Донос мертвеца - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 39

• Предыдущая
• 39/66
• Следующая

– Значит, бомбарды вез? А ядра где?

– На другой повозке были, господин. На моих санях всего шесть штук осталось.

– И то ладно, – кивнул боярин. – У Семен Прокофьевича надо спросить, но, думаю, казне таковые бомбарды без надобности. Размер не по уложению, Пушкарский приказ ядра под них лить не станет. А ты смерд, коли кто подъедет, отвечай, что ты мой, боярина Батова. Запомнишь? Как тебя звать, повтори?

– Прославом кличут, господин.

– Прослав… Некрещеный, что ли?

– Крещен, господин, в церкви Сасуквера крещен.

– Имя странное… Ну, да ладно, – отмахнулся ратник и поскакал дальше.

Прослав с облегчением выпрямился, перекрестился, одел шапку. Огляделся по сторонам. Обоз продолжал стоять на своем месте, впряженные в сани лошади с любопытством поводили ушами и помахивали хвостом. Ни одна из них не хрипела от боли, и не билась в судорогах. В отличие от большинства битв, где на каждого павшего двуногого воина приходится по три-четыре коня, на этот раз сеча прошли мимо этих извечных спутников человека.

Зато мертвые люди были раскиданы везде – они лежали со рваными шеями или пробитыми спинами по берегам в розовых сугробах, они лежали между саней обоза, истыканные стрелами, они удерживались за деревья подступающего к самой реке леска, надеясь не упасть в расплывающиеся под ногами лужи крови. И Прослав отлично знал, что у многих из них за щеками, под панцирями, в штанах бесполезно пропадают золотые и серебряные монеты. Но отходить от саней он все-таки побоялся – как бы не приняли за одного из воинов. Нет уж, лучше в обозе посидеть. Он теперь боярину Батову принадлежит, хозяин смеха ради зарезать не даст – все-таки имущество. Защитит.

Боярин Батов вернулся не один, а еще с тремя воинами.

– Эй, Прослав! Давай, сани с порохом и ядрами ищи! – скомандовал он.

Серв, на этот раз не падая на колени, а просто сняв шапку и низко поклонившись, быстро нашел то, что требовалось – как-никак, постоянно рядом ставили.

– Отгоняйте в сторону, – скомандовал воинам боярин, а сам удалился к гарцующему неподалеку отряду. Иногда оттуда доносились гневные выкрики, иногда – смех. Воины указывали руками в сторону обоза и что-то обсуждали. Наконец боярин вернулся назад.

– Ну что, отец? – спросил один из оставшихся с Прославом бояр.

– Трое саней по жребию ерошинскому новику отдали, – погладил бороду тот, – бомбарду и ядра мне оставили, но за трое саней посчитали. Остальное по жребию по повозке на трех ратников раскидали. Наши вот эта телега, и крайние сани слева. Сейчас, Лука подведет.

Грозная рать поместного ополчения постепенно рассыпалась на небольшие отряды по десять-пятнадцать, иногда двадцать человек с тремя-четырьмя повозками. В большинстве случаев это были группы соседей, вместе возвращающихся назад, но вокруг боярина Батова неожиданно образовалась довольно мощное дружина из четырнадцати человек, трое из которых называли его отцом, а остальные – барином. Незадолго до заката они тронулись в путь, чтобы вскоре встать лагерем неподалеку от остальных – но уже отдельно. А после того, как утром двинулись дальше, больше уже никого из сотоварищей не встречали.

До боярской усадьбы добирались долго: целых четырнадцать дней. Но зато с весельем – воины устраивали скачки, шутливо рубились на саблях, сшибали рогатинами свисающие с елей шишки, перерубали ими тонкие ивовые прутья.[2] Время от времени устраивали в лесу охоту – иногда загонную, а иногда уходя по следам зверя. Скучал только один воин – сын боярина Варлам. Постоянно торопил двигаться дальше, и в конце концов отец не выдержал:

– Сам поезжай, коли невтерпеж! Чего ты только нашел в этой уклее?

Молодой боярин, радостно поклонившись, умчался, а отряд неспешно двинулся дальше: сперва по Луге, потом вверх по извилистой Ящере, а когда она непролазно сузилась – зимником через болото к Оредежу, а уже там последних три версты до обосновавшейся рядом с глубоким и широким оврагом боярской усадьбы – по льду.

Серв, уже успевший понять, что попал в рабство к богатому дворянину, ожидал увидеть огромный каменный замок, может быть даже – с широким рвом и подвесными воротами, но вместо этого обнаружил просто высокий частокол с заросшими мхом бойницами, да большой двухэтажный бревенчатый дом, над крышей которого выступало не меньше пяти печных труб. Похоже, в своей лесной глуши боярин Батов никого не боялся и не видел причин насыпать даже простую земляную крепость. И зачем ему тогда бомбарда понадобилась?

Встретили хозяина и его отряд шумно: с криками, со слезами, с бестолковой беготней подворников и поросячьим визгом – видать, чуяли хрюшки, чем для них обернется человеческая радость. Прослав весь этот гам переждал за воротами: обоз застрял первыми санями между створок, возничие тоже побежали вперед. Взятого же «на меч» серва там никто не ждал, и со своего места он не сдвинулся. Где-то через час повозки наконец-то пришли в движение, поползли вперед.

– Ага Лука, – увидев Прослава, вспомнил боярин. – Смерда я привел, для Лядинского хозяйства. А то совсем, небось, в запустение пришло.

– Завтра отведу, барин, – кивнул сухонький старичок с длинной тонкой бородкой, одетый в накинутую поверх серой холщовой рубахи овчинную душегрейку. – Сегодня до темна не успеть.

– Завтра тоже не успеть, – боярин положил тяжелую руку старичку на плечо и дружелюбно потряс его с такой силой, что казалось: сейчас сломает. – Хлопот много будет, Лука. Победу над ордынцами отпраздновать, добычу разобрать. Определи его пока в людскую, послезавтра деревню покажешь.

В усадьбе боярина Батова Прославу сразу показали лавку, на которой он должен был спать в комнате еще с тремя мужиками, кухню, куда ходить за едой – а потом бросили одного. Кормили неплохо – с утра, правда, всякой размазней из тыквы али пареной репой, но на обед давали кашу с мясом и мясную или рыбную похлебку, вечером – простую каша с жиром или салом. Работать никуда не посылали. Пару раз он сходил, проведал свои сани и Храпку. Бомбарда оказалась на том же месте, что и была, вместе с ядрами, а кобыла бодро жевала сено и выглядела бодренькой.

Третьего утра он решил найти старичка, явно служившего у боярина начетником и попросить себе работу – ни к чему на новом месте славу бездельника наживать. Но Лука, отмахнувшись, велел только после полудня запрячь свою лошадь и ждать его во дворе.

До этого времени Прослав успел вычесать Храпку, поговорить с ней, проверить ноги, вычистить подковы. Она уже застоялась, заскучала и сама просилась в оглобли.

К полудню Лука привел двух кметей, которые бодро перекидали в ближайший сарай ядра, а потом отнесли туда же и бомбарду. Промороженные свиные окорока не тронули, даже не спросили: брать, не брать.

– Ну, пошли, – махнул рукой старик и направился к воротам.

Серв, тряхнув вожжами, послал кобылу следом и завалился в сани. Лука, не оглядываясь, шел по дороге – в лаптях, длинной рубахе ниже колен, в одной душегрейке и с непокрытой головой, и от такого зрелища Прославу становилось холодно даже в шубе и валенках. Он поминутно собирался окликнуть начетника, и предложить сесть в сани, но не знал, как к нему обратиться. По имени? Али по званию? Господин или не господин? Так ни звука и не произнес.

Они выбрались на Оредеж, примерно полторы версты поднялись вверх по течению, потом свернули в лес и довольно долго пробирались по ломающемуся под полозьями насту. Внезапно лес отодвинулся вправо и они оказались с краю широкого открытого пространства – Прослав понял, что здесь и находятся деревенские поля.

А примерно через час впереди показалась огромная, чуть не в полтора раза выше сапиместких домов, изба. В паре мест на ней провалилась кровля, одно из окон оказалось порвано, но в целом она выглядела достаточно добротной.

Старик дошел до крыльца, развернулся.

– Вот она какова, деревня Ляды, – сказал он. – Пашни при ней пять чатей. Там, за пригорком, луг. Дальше – Карловская вязь.

• Предыдущая
• 39/66
• Следующая