Малыш - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 42

• Предыдущая
• 42/48
• Следующая

– Вот, – сказал Комов. – Можете полюбоваться. Три с половиной кадра.

Было слышно, как Вандерхузе озабоченно засопел. Я не удержался и оглянулся на них. Ничего не было видно за их сдвинутыми головами, поэтому я встал и подошел. На экране было то самое, что я увидел в последнее мгновение, но не успел воспринять. Изображение было отличное, и все-таки я совершенно не понимал, что это такое. Много людей, множество черных фигурок, абсолютно одинаковых, выстроенных в шахматном порядке. Стояли они как бы на ровной и хорошо освещенной площади. Передние фигурки были больше, задние, в полном соответствии с законами перспективы, меньше. Впрочем, ряды казались бесконечными и где-то вдали сливались в сплошные черные полосы.

– Это Малыш, – проговорил Комов. – Узнаете?

До меня дошло: действительно, это был Малыш, повторенный, как в бесчисленных зеркалах, бесчисленное множество раз.

– Похоже на многократное отражение, – пробормотал Вандерхузе.

– Отражение… – повторил Комов. – А где же тогда отражение лампы? И где у Малыша тень?

– Не знаю, – честно признался Вандерхузе. – Действительно, тень должна быть.

– А вы что думаете, Стась? – спросил Комов, не оборачиваясь.

– Ничего, – коротко сказал я и вернулся на свое место.

На самом-то деле я, конечно, думал, у меня мозги скрипели – так я думал, но придумать ничего не мог. Больше всего мне это напоминало формалистический рисунок пером.

– Да, не много мы узнали, – проговорил Комов. – Даже шерсти клок оказался никудышным…

– Охо-хо-хо-хохонюшки, – проговорил Вандерхузе, тяжело поднялся и вышел.

Мне тоже очень хотелось выйти и посмотреть, как там Майка. Но я взглянул на хронометр – до конца передачи оставалось еще минут десять. Комов шуршал и возился у меня за спиной. Потом рука его протянулась через мое плечо, и на пульт передо мной лег голубой бланк радиограммы.

– Это объяснительная записка, – сказал Комов. – Отправьте сразу же по окончании передачи записи.

Я прочел радиограмму.

ЭР-2, КОМОВ – БАЗА, ГОРБОВСКОМУ. КОПИЯ: ЦЕНТР, БАДЕРУ. НАПРАВЛЯЕТСЯ ВАМ ЗАПИСЬ С ПЕРЕДАТЧИКА ТИПА ТГ. НОСИТЕЛЬ МАЛЫШ. ЗАПИСЬ ВЕЛАСЬ С 13.46 ПО 17.02 БВ. ПРЕРВАНА ВСЛЕДСТВИЕ СЛУЧАЙНОГО ВКЛЮЧЕНИЯ ЛАМПЫ-ВСПЫШКИ ПО МОЕЙ НЕБРЕЖНОСТИ. СИТУАЦИЯ НА НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ НЕОПРЕДЕЛЕННАЯ.

Я не понял и перечитал радиограмму еще раз. Потом я оглянулся на Комова. Он сидел в прежней позе, положив подбородок на сплетенные пальцы, и смотрел на обзорный экран. Не то чтобы горячая волна благодарности захлестнула меня с головой. Нет, этого не было. Слишком мало симпатии испытывал я к этому человеку. Но должного ему нельзя было не отдать. В такой ситуации не всякий поступил бы столь же решительно и просто. И неважно, собственно, почему он так поступил: потому ли, что пожалел Майку (сомнительно), или устыдился своей резкости (более похоже на правду), или потому, что принадлежит к руководителям того типа, которые совершенно искренне считают проступки подчиненных своими проступками. Во всяком случае, для Майки опасность птичкой вылететь из космоса существенно уменьшилась, а позиция и реноме самого Комова заметно ухудшились. Ладно, Геннадий Юрьевич, при случае это вам зачтется. Такие действия надлежит всячески поощрять. А с Майкой мы еще поговорим. Какого дьявола, в самом деле? Что она – маленькая? В куклы она тут играть решила?

Автомат звякнул и выключился, я взялся за радиограмму. Вошел Вандерхузе, толкая перед собой столик на колесах. Совершенно бесшумно и с необыкновенной легкостью, которая сделала бы честь самому квалифицированному киберу, он поставил поднос с тарелками у правого локтя Комова. Комов рассеянно поблагодарил. Я взял себе стакан томатного сока, выпил и налил еще.

– А салат? – огорченно спросил Вандерхузе.

Я покачал головой и сказал в спину Комову:

– У меня все закончено. Можно быть свободным?

– Да, – ответил Комов, не оборачиваясь. – Из корабля не выходить.

В коридоре Вандерхузе сообщил мне:

– Майка обедает.

– Истеричка, – сказал я со злостью.

– Напротив. Я бы сказал, что она спокойна и довольна. И никаких следов раскаяния.

Мы вместе вошли в кают-компанию. Майка сидела за столом, ела суп и читала какую-то книжку.

– Здорово, арестант, – сказал я, усаживаясь перед ней со своим стаканом.

Майка оторвалась от книжки и поглядела на меня, прищурив один глаз.

– Как начальство? – осведомилась она.

– В тягостном раздумье, – сказал я, разглядывая ее. – Решает, вздернуть ли тебя на фок-рее немедленно или довезти до Дувра, где тебя повесят на цепях.

– А что на горизонтах?

– Без изменений.

– Да, – сказала Майка, – теперь он больше не придет.

Она сказала это с явным удовлетворением. Глаза у нее были веселые и отчаянные, как давеча. Я отхлебнул томатного сока и покосился на Вандерхузе. Вандерхузе с постным видом поедал мой салат. Мне вдруг пришло в голову: а капитан-то наш рад-радехонек, что не он командует в сей кампании.

– Да, – сказал я, – похоже на то, что контакт ты нам сорвала.

– Грешна, – коротко ответила Майка и снова уткнулась в книгу. Только она не читала. Она ждала продолжения.

– Будем надеяться, что дело обстоит не так плохо, – сказал Вандерхузе. – Будем надеяться, что это просто очередное осложнение.

– Вы думаете, Малыш вернется? – спросил я.

– Думаю, да, – сказал Вандерхузе со вздохом. – Он слишком любит задавать вопросы. А теперь у него появилась масса новых. – Он доел салат и поднялся. – Пойду в рубку, – сообщил он. – Сказать по правде, это очень некрасивая история. Я понимаю тебя, Майка, но ни в какой степени не оправдываю. Так, знаешь ли, не поступают…

Майка ничего не ответила, и Вандерхузе удалился, толкая перед собою столик. Как только шаги его затихли, я спросил, стараясь говорить вежливо, но строго:

– Ты это сделала нарочно или случайно?

– А ты как полагаешь? – спросила Майка, уставясь в книгу.

– Комов взял вину на себя, – сказал я.

– То есть?

– Лампа-вспышка была включена, оказывается, по его небрежности.

– Очень мило, – произнесла Майка. Она положила книжку и потянулась. – Великолепный жест.

• Предыдущая
• 42/48
• Следующая