Как возникла Библия - Аувенел В. И. - Страница 42

• Предыдущая
• 42/55
• Следующая

1. Само собой разумеется, что критические исследования, начавшись с Евангелий, постепенно охватили весь Новый Завет. М. Дибелиус (1956) и Е. Хенхен (1961) применили метод формальной критики к книге Деяний Апостолов, другие искали литературные формы (отрывки старых церковных традиций и обрядов) в посланиях и Откровении, пытаясь приписать и им определенные «жизненные ситуации». Е. Лоомейер (1956) заявил об обнаружении им в Фил. 2 «гимнов Христа» и вызвал тем самым целую волну исследований в этом направлении.

2. В результате того, что критики уделяли столь большое внимание теологии общины, пробудился интерес к собственным теологическим воззрениям евангелистов. Вслед за формально-исторической возникла редакционно-историческая школа {история редакций), в основу которой были положены труды Е. Концелъмана о Луке и В. Марксенса (1959) о Марке. Наряду с «жизненной ситуацией» Самого Иисуса и «жизненной ситуацией» первохристианской общины стали различать и «жизненную ситуацию» евангелистов, из которых каждый (в отличие от теории теологии общины) редактировал и составлял материал в соответствии с собственными целями и потребностями. Вдобавок ко всему эту «жизненную ситуацию» евангелистов можно было определить лишь через «открытия», сделанные о «жизненной ситуации» первохристианской общины и далеко простирающейся истории Церкви. Следовательно, утверждает Марксенс, Марк принадлежал к тем ученикам Иисуса, которые ожидали пришествия своего Учителя со дня на день, и поэтому его Евангелие (написанное в Галилее, накануне еврейского восстания) было своего рода проповедью, призывом к иудейской общине бежать в Галилею и там ожидать пришествия Иисуса Христа. Лука же (он переработал текст Марка для своего Евангелия), согласно утверждениям Концельмана, написал свое Евангелие в то время, когда надежды на скорое пришествие Христа понемногу сникли и христианская церковь была вынуждена заняться своим делом и призванием здесь, на земле. Г. Борнкамм, Г. Барт и Г.И. Хелъд (1960), а также П. Бон-нард (1963) обработали такие же образом Евангелие от Матфея, а Е. Хенхен (1961) сделал то же с книгой Деяний Апостолов. Против этих теорий «теологии общины» и «индивидуальной теологии новозаветных авторов» мы выступим с теми же возражениями, которые были применены нами против теории критики литературных форм. Все эти теоретические построения могут только еще дальше увести нас от исторических фактов…

3. В 20-м веке теология Нового Завета настолько тесно переплелась с историко-критическими "открытиями ", что она в состояниии видеть Новый Завет лишь через призму собственных трактовок истории. Наряду с вопросом об истории редакций (как каждая книга Библии приобрела свою окончательную форму) возникает также вопрос, какие факторы из жизни верующих привели к созданию всего Нового Завета. Какие принципы связи, какие тенденции можно выявить в этом процессе составления (своего рода «макро-редакционной истории»)? Р. Бультман (1953) и О. Кульман (1946, 1965) провели основополагающие исследования в этой области; основным является вклад Бультмана, применившего экзистенциалистские принципы Хайдегера. Кроме того, появилось аналогичное критике Ветхого Завета направление (гл. 7), разновидность новозаветной герменевтики (науки изложения), сильно деформированной воздействием новых философских «открытий». В 60-е годы эту работу продолжили Е. Фукс и Г. Эпелинг.

Против критики Нового Завета можно выдвинуть большую часть аргументов, использованных нами против критики Ветхого Завета (ср. гл. 7), например:

1. Западные претензии на превосходство: удивительна самонадеянность, с которой критики выносили свои суждения о «литературных формах», якобы наличествующих в Писаниях из совершенно другой культуры и эпохи.

2. Отсутствие объективных доказательств. Не существует никаких доказательств существования Перво-Марка и источников И, М и Л (см. выше). Еще меньше свидетельств о «перикопах», считающихся продуктами теологии общины, но практически не имеющими ничего общего с историческим Иисусом. Напротив, как только становятся известными какие-нибудь детали написания и передачи Евангелий, критики тотчас отметают их прочь.

3. Выборочный подход. Критиков не восхищает удивительное, уникальное единство каждого из Евангелий; хотя и признается, что единый стиль речи Евангелия от Иоанна исключает использование им источников, но это правило не распространяется на «синоптические» Евангелия.

4. Замкнутый круг мышления. Его мы видим в следующем: (а) общий подход к Новому Завету: на основе выдернутых из контекста цитат и книг с помощью субъективных критериев создается собственное представление о начальном периоде истории Церкви, и на основе этого представления остальные книги Нового Завета объявляются несоответствующими исторической реальности, (б) Этот логический «порочный круг» мы видим и в отношении критиков к отдельным книгам: на основе совершенно субъективных критериев определенные фрагменты (называемые в соотвествии с бытующими предрассудками «элементами преданий») объявляются более древними, а остающиеся места — редакциями, обусловленными «более поздними теологическими воззрениями»! Произвол, царивший вследствие такого «замкнутого» мышления, показывает, насколько уместно наше возражение и в какой мере критики руководствовались при анализе собственными вкусами и предрассудками. Так, Евангелия по очереди используются для доказательства несостоятельности друг друга, или, например, Послание к Галатам использутеся для опровержения книги Деяний Апостолов и наоборот. Причиной такой анархии является простое отсутствие объективных (т.е. не зависящих от мнения исследователей) критериев. Поэтому критический метод следует охарактеризовать как ненаучный. Если бы этот метод был научным, то независимо работающие исследователи, анализирующие один и тот же материал на основе объективных критериев, должны были бы прийти к сходным результатам, но «библейская критика» выдает почти столько взаимно противоречащих результатов, сколько задействовано в ней исследователей.

5. Археология. Против утверждения критиков, что первых христиан (и новозаветных авторов Писаний) мало занимал вопрос об историчности фундамента христианской веры, свидетельствуют многочисленные археологические факты. Так, археология подтвердила удивительную историческую точность Луки (его Евангелия и книги Деяний Апостолов), доказав тем самым, что Лука действительно был заинтересован в исторической достоверности излагаемых им событий. Далее, кумранские свитки (см. гл. 3) и папирусы отчетливо показали, христианство не могло быть продуктом развития гностицизма (см. выше), — в принципе, это явствует уже из трудов отцов Церкви, но ведь критики никак не желали внять голосу разума…

6. Философская подоплека. И здесь очень важно убедиться, что библейская критика по самой своей сути основана не на объективных методах и научных открытиях, а на определенных философских предубеждениях, которые, может быть, многим кажутся очевидными фактами, но от этого еще не становятся истиной. Так, рационалистические предубеждения изначально исключают возможность сверхприродных чудес, божественного откровения и инспирации. Так «современная научная картина мира» (в сущности, спорное с точки зрения науки философское воззрение) априорно объявляет несерьезной веру в непорочное зачатие и телесное воскресение Иисуса. Только таким образом Бультман мог, опираясь на взрастивший его экзистенциаизм, исходить из того, что любая связь между верой и историей — вздор, не имеющий никакого отношения к делу!

Формально-исторический метод потому является центром и осью вращения всей новозаветной критики, потому что он, с одной стороны, углубляет ранее появившуюся теорию различных источников, а с другой — образует основу более позднего редакционно-истори-ческого метода. Поэтому мы подвергнем формальную критику более тщательному разбору. И. Б. Редлих (1939) следующим образом сформулировал основные принципы радикального направления формальной критики:

• Предыдущая
• 42/55
• Следующая