Возмутитель спокойствия - Соловьев Леонид Васильевич - Страница 34

• Предыдущая
• 34/63
• Следующая

Стражники, теснимые со всех сторон народом, сопротивлялись яростно. Свалка завязалась возле самой чайханы, у ног Ходжи Насреддина; он не утерпел и вылил на стражника свой чайник, причем так ловко, что весь кипяток угодил прямо за шиворот ленивому и толстому поглотителю сырых яиц. Стражник завыл, повалился на спину, болтая руками и ногами. Ходжа Насреддин, даже не взглянув на него, снова погрузился в раздумье.

Он услышал старческий, надтреснутый голос:

– Пропустите! Пропустите меня! Во имя аллаха, что здесь творится?

Неподалеку от чайханы, в самой гуще дерущихся, возвышался на верблюде горбоносый седобородый старик, по виду и одежде – араб; конец его чалмы был подвернут, что свидетельствовало о его учености. Перепуганный насмерть, он прижимался к верблюжьему горбу, а вокруг кипело побоище, кто-то тащил старика за ногу с верблюда и не отпускал, хотя старик неистово дергался, стараясь освободиться. Кругом кричали, хрипели и свирепо выли.

В поисках безопасного места старик кое-как пробился к чайхане. Озираясь и вздрагивая, он привязал верблюда рядом с ишаком Ходжи Насреддина и взошел на помост:

– Ради аллаха, что у вас творится здесь, в Бухаре?

– Базар, – кратко ответил Ходжа Насреддин.

– Что же, у вас, в Бухаре, всегда такие базары? И как же я теперь проберусь во дворец через это побоище?

Когда он произнес слова «во дворец», Ходжа Насреддин мгновенно понял, что встреча с этим стариком и есть как раз та единственная встреча, тот самый случай, с помощью которого можно выполнить задуманное: проникнуть в эмирский гарем и освободить Гюльджан.

Но торопливость, как известно, есть свойство дьявола, и, кроме того, всем памятны стихи мудрейшего шейха Саади Ширазского: «Только терпеливый закончит дело, торопливый же упадет». Ходжа Насреддин свернул ковер нетерпения и уложил его в сундук ожидания.

– О всемогущий аллах, о убежище верных, – вздыхал и охал старик. – Как же я проберусь теперь во дворец?

– Подожди здесь да завтра, – ответил Ходжа Насреддин.

– Я не могу! – воскликнул старик. – Меня ждут во дворце!

Ходжа Насреддин засмеялся:

– О почтенный и убеленный сединами старец, я не знаю твоего звания и твоего дела, но неужели ты думаешь, что во дворце не смогут обойтись без тебя даже до завтра!.. Многие почтенные люди у нас в Бухаре не могут неделями попасть во дворец; почему же ты думаешь, что для тебя будет сделано исключение?

– Да будет известно тебе, – с важностью ответил старик, несколько уязвленный словами Ходжи Насреддина, – что я знаменитый мудрец, звездочет и лекарь и прибыл сюда из самого Багдада по приглашению эмира, дабы служить ему и помогать в управлении государством.

– О! – сказал Ходжа Насреддин, почтительно кланяясь, – привет тебе, мудрый старец. Мне приходилось бывать в Багдаде, и я знаю тамошних мудрецов. Скажи мне свое имя.

– Если ты был в Багдаде, то, конечно, слышал обо мне и о моих заслугах перед калифом, которому спас я от смерти любимого сына, о чем объявлено было по всему государству. Гуссейн Гуслия – мое имя.

– Гуссейн Гуслия! – воскликнул Ходжа Насреддин. – Неужели ты и есть сам Гуссейн Гуслия!

Старик не смог скрыть улыбки, весьма довольный тем, что слава его разнеслась так далеко за пределы родного Багдада.

– Чему ты удивляешься, – продолжал старик. – Ну да, я и есть тот самый знаменитый Гуссейн Гуслия, великий мудрец, равного которому нет ни в мудрости, ни в умении вычислять звезды, ни в искусстве излечивать болезни. Но я совершенно лишен гордости и самодовольства – видишь, как просто я разговариваю с тобой, ничтожным.

Старик придвинул подушку, облокотился на нее, собравшись простереть далее свое снисхождение к собеседнику и подробно поведать ему о своей великой мудрости – в расчете, что собеседник, движимый тщеславием, начнет потом на всех перекрестках рассказывать о встрече со знаменитым мудрецом Гуссейном Гуслия, превозносить его мудрость и даже преувеличивать, дабы вызвать у слушателей еще больше почтения к нему, а тем самым и уважения к себе, – потому что именно так поступают всегда все люди, удостоившиеся внимания высоких особ. «И этим он будет способствовать умножению и укреплению моей славы среди простого народа, – думал Гуссейн Гуслия, – что тоже нелишне; разговоры в простом народе дойдут через шпионов и соглядатаев до слуха самого эмира и подтвердят перед ним мою мудрость, ибо подтверждение со стороны есть, бесспорно, самое лучшее подтверждение; и в конце концов из всего этого я смогу извлечь для себя пользу».

Дабы окончательно убедить собеседника в своей необыкновенной учености, мудрец начал рассказывать о созвездиях, о расположении их, поминутно ссылаясь при этом на великих мудрецов древности.

Ходжа Насреддин слушал внимательно, стараясь запомнить каждое слово.

– Нет, – сказал наконец Ходжа Насреддин. – Я все-таки не могу поверить! Неужели ты и есть тот самый Гуссейн Гуслия!

– Конечно! – воскликнул старик. – Что в этом удивительного?

Ходжа Насреддин опасливо отодвинулся. Затем воскликнул с тревогой и состраданием в голосе:

– О несчастный! Пропала твоя голова!

Старик поперхнулся, выронил чашку. Это было как в шахматной игре, в которой, кстати, лишь очень немногие могли бы потягаться с Ходжой Насреддином.

Вся важность и высокомерие слетели со старика мигом.

– Как? Что? Почему? – спрашивал он испуганно.

Ходжа Насреддин указал на площадь, где не совсем еще затихло побоище:

– Да ты разве не знаешь, что все это смятение из-за тебя?! До слуха сиятельного эмира дошло, что ты, выезжая из Багдада, всенародно поклялся проникнуть в эмирский гарем – о, горе тебе, Гуссейн Гуслия! – и обесчестить эмирских жен!

Челюсть мудреца отвисла, глаза побелели, он начал часто икать от страха…

– Я? – бормотал он. – Я – в гарем?..

– Ты поклялся в этом подножием трона аллаха. Так объявили сегодня глашатаи. И наш эмир велел схватить тебя, едва ты вступишь в город, и немедля отрубить тебе голову.

Мудрец застонал в изнеможении. Он никак не мог сообразить, кто из его врагов ухитрился нанести ему такой удар; в остальном же он не усомнился, ибо сам в придворной борьбе не раз сокрушал своих врагов подобными способами и с удовлетворением любовался потом их головами, торчавшими на шестах.

• Предыдущая
• 34/63
• Следующая