взывает к ним о помощи, и что каким-то образом они должны подготовить «великий крестовый поход за освобождение прошлого». Как это должно быть сделано, они не знали, но были нацелены на то, чтобы помнить об этой донкихотской цели в том великом предприятии, которое стало теперь главной заботой расы, а именно – создание человеческого типа во всех отношениях высшего порядка.

Стало ясно, что теперь человек продвинулся вперед и в понимании, и в творчестве настолько, насколько это было возможно для отдельного человеческого мозга, действующего в полной изоляции. Однако Шестнадцатые Люди находились в тисках собственной беспомощности. Хотя они и продвинулись в философии значительно дальше, чем это казалось возможным, но даже и в этой глубине они нашли лишь пересыпание песка загадочного. Особенно им не давали покоя три древние проблемы, две из которых были чисто интеллектуальными, а именно, загадка времени и загадка взаимосвязи разума с окружающим миром. Третья проблема заключалась в необходимости как-то примирить их устоявшееся стремление к жизни, которую они понимали как противостояние смерти, с их все время усиливающимся побуждением подняться над этой битвой, беспристрастно наблюдая ее.

Век за веком расы Шестнадцатых Людей преуспевали, переходя в развитии от одной культуры к другой. Движение мысли вновь и вновь вносило искажения во все возможные формы духа, всякий раз открывая новое значение в самых древних предметах и темах. Однако на протяжении всей этой эпохи три величайших проблемы так и оставались неразрешенными, приводя людей в недоумение и разлагающе действуя на всю расу.

Таким образом, вынужденные со временем сделать выбор между духовной стагнацией и опасным прыжком в темноту, Шестнадцатые Люди вознамерились приступить к созданию такого типа мозга, который, посредством слияния разумов множества индивидуумов, мог бы пробудиться к совершенно новой форме сознания. Поэтому появилась надежда, что человек сможет заглянуть в самую суть бытия и обрести либо восхищение, либо ненависть. И вследствие этого общая цель, которая столько раз приводила в замешательство философским равнодушием, могла бы наконец проясниться.

Мне нет нужды подробно описывать те сто миллионов лет, прошедших до того, как Шестнадцатые Люди все-таки произвели новый человеческий тип. Им казалось, что они достигли своего главного желания; но на самом деле произведенные ими восхитительные существа все же содержали едва заметные изъяны, несмотря на устремления и многие знания их создателей. А в результате, не успели эти Семнадцатые Люди получить в свои руки весь мир и добиться определенного величия цивилизации, как тоже направили все свои силы на производство нового типа, по существу подобного им, но только более совершенного. Поэтому, после короткого жизненного пути, длиной в несколько сотен тысяч лет, исполненных величия и агонии, Семнадцатые Люди уступил место Восемнадцатым – как оказалось, последнему человеческому виду. Поскольку все эти промежуточные культуры нашли свое воплощение и в мире Последних Людей, я пропускаю их, чтобы сделать более подробным описание нашей современной эпохи.

Если бы хоть один из Первых Людей смог попасть в мир Последних, он нашел бы множество вещей знакомых, и множество таких, которые показались бы ему до странного извращенными и превратно развитыми. Но почти все, что есть истинно особенное, своеобразное среди последнего человеческого вида, ускользнуло бы от него. Если только ему не сказали бы, что за всеми этими заурядными и впечатляющими чертами цивилизации, за всей социальной организацией и личном участии в делах огромного сообщества лежит, окружая его, целый иной мир духовной культуры, однако он находится за пределами его кругозора, потому что о его существовании он подозревает не больше, чем лондонская кошка может подозревать о существовании финансов или литературы.

Среди знакомых вещей, с которыми он неожиданно столкнулся, оказались бы существа, опознаваемые как человеческие, однако вид их был бы слишком необычен для него. И в то время как он сам едва передвигался бы под тяжестью собственного тела, эти гиганты свободно ходили бы широкими размашистыми шагами. Он посчитал бы их здоровяками, зачастую плотно скроенными людьми, но был бы вынужден признать за ними грацию движений и даже изящество пропорций. Чем дольше он оставался бы среди них, тем больше видел бы в них красоты, и все меньше самодовольства оставалось бы у него в отношении собственного типа. Некоторые из этих фантастических мужчин и женщин, как он обнаружил бы, покрыты тонкой шерстью, волосами или мягким мехом, как у кротов, подчеркивая скрытые под кожей мускулы. Другие имели бронзовую, желтую или красноватую кожу, а были еще и такие, у кого кожа была полупрозрачная зелено-пепельная, с просвечивающей текущей под ней кровью. Как вид, мы все являемся людьми, но так различны по форме тела и организации ума, так изменчивы и разнообразны, что внешне кажется, что представляем не один вид, а целое множество. Несомненно, есть ряд характерных черт, общих для нас. Путешественник, вероятно, может быть удивлен наличием больших чувствительных рук, одинаковых у мужчин, и у женщин. У всех у нас самый крайний палец имеет на своем кончике тройной захват для мелких операций, до некоторой степени подобный тому, что впервые был создан для Пятых Людей. Эти наросты на пальце безусловно вызвали бы неприязненное отношение у нашего гостя. И пара глаз в затылочной области подобным образом шокировала бы его, а также и направленный вверх «астрономический глаз» на макушке, одно из особенных отличий Последних Людей. Этот орган так ловко сконструирован, что когда полностью выдвинут из своего костного углубления, примерно на ширину ладони, может разглядывать небеса в таких же подробностях, как самый малый из наших астрономических телескопов. Есть еще немного менее заметных таких же особенностей, но которые не скажут о нас ничего нового, хотя каждая конечность, каждое очертание совершенно безошибочно показывают, что именно произошло с человеческим видом со времен Первых Людей. Мы одновременно стали и более человечными, и более животными. Первобытный исследователь был бы поражен прежде всего нашей близостью скорее к миру животных, чем к роду человеческому: столь многое из наших человеческих черт оказалось бы за пределами привычных для него норм. Возможно, что в первый момент он принял бы нас за деградирующий тип. Назвал бы нас фавноподобными, а в отдельных случаях обезьяноподобными, медведеподобными или подобными быку, кенгуру или даже слону. Однако в целом наши пропорции несомненно человеческие, почти соответствующие древнему типу. Будь гравитация не такой высокой, двуногое прямоходящее существо было бы самой подходящей формой для развитых земных животных; и таким образом, после долгих блужданий, человек вновь вернулся бы к своей старой форме. Затем, если бы наш обозреватель оказался способен к анализу внешности, то наверняка начал бы узнавать в каждом нашем физиономическом типе трудно описываемый, но определенно человеческий взгляд, видимый признак того внутреннего и духовного изящества, которое не полностью подавлено и у его собственного вида. Возможно, он мог бы сказать: «Эти люди, что выглядят как звери, несомненно, являются скорее богами». И наверняка вспомнил бы о древних египетских божествах с головами животных. Но в нас человек и животное глубоко переплелись буквально в каждой черте, в каждом изгибе тела, и с безграничной гармонией. Он увидел бы в нас, вместе с примесью давно угасших монголов, негров, скандинавов и семитов, множество необычных черт и выражений, происходящих от человеческих подвидов, развивавшихся на Нептуне или на Венере. Он увидел бы в каждой конечности незнакомые контуры мышц, сухожилий или костей, которые приобретены намного позже того, как совершенно исчезли Первые Люди. Помимо знакомого цвета глаз, он нашел бы глаза, похожие по цвету на топаз, изумруд, аметист и рубин, и тысячи их комбинаций. Но во всех нас он увидел бы, при наличии проницательности, выражение лица и некоторые физические жесты, свойственные только нашему собственному виду – определенно ясную, однако острую и ироническую значительность, которая была почти полностью утрачена в более ранних человеческих лицах.

• Предыдущая
• 79/91
• Следующая