Циркачка - Сазанович Елена Ивановна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/20
• Следующая

Вика перехватила его руку.

– Влад, ну успокойся, Влад. Если твое воображение способно создать такой образ… Поверь Влад. Это уже не мало. Это уже не пустота.

Но Влад ее не слушал. Он бессмысленно качал головой.

И наполнял свой мгновенно пустеющий бокал.

– Его нужно увести, – мрачно сказал я.

Гришка кивнул.

– Я уведу его. Не беспокойтесь, – и он наклонился к Владу.

И что-то горячо зашептал ему на ухо. Что-то доказывал. В чем-то убеждал.

Мы с Викой молча направились к выходу. Вечер был явно испорчен.

– Странно, – уже на улице сказала мне Вика. – Я всегда была уверена, что Влад реалист. И любитель всего лишь игры слов, но не игры воображения.

Я промолчал. И, в сущности, согласился, что мы совсем мало знали Влада, этого весельчака и балагура. Этого беспардонного покорителя женских сердец. Сердце женщины-ангела ему покорить так и не удалось. Потому что сердца женщины-ангела просто нет…

Мои мысли перебил чей-то взгляд. Это был взгляд в спину. Я сразу же почувствовал, как он впился в меня… Любопытный и злой. И я резко оглянулся. Рыжее лохматое существо мгновенно юркнуло в подворотню.

Но я успел заметить эти янтарные камешки, стреляющие в меня ненавистью и презрением. Капа. Это было выше моих сил. Она следит за мной. Она идет по моему следу. Только она на это способна! И я со всей силы прижал Вику к себе. И стал плести ей на ухо какую-то приторную чушь. Вика удивленно на меня смотрела. И оглянулась.

– Ты что, Паганини?

– Иди, Вика. Иди и не оглядывайся! А лучше всего обвей мою шею руками!

Вика рассмеялась. И с удовольствием последовала моему совету. Что ж. Теперь мы гораздо больше походили на влюбленную парочку.

– Неужели она додумалась до этого? – продолжала веселиться Вика.

– Она додумается до чего хочешь. Поверь моему горькому опыту. И я не удивлюсь, если ты скоро зачитаешь речь над гробом безвременно погибшего товарища.

– Ну, от руки возлюбленной не каждый день погибают, Паганини. Считай, что тебе повезло.

– Пусть повезет кому-нибудь другому. С меня хватит!

– А по-моему, Паганини, ты не ценишь своего счастья, – почти серьезно сказала она, когда мы подошли к дому.

И я вновь резко оглянулся. И мигом бросился за угол дома. Но было уже поздно, беленькие полукеды мелькнули так далеко, что гнаться за ними я не решился. Тем более, я честно признался себе, что соревноваться в беге с Капой не имеет смысла.

Гришка сиял от счастья. Он даже похудел за последнее время. И даже несколько морщин появилось на его похудевшем лице. Но они удивительно ему шли. Делали Гришку старше и солиднее. Сегодня вечером состоится открытие моста по первому Гришкиному проекту. И Гришка страшно волновался. И его круглые очки время от времени падали на пол. Я дружески хлопнул Гришку по плечу.

– Не переживай, старик. Главное – чтобы первый пешеход не провалился.

– К тому же – первый блин всегда комом. И у всех, – поддержал мои успокоительные речи Влад.

– Вам хорошо говорить, – вздыхал Гришка. – А от этого зависит моя судьба, если хотите.

– Твоя судьба – в твоих руках, – хохотнул Влад. И мы, схватив Гришку под руки, потащили на торжественное открытие. Гришка упрямо брыкался в наших руках. И бормотал:

– Еще рано! Ну, погодите же вы, дураки!

И мы почти силой затащили Гришку на место его первого творения. Там уже собралось порядком народа. И мы с трудом протиснули толстого Гришку через толпу. И стали с ним рядом. Перед розовой перевязанной лентой. У меня перехватило дух. И я признался себе, что не до конца верил Гришке, когда он красочно описывал свои фантастические проекты. Но этот мост превзошел все Гришкины фантастические описания.

– Ничего себе! – присвистнул Влад от удивления. – Ай да старик!

Мост был удивительно похож на радугу. Такой же семицветный, до боли режущий своими яркими цветами глаз. И вершина его, казалось утыкалась в само небо. И его перила, вырезанные из дерева, украшенные фигурками всех на свете птиц и зверей блестели от лака. Гришка, казалось, посягнул на само солнце. На сами звезды. На само небо.

Да. Это было захватывающее зрелище. Да. Это было красиво. Но я мог поспорить с самим чертом, что ни одна живая душа не осмелится сделать и шага по этой громадине. И все становилось бессмысленным. Красота, лишенная смысла. Высота, которую никто не покорит.

– Вы поймите! – убеждал рупор, – открытие этого моста обязательно должно сопровождаться людским шествием. Иначе во имя чего загублено столько государственных рублей. Ну, граждане, давайте… Ну, дружно…

Но толпа не шелохнулась.

Гришка стоял, опустив голову. И тщательно протирал своим новым галстуком очки.

– Ну, хотя бы один человек, – уже почти плакал голос в рупор. – Неужели среди вас нет ни одного смельчака, который бы не побоялся коснуться самих звезд?

Она появилась неожиданно. С ножницами в руках. И спокойно, пожалуй, слишком спокойно, перерезала ленту. И оглянулась. И весело, пожалуй, слишком весело подмигнула Гришке. И медленно, осторожно ступая носочками, сделала первый шаг. Все затаили дыхание.

– Сумасшедшая, – прошептал я пересохшими губами.

– Умница, – выдохнул Влад.

Капа стояла на самой вершине. Ее широкое весеннее пальто развевалось на ветру. И едва касалось острых коленок. Звезды висели настолько низко. Нет, Капа стояла настолько высоко, что они касались ее рыжих волос. И она протянула руки. И улыбнулась. Звезды прыгали в ее ладошках. И она то сжимала, то разжимала кулаки. То ловила, то отпускала их, на волю. Она, как ребенок играла, забавлялась с ними. И они ее слушались. Они то пробивали ночное небо, то стремительно возвращались в ее ладони. Запутывались в ее пышных волосах, усылали ночным светом ее пальто. Она сумела покорить звезды. Она тоже не побоялась посягнуть на небо.

– Сумасшедшая, – повторял я все громче и громче.

– Умница! Какая девчонка! – перебивал меня Влад.

– Я этого никогда на забуду, – еле слышно шептал Гришка.

Она спускалась так же спокойно, легко взмахивая руками, как крыльями. И я вновь удивлялся, почему она и не летит. Это было бы настолько естественно, что никто бы не удивился.

Она спрыгнула мне прямо в руки. Она еще пахла порохом ночных звезд. Она еще пахла дымом ночного неба. Она еще пахла головокружительной, горькой на вкус высотой. «Я никогда так не смогу». Промелькнула у меня мысль. И тут же пропала, заглушенная горечью ее обветренных губ…

… Я пил ее горькие губы. Я напивался ее телом, пропитанным горечью ночных звезд. И желтые одуванчики вновь и вновь погибали под нами. Пригнув свой яркие тельца к холодной земле. И мы ближе и ближе придвигались к краю пропасти. И я уже не чувствовал страха. Я уже понимал, что за краем земли пустоты быть не может. Если мы вместе…

А потом, так же развалившись на старых тюфяках.

Тесно прижимаясь друг к другу. Им долго смотрели в окно, за которым падали белые хлопья снега.

– Это, наверно, очень красиво, – сказал я. – Желтые одуванчики в белом снегу.

– Жаль, что мы этого уже не увидим, – вздохнула Капа.

Я, словно в подтверждение ее слов, приблизился к окну.

И долго смотрел на высохшие черные стебельки, выглядывающие из-под ослепительно белого слега.

– Все равно красиво, – упрямо повторил я.

Капа внимательно разглядывала меня. И улыбалась.

– Он непременно будет похож на тебя. Такой же упрямый и лысый.

– Кто? – не понял я.

– Ребенок. Наш ребенок, Паганини.

Я бросился к ней. И крепко-крепко прижал ее голову к своей груди.

– Капа, милая моя Капа, – задыхался я от собственных слов. – Это уже точно? Ты наверняка знаешь? Тебе сказали?

– Никто мне ничего не говорил, – рассмеялась Капа. – Но я в этом уверена. Что с сегодняшнего дня можно начать отсчет, и он обязательно будет похож на тебя. Такой же упрямый и лысый.

Я нежно провел рукой по ее сияющему лицу.

– Я не лысый, Капа.

• Предыдущая
• 16/20
• Следующая