Сказка о тройке - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 28

• Предыдущая
• 28/43
• Следующая

Но тут дверь избушки растворилась, и на крыльцо выбрался, опираясь на палочку, старый человек в валенках и длинной подпоясанной рубахе до колен. Он потоптался на порожке, посмотрел из-под руки на солнце, махнул рукой на козу, чтобы слезла с крыши, и уселся на ступеньку.

– Свидетель! – сказал Фарфуркис. – А не вызвать ли нам свидетеля?

– Так что ж – свидетель… – упавшим голосом сказал комендант. – Разве чего неясно? Ежели вопросы есть, то я могу…

– Нет! – сказал Фарфуркис, с подозрением глядя на него. – Нет, зачем же вы? Вы вон где живете, а он – здешний.

– Вызвать, вызвать! – сказал Хлебовводов. – Пусть молока принесет.

– Грррм, – сказал Лавр Федотович. – Товарищ Зубо, вызовите свидетеля по делу номер двадцать девять.

– Эх! – воскликнул комендант, ударивши соломенной шляпой о землю. Дело рушилось на глазах. – Да если бы он мог сюда прийти, он бы разве там сидел? Он там, можно сказать, в заключении! Не выйти ему оттуда! Как он там застрял, так он там и остался…

И в полном отчаянии, под пристальными подозрительными взглядами Тройки, предчувствуя новые неприятности и ставши от этого необычайно словоохотливым, комендант поведал нам китежградское предание о заколдунском леснике Феофиле. Как жил он себе и не тужил в своей сторожке с женой, – молодой тогда еще совсем был, здоровенный; как ударила однажды в холм зеленая молния, и начались страшные происшествия. Жена Феофилова как раз в город уходила; вернулась – не может взойти на холм, до дому добраться. Она опять в город, побежала в слезах к попу. Поп набрал святой воды в ведро и пошел холм кропить. Идет он, идет, не дойти до холма, да и только. Брызгал он этой святой водой направо, налево, молитвы возносил – не помогает. А поп оказался в вере слаб, взял и разуверился. Расстригся, ренегат, и пошел в атеисты. Это уже бунт. Приехал урядник, видит – на холме Феофил. Спервоначалу грозил Феофилу, звал, ругался по-черному, потом принялся Феофила шкаликом приманивать. Мол, увидит шкалик Феофил и обязательно к нему прорвется, а тут уж его можно будет хватать и вязать. И верно, рвался Феофил. Двое суток к шкалику с холма без передышки бежал – нет, не добежать. Так он там и остался. Он – там, жена – здесь. Сначала к нему приходила, кричали они друг другу, потом надоело ей, перестала ходить. Феофил сначала тоже очень оттуда рвался. Говорят, видели, как он свинью зарезал, солониной запасся, чистое белье увязал и пошел с холма путешествовать. Хлеба, говорят, взял на дорогу два каравая, сухарей. Долго шел с холма, полгорода сбежалось глядеть, как он идет. И все по низу холма, все по низу. Смех и грех. Ну, потом, конечно, успокоился, смирился, жить-то надо. Так с тех пор и живет. Ничего, привык.

Выслушав эту страшную историю, Хлебовводов вдруг сделал открытие: советских документов у Феофила нет, переписи он избежал, в выборах участия не принимал, воспитательной работе не подвергался и вполне возможно, что остался кулаком-мироедом.

– Две коровы у него, – говорил Хлебовводов, – и теленок вот. Коза. А налогов не плотит… – Глаза его вдруг расширились. – Раз теленок есть, значит и бык у него где-то там спрятан!

– Есть бык, это точно, – уныло признался комендант. – Он у него, верно, на той стороне сейчас пасется.

– Ну, браток, и порядочки у тебя, – зловеще сказал Хлебовводов. – Знал я, чувствовал, что хапуга ты и очковтиратель, но такого даже от тебя не ожидал. Чтобы ты подкулачник, чтобы ты кулака покрывали, мироеда…

Комендант набрал в грудь побольше воздуха и заныл:

– Святой девой Марией… Двенадцатью первоапостолами… На евангелии клянусь и на конституции…

– Внимание! – прошептал невидимый Эдик.

Лесник Феофил вдруг поднял голову и, прикрываясь от солнца ладонью, посмотрел в нашу сторону. Затем он встал, отбросил клюку и начал неторопливо спускаться с холма, оскальзываясь в высокой траве. Белая грязноватая коза следовала за ним как собачонка. Феофил подошел к нам, опустился в вольтеровское кресло, задумчиво подпер подбородок костлявой коричневой рукой, а коза села рядом и уставилась на нас желтыми бесовскими глазами.

– Люди как люди, – сказал Феофил. – Удивительно…

Коза отбросила за спину тяжелую золотую косу, обвела нас взглядом и выбрала Хлебовводова.

– Это вот Хлебовводов, – сказал она. – Рудольф Архипович. Родился в девятьсот десятом в Хохломе, имя родители почерпнули из великосветского романа, по образованию – школьник седьмого класса, происхождения родителей стыдится, иностранных языков изучал много, но не знает ни одного…

– Иес! – подтвердил Хлебовводов, стыдливо хихикая. – Натюрлих-яволь!..

– …профессии как таковой не имеет – руководитель. В настоящее время – руководитель-общественник. За границей был: в Италии, во Франции, в обеих Германиях, в Венгрии, в Англии… и так далее, всего в сорока двух странах. Везде хвастался и хапал. Отличительная черта характера – высокая социальная живучесть и приспособляемость, основанные на принципиальной глупости и на неизменном стремлении быть ортодоксальнее ортодоксов.

– Так, – сказал Феофил. – Можете что-нибудь к этому добавить, Рудольф Архипович?

– Никак нет! – сказал Хлебовводов весело. – Разве что вот… орто… доро… орто-ксальный… не совсем ясно!

– Быть ортодоксальнее ортодоксов означает примерно следующее, – сказала коза. – Если начальство недовольно каким-нибудь ученым, вы объявляете себя врагом науки вообще. Если начальство недовольно каким-нибудь иностранцем, вы готовы объявить войну всему, что за кордоном. Понятно?

– Так точно, – сказал Хлебовводов. – Иначе невозможно. Образование у нас больно маленькое. Иначе того и гляди промахнешься.

– Крал? – небрежно спросил Феофил.

– Нет, – сказала коза. – Подбирал, что с возу упало.

– Убивал?

– Ну что вы! – засмеялась коза. – Лично – никогда.

– Расскажите что-нибудь, – попросил Хлебовводова Феофил.

– Ошибки были, – быстро сказал Хлебовводов. – Люди не ангелы. И на старуху бывает проруха. Конь о четырех ногах, и то спотыкается. Кто не ошибается, тот не ест… то есть не работает…

– Понял, понял, – сказал Феофил. – Будете еще ошибаться?

– Ни-ког-да! – твердо сказал Хлебовводов.

Феофил покивал.

– Что от него останется на земле? – спросил он козу.

– Дети, – сказала коза. – Двое законных, трое незаконных… Фамилия в телефонной книге… – Прекрасное лицо ее напряглось, словно она всматривалась в даль. – Нет, больше ничего…

– А нам много и не надо, – хихикнул Хлебовводов. – Касательно же незаконных детей, то ведь это как получается? Едешь, бывало, в командировку…

– Благодарю вас, – сказал Феофил. Он посмотрел на Фарфуркиса. – А этот приятный мужчина?

– Это Фарфуркис, – сказала коза. – По имени и отчеству никогда и никем называем не был. Родился в девятьсот шестнадцатом в Таганроге, образование высшее, юридическое, читает по-английски со словарем. По профессии – лектор. Имеет степень кандидата исторических наук, тема диссертации: «Профсоюзная организация мыловаренного завода имени товарища Семенова в период 1934–1941 годы». За границей не был и не рвется. Отличительная черта характера – осторожность и предупредительность, иногда сопряженные с риском навлечь на себя недовольство начальства, но всегда рассчитанные на благодарность от начальства впоследствии…

– Это не совсем так, – мягко возразил Фарфуркис. – Вы несколько подменяете термины. Осторожность и предупредительность являются чертой моего характера безотносительно к начальству, я таков от природы, это у меня в хромосомах. Что же касается начальства, то такова уж моя обязанность – указывать вышестоящим юридические рамки их компетенции.

– А если они выходят за эти рамки? – спросил Феофил.

– Видите ли, – сказал Фарфуркис, – чувствуется, что вы не юрист. Нет ничего более гибкого и уступчивого, нежели юридические рамки. Их можно указать при необходимости, но их нельзя перейти.

– Как вы насчет лжесвидетельствования? – спросил Феофил.

– Боюсь, что этот термин несколько устарел, – сказал Фарфуркис. – Мы им не пользуемся.

• Предыдущая
• 28/43
• Следующая