Маринисты - Сазанович Елена Ивановна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/27

– Ай да сюрприз! А мне сообщили, что вчера вас успешно похоронили.

– Как видите, и покойники иногда оживают, – кисло усмехнулся Слон, морщась от боли.

– А теперь, Слон, веди нас к доку, – приказал я ему.

Бережнова мы нашли связанным в одном из кают. Слон не обманул меня. Ему он, действительно, был нужен живой, для залога. Доктор перевязал руку Немому и мы потащили его к моторке.

Вскоре мы мчались к поселку. По дороге я успел вкратце пересказать историю Слона. Док и Голова слушали ее с жадностью, не пропуская ни единого слова. Для них это казалось невероятным. Впрочем, как и для меня. Когда я поставил точку в своем повествовании, Слон, повернулся ко мне, на его безобразном лице выступило подобие улыбки.

– А ведь вы должны быть мне благодарны, Тим.

Я вопросительно поднял брови.

– Ведь именно я, и никто иное, подарил вам любовь. Без меня, без моих стараний, без моих бессонных ночей в лаборатории вы бы никогда не узнали любовь.

Я промолчал в ответ. В чем-то он был, несомненно прав.

– Я породил вашу любовь, Тим, – не унимался Слон. – А вы ее убили. И чего бы добились своей правдой? Вы сами у себя отняли возлюбленную. Вы написали картину, придуманную задолго до вас, под которой будет стоять подпись, другого, кстати, известного художника. А вы так и останетесь неизвестным, превратившим столько сил на воскресение чужого имени. Неизвестным художником, у которого даже любовь – в прошлом.

– Почему вы обо мне говорите в прошлом времени, Слон? – криво усмехнулся я в ответ. В отличие от вас я обладаю главным – свободой. И у меня еще будет шанс ею воспользоваться сполна.

– Но как? – не сдавался Слон. – Вы не сможете так резко перечеркнуть прошлое. А ваша прошлое – всего лишь мираж. Вы любили мираж, Тим. И мираж рисовали. А я, в отличие от вас, умею этим воспользоваться. Ведь доказать мою причастность ко всему будет крайне сложно. Ни один здравомыслящий человек не поверит, что возможно оживить натуру на холсте. Это бред, Тим! Марина утонула. И свидетель случившемуся – мой несчастный немой брат, который тоже утонул по случайности. А смерть Самойлова, вы, кажется, доктор, лично зафиксировали, – и он вежливо поклонился Бережнову. – Бедняга отравился грибами. Сейчас так много случаев отравления! – и тут немой не выдержал и расхохотался во весь голос. Нервно, надрывно. И его глаза светились холодом так, что мы невольно поежились. Хотя, может быть, в этом виноват холодный ветер, гоняющий по морю волны.

И тут Голова, принципиально решивший молчать до официального следствия, не выдержал.

– Ну, Слон, – хищнически оскалился он. – Не волнуйтесь. И предоставьте мне ваши проблемы. Я их легко разрешу. У меня, кстати, до сих пор болит плечо, – и он машинально схватился за рану. – Я не умею прощать боли, Слон. И одного выстрела в сыщика достаточно, чтобы вас пожизненно упрятать за решетку. А в остальном вы даже правы. Не стоит ворошите прошлое. Не стоит открывать ваше имя миру, который прекрасно существовал и будет существовать без вашего бессмысленного открытия, чтобы не навредить ему. И смерть брата пусть останется на вашей совести, Слон. Ведь вы близнецы, если не ошибаюсь. И смерть одного из двойняшек рано или поздно приведет к трагедии другого. А Марина… И в этом вы правы. Пусть она останется погибшей. Мы сумеем подарить ей прошлое, ее доброе имя среди людей. Впрочем, оно уже запечатлено на картине навеки. А смерть прекрасного художника, которого убили все-таки вы, я докажу, чего бы мне это ни стоило…

Немой сидел, низко опустив голову. Кровь просачивалась через марлю. И он морщился, то ли от боли, то ли от красочного монолога Головы. Сегодня он проиграл. Этот несостоявшийся артист, несостоявшийся музыкант, несостоявшийся художник, несостоявшийся ученый и несостоявшийся влюбленный. Человек, одаренный от природы, но так и не сумевший этим щедрым даром природы разумно воспользоваться. Что ж – и природа совершает ошибки. А, впрочем, возможно, это очередные проделки дьявола. Как будет угодно…

Весь поселок вышел смотреть на шедевр Самойлова. Они ждали этого чуда долгие годы. И они увидели. По их возбужденным лицам, по их озаренным улыбкам, по их громким восклицаниям, можно было легко понять, что они не ошиблись в выборе своего кумира.

Южное солнце играло золотистыми лучами на застывшем лице Марины. На волнах, слегка касающихся ее ног, отражалось в ее чистых слезах. И картина выглядела почти божественной в лучах южного солнца.

Да. Немой оказался прав. Я любил мираж. Я творил мираж. И я подумал, если бы я чуть раньше узнал о возможности воскресать неживую натуру и о невероятной возможности уже живую натуру облечь в мертвые рамки. Если бы я знал это раньше, стал бы дописывать эту картину? Стал бы своими же руками уничтожать самое дорогое в моей жизни?

– Ай да Самойлов!

– Ай да умница!

– А нам прекрасна Марина! Никто кроме него не смог бы нарисовать такую невероятную красоту!

– Если Самойлов смог нарисовать ее такой, значит она, действительно этого стоит.

– Пожалуй, мы в ней ошибались.

Я слушал эти восторженные возгласы. И грустно улыбался. Нет, выбора у меня не было. Выбор все равно был один. Расставить все по местам. И я поступил правильно, мудро и честно.

На меня не обращали никакого внимания. На неизвестного художника, который никогда бы не смог сотворить подобное. Я здесь был лишним. Я широко улыбнулся. Опрокинул голову вверх и столкнулся с лукавым взглядом южного солнца. Оно одобряюще подмигивала мне на прощанье. И я помахал морю рукой. И оно благодарно зашумело в ответ. Оно тоже мне кричало: прощай!

Я забросил на плечо куртку. И широким шагом зашагал прочь. И все-таки немой был не прав. Мне удалось восстановить доброе имя Марины. Мне удалось ценой собственных сил вернуть миру прекрасную картину, которой вскоре будет восхищаться этот мир. Мне удалось отыскать правду. И кто посмеет утверждать, что это напрасно. Что это всего лишь – мираж…

Мы сидели с моим другом Головой в прокуренной кухне. Тянули холодное пиво и прикуривали одну от другой сигарету.

– Что ты имеешь на сегодняшний день, Голова?

– Однокомнатную квартиру, полное одиночество и без пяти минут заявление об уходе с любимой работы.

– Тебе нечего терять, Голова…

– А что ты имеешь на сегодняшний день, Тим?

– Разменную квартиру, полное одиночество и ни одной картины, которую бы признал мир.

– И тебе нечего терять, Тим. А это значит…

А это означало, что перед нами была распахнута вся жизнь. И в ней никогда не поздно было все начать сначала…

• Предыдущая
• 27/27