Следователь по особо важным делам - Безуглов Анатолий Алексеевич - Страница 48

• Предыдущая
• 48/68
• Следующая

— Вы спешите?

— Да нет, ещё есть время.

— А отчего же ему сейчас не отсыпаться? Зима. Ни сева, ни жатвы.

Зампредседателя райисполкома усмехнулся:

— Зимой у нас другая страда. Кстати, вы где смотрите телевизор?

— Нигде, — удивился я.

— Как это? — больше моего удивился Зайцев. — Хоккей. Чехословакия — СССР.

Все ясно: болельщик. Выходит, Емельян Захарович тоже. Вот откуда у него красные глаза и усталый вид. Ну и ну…

— Это же, наверное, поздно, — сказал я. — Разница во времени…

— Часа в четыре закончится, — подтвердил он. — А что?

Пуще неволи… Может, вместе пойдём, посмотрим у Емельяна Захаровича?

— Спасибо. Я не увлекаюсь.

Зайцев посмотрел на меня, как на марсианина:

— Это живя в Москве! — Он покачал головой, все ещё не веря. — У вас же там только и смотреть хоккей… Нет, вы действительно не болельщик? А мы тут все выкрадываем время у сна. А как же иначе? Хоккей!

— Сочувствую, — улыбнулся я и развёл руками: — Но…

А сам подумал: если бы показывали по телевизору в четыре часа утра, например, «Ромео и Джульетту» с Васильевым и Максимовой, я бы пожертвовал сном? Наверняка… Как же можно не понять их?

— Мы не отвлеклись? — спросил Павел Евдокимович.

— Нет, не отвлеклись. Я хотел ещё узнать мнение об Ильине.

Павел Евдокимович снова наклонил голову набок. Наверное, привычка.

— Что вам ответить? Одержимый… Взялся, например, даже за то, чего в районе пока никто не делал. Много у нас земель пропадает. Под ненужными дорогами, старыми карьерами. Все это хлопотно. А он действует. По его инициативе принято решение райсовета о рекультивации пустующих земель. Ну, ещё что? — Зайцев немного подумал. — Какой он агроном — говорить ещё рано. Всего один год работает. Хотя план совхоз выполнил.

— А обязательства?

— Немного не дотянули. Вообще, скажу честно, Ильин-трудный человек: если что не по его-не успокоится, пока не добьётся. А может, это и к лучшему? — Он улыбнулся. — Емельян Захарович, видать, смекнул: Николай Гордеевич на своём настоять умеет. Вот он его и шлёт на заседания вместо себя… Мурзин, скажу вам, большой стратег.

Он знает, как на начальство действовать, где взять лаской, где человека подпустить… — Зайцев улыбался. В его словах сквозило не осуждение, а одобрение. И у меня внезапно возник перед глазами кабинет завотделом сельского строительства. С какой лёгкостью была подписана бумажка-заявка на шиферТо, что Емельян Захарович попросил именно меня отнести заявку в отдел сельского строительства, было отлично задумано. Об этом я догадался ещё тогда. Мурзин — стратег! Мне показалось, что под словами «подпустить человека» подразумевался я. Зайцев, вероятно, узнал об истории с шифером.

Он посмотрел на часы и заторопился.

К Мурзину. На телевизор. Ещё раз попытался соблазнить меня, но безуспешно.

Я хотел уже лечь, но в это время в коридоре раздались шаги. Я узнал по походке Ищенко.

Она вошла, румяная с мороза, принесла с собой запах снега. На её торжествующем лице так и пробивалась с трудом сдерживаемая улыбка.

— Был у Залесских гость! — выпалила она с ходу. — Был, залётный. Двадцать пятого июня… Да простите, Игорь Андреевич, что поздно, не успела на последний автобус, пришлось на попутных.

— Что вы, какие могут быть извинения!

— Понимаете, заболталась с парнем. Хороший паренёк.

Умница.

— Этот самый гость?

— Да нет. Шофёр, что его подвёз. Помнит, как будто вчера дело было. Улицу, дом, куда подбросил. Все сходится — Залесские.

— Так-так-так, — я заразился её настроением. — Что же это был за попутчик?

— Чудной, говорит.

— А именно?

— Передать на словах трудно. Завтра этот шофёр к вам сам подъедет. А то, знаете, из вторых рук…

— Шофёр где работает?

Старший лейтенант достала бумажку, отстранила подальше от глаз.

— «Спец…», — она махнула рукой, — в общем, какой-то «монтаж». Фамилия Веселаго Андрей. Действительно Веселаго. Путёвый парнишка.

Я хотел было расспросить подробнее. Но, несмотря на явное удовлетворение, Серафима Карповна выглядела уставшей. Понять её нетрудно: она отыскала иголку в стогу сена.

Куда делся сон! Закрутились мысли, я проворочался чуть ли не до первых петухов.

Веселаго приехал в середине дня. Улыбчивый парень, с казацким чубом, пришлёпнутым ко лбу от шапки. Он мне кого-то напоминал. Его упругие плечи теснились в костюме, предназначенном, видимо, для особых случаев. Он чувствовал себя в нем неловко. Мал был и воротничок белой рубашки с косо повязанным галстуком.

Я предложил сесть. Парень продолжал улыбаться. Разве что только не подмигивал. Мне было немного неловко.

И ещё смущало ощущение, что мы где-то виделись. Я думал об этом и не мог сразу собраться с мыслями.

— Ну что ж, товарищ Веселаго, давайте побеседуем.

— Можно, — кивнул он. Солидность и серьёзность обстановки погасили его улыбку.

— Вы часто ездите в Крылатое?

— Через день, считай, не меньше.

— Возите что?

— Сами знаете, цемент.

Теперь настала моя очередь расплыться в улыбке:

— А я вас сразу и не узнал. Значит, быть богатым…

— Я самый. — Он похлопал себя по груди, по коленям. — Как видите, жив, здоров.

— По-прежнему по двое суток за рулём сидишь? — Я невольно перешёл на «ты». Как со старым знакомым.

— Бывает, — нехотя сознался он. — А что поделаешь?

Приходится.

— Да, техника безопасности, смотрю, у вас не на высоте, — сказал я серьёзно. Он хотел что-то возразить, но я продолжил: — Все ведь до случая. И геройства тут нет, поверь. Нельзя чьё-то головотяпство замазывать с риском для своей жизни… О семье подумай.

— За ради неё и работаю.

— И жена терпит, что ты по две ночи дома не ночуешь?

— Терпит. Любая стерпит, когда приносишь в получку столько да ещё маненько…

— А маненько это что, с леваков?

Он нахмурился:

— Я, кажется, с вас, гражданин следователь, ни копейки— не взял. Я сам могу кому хошь подбросить, если кто бедный…

Это был промах с моей стороны.

— Не гражданин, а товарищ следователь, во-первых.

Во-вторых, обижаться не стоит. Встречаются ведь и рвачи.

Не так ли? — пытался я выкрутиться. Не очень ловко…

— Может быть, — угрюмо ответил Веселаго. — А подвёз того малого не из-за денег. Так же, как и вас. Пылишь, пылишь один, а с попутчиком веселее, хоть словом перекинешься…

— Он предлагал деньги за проезд?

— Деньги не предлагал. Натурой.

— Как это?

— На выбор. Хошь, бутылочку такую маленькую спиртного-коньяк, виски, водка. Или пачку сигарет заграничных. Не хошь-галстук, а не галстук, так зажигалку.

У него в чемоданчике всякого добра навалом. Как в киоске, что на вокзале.

— Значит, деньги не предлагал?

— Говорит, деньги в наше время ничего не стоят. Бумажки, они и есть бумажки. Чудак! Деньги в кармане, так сам себе купишь все, к чему душа лежит.

— И вы взяли что-нибудь? — улыбнулся я.

Шофёр смутился, но весело ответил:

— Натурой ведь… Пачку сигарет. Верблюд с негром нарисован.

— «Кэмел», — подсказал я.

— Разве это калым?

— Не можешь забыть? — покачал я шутливо головой.

— Ладно уж, — махнул он рукой. Доверительность была восстановлена. Я почувствовал себя свободнее.

— Не можешь ли ты, Андрей, подробнее описать его внешность?

— Запросто. Пониже вас будет, жидковат. Чернявый.

Золотая фикса спереди на зубах. Держится культурно.

— Как ты это определил?

— На интеллигентность давил. Мы уж сюда подъезжали, к Крылатому. Девчата на дороге. Я сигналю. Не слышат. Высунулся я и, понимаете, по-нашенски, чего, мол, варежки разинули… Все-таки у меня не телега, а ЗИЛ, махина, пять тонн груза берет. Чтоб затормозить, прикидываю за сто метров. А он, значит, головой покачал. «Дамы, — говорит, — неудобно». Я оправдываюсь, они, мол, и не услышали. А он опять: «Культура-это прежде всего для себя самого…»

• Предыдущая
• 48/68
• Следующая