Смертоносная чаша [Все дурное ночи] - Сазанович Елена Ивановна - Страница 30

• Предыдущая
• 30/83
• Следующая

– И где вы встречались? Наверняка в загородном лесу, где ни души. И вас, без сомнений, никто не видел.

– Напротив. – Толмачевский в упор смотрел на меня. И на его лице не дрогнул ни один мускул. – Напротив, Ник. Мы встречались в самом многолюдном месте, в ресторане «Плаза». Не думаю, что вы там бывали, – язвительно добавил он, – но смею вас уверить, что там всегда полно интуристов и «новых русских».

При словосочетании «новые русские» я невольно заскрежетал зубами. Я терпеть не мог этого определения. Подобных Толмачевскому я всегда причислял к неким неполноценным гибридам, которые ни к России, ни к Западу не имеют никакого отношения. Они старательно делали вид, что возрождают Россию, жалко копируя Запад, начиная с трусов и кончая идеями. В итоге превращаясь в уродов, по несчастливой случайности родившихся в нашей стране и, к счастью для заграницы, туда не смотавшихся.

Я не мог понять, откуда они появились, каким дьяволом рождены, какой чудовищной мыслью выкормлены. Продавшие Россию. Крикливо молящиеся за нее и одновременно пьющие из нее кровь. Такого мерзкого цинизма, пожалуй, не знала ни одна страна. И ни одна страна не позволила бы себя так опозорить, заплевав свое прошлое и настоящее.

После таких гладковыбритых рож «западного образца», после таких гладковымытых блестящих квартир «западного образца» мне всегда хотелось сбежать в чисто поле, встретить на пути какого-нибудь старичка, старого русского. Поболтать ни о чем – о погоде, о неурожае, о старых фильмах и о старых подвигах. Он наверняка понятия не имеет, что такое модернизм и абстракционизм – и слава Богу! Плевать хотел он на все это. Зато он прекрасно знает цену другому. Цену, которую может знать только старый русский. Цену того, что бесценно.

За своими размышлениями я не услышал, что еще раз сболтнул Толмачевский на своем высокопарном наречии. Но, думаю, я немного потерял. В любом случае алиби всегда прекрасно. Толмачевский же умело выкручивается. Но я поклялся, что до конца выкрутиться я ему не позволю.

Управляющий поднялся с места, ненавязчиво дав понять, чтобы мы поскорее убирались ко всем чертям.

– Ну, что ж, до вечера? – улыбнулся он, приглаживая свои тоненькие усики. – Надеюсь вновь встретиться с вами в клубе.

– И не надейтесь, мы умирать не собираемся, – довольно грубо ответил я. – Если судьба и заведет в «КОСА», то, скорее, по другой причине.

– В жизни всякое случается. – Он пожал искусственными плечами. – И вам ли об этом не знать? Кто хоть раз прикоснулся к гармонии, проповедуемой нашим клубом, как знать, может, и захочет вернуться.

– Скажите, Игорь, вам было известно, что у Василисы есть бронзовая скульптурка Афродиты, очень ценная? – вдруг в упор, ну, прямо выстрелил Вано.

Молодец парень! Ловко он того подловил! Толмачевский вздрогнул, и его спесь мигом улетучилась – он не на шутку встревожился, узкие глазки забегали, губы пересохли.

– Афродиты? Нет, не припомню. Нет, не знал… Прошу извинить, но меня ждут дела. Всего доброго. – И он поспешно выпроводил нас за дверь.

Мы вышли на улицу. Я с удовольствием глотнул свежий воздух, пахнущий осенней листвой и сентябрьским дождем. Все-таки здорово жить, когда рядом нет таких толмачевских.

– Фу, какая гадость, – поделился я с Вано своими глубокими впечатлениями от встречи.

– Ты зря так горячился, Ник. С этими типами нужно вести себя осторожно.

– Да мы и так вели себя, как дураки. Все ему выложили за просто так. И ничего из него не выудили. Разве что помогли этому деграданту тщательно подготовить алиби.

– Все нормально, Ник, – не согласился с моими доводами Вано. – Кое в чем нам все-таки удалось застать его врасплох. К тому же его алиби можно проверить. Таких ярких бизнесменов обычно знают в ресторанах. Он вряд ли сможет выкрутиться.

– В таком случае, его алиби пусть проверяет Порфирий.

Вано улыбнулся. Видимо, он тоже окрестил Стеблова Порфирием. Как схожи человеческие мысли. Значит, и поступки не менее похожи – отсюда и надо плясать.

– Где тебя искать, Вано? Надеюсь, ты уже не собираешься накладывать на себя руки? Мир, может, и жесток, но не настолько, чтобы умирать, радуя тем самым таких вот толмачевских. Уж я его, точно, переживу и постараюсь побольше пронюхать про это сомнительное заведение. Так какой у тебя номер? – Я приготовился записать телефон, вытащив ручку и блокнот из спортивной сумки.

– У меня нет телефона. – Вано почему-то смутился. – В общем, и квартиру я снимаю… временно. Давай, Ник, для связи будем приходить в «КОСА».

– Если нас туда впустят. Но в любом случае – звони мне. – Я крепко пожал Вано руку и побежал к своей остановке. Мне нужно было поскорее добраться домой: я еще надеялся застать Оксану и многое ей рассказать. И о многом спросить.

Когда я перешагнул порог своего родного дома, он мне показался раем по сравнению с модерновой, эстетской квартирой Толмачевского. Моя квартира не сияла, не отличалась высокохудожественным стилем. В ней не хотелось думать о вещах, в ней просто хотелось думать.

Я бесшумно приблизился к спальне и распахнул дверь. Оксана сидела на кровати, поджав ноги, и читала. На ней были простенькая мужская рубашка в крупную клетку и традиционные джинсы. Светлые глаза, обрамленные скромной круглой оправой, впились в страницы, и она даже не слышала, как я подошел. Когда же я прикоснулся к ее плечу, она вздрогнула.

– Ник? Фу, как ты меня напугал. Что-нибудь случилось?

– Почему ты так решила?

Она встала. В джинсах и рубашке она казалась моложе своих лет. Этакая девчонка из соседнего двора, еще не познавшая роковой страсти. И я не преминул отметить, какая милая у меня жена.

– Ник! Что с твоими руками! О Боже!

Я посмотрел на свои руки. Конечно, в данный момент руками скрипача их назвать было нельзя. Им пришлось выдержать сильный удар Афродиты. Они распухли, покраснели, уже покрылись темными синяками. К тому же они сильно болели. Но это было гораздо лучше, чем раскалывающаяся голова. С головой же в данный момент у меня все было в порядке.

– Поздравь меня лучше с новым рождением, – улыбнулся я в ответ. – Иначе ты могла бы совсем скоро стать молоденькой и хорошенькой вдовушкой.

– Не шути так, Ник. – Оксана не улыбалась. И ее глаза встревоженно бегали по моему лицу.

– Все печали уже позади, успокойся, милая.

Я усадил Оксану на кровать и поведал ей обо всех злоключениях, случившихся со мной сегодняшним утром, начиная с разговора с Порфирием и заканчивая встречей с управляющим «КОСА». Оксана внимательно слушала меня, широко раскрыв большие светлые глаза. И, когда я закончил свой монолог, она тяжело вздохнула.

– Если бы ты знал, Ник, как мне все это не нравится. Ну, зачем ты ввязался в это дело? Скажи, зачем? Ведь это опасно. Ты хочешь знать мое мнение? Оно однозначно. Ты должен остановиться. Ты не должен больше рисковать. Поверь, Порфирий далеко не дурак, он и без тебя разберется. И, если девушка не виновна, ее оправдают и без твоей помощи.

Я нахмурился. Меня ее мнение не устраивало.

– Честно говоря, Оксана, я пришел к тебе за помощью. За советом, если хочешь. Ты многое просекаешь. От тебя не ускользают даже малейшие детали. А ты… Но в любом случае я постараюсь узнать правду. Даже без твоей помощи.

И я встал, собираясь уходить. Оксана удержала меня за руку.

– Не торопись, Ник. Не будь ребенком. Я всего лишь боюсь за тебя. И это вполне нормально. Но, если ты решил окончательно… Хорошо, я постараюсь тебе помочь. Но, думаю, тебя это не обрадует.

– Ты о чем, Оксана?

Она помолчала, словно собираясь с мыслями, словно раздумывала, с чего начать разговор. Потом встала, приблизилась к окну, за которым уже не светило сентябрьское солнце. Небо покрылось густыми тучами. Ветер раскачивал из стороны в сторону ветки продрогших деревьев. Вот-вот должен был хлынуть дождь. И от этой резкой перемены погоды моя тревога усилилась.

– Что ты хочешь сказать, Оксана?

Она, повернувшись ко мне спиной и вглядываясь в почерневшее небо, ответила:

• Предыдущая
• 30/83
• Следующая