Донос мертвеца - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 14
- Предыдущая
- 14/66
- Следующая
Зарычав от злости, Хилмун отшвырнул лэнс, выхватил меч и направил коня слева от серва, занося сверкающий клинок для завершающего аккорда схватки. В этот миг русич остановился, коротко взмахнул рукой – в воздухе промелькнул темный шарик кистеня и точно ударил в самое уязвимое место каждого рыцаря: в раскрытые ноздри боевого коня, выпирающие из-под ладно откованной маски. Жеребец заржал, пытаясь подняться на дыбы, и тяжело опрокинулся на бок, придавив ногу потерявшему меч ливонцу.
Пока рыцарь, ошалев от удара о землю, хватал руками воздух, злобный коварный серв подскочил ближе, торопливо выдернул из валенка кривой засапожный нож, несколько раз ударил им в щель забрала, потом шустро ощупал пояс рыцаря: шестопер тяжел, кинжал и меч приклепаны на цепочки. Русич вскинул голову, метнул взгляд в сторону столпившихся у обоза ордынцев, тоже растерявшихся от увиденного, приподнял за край кованное ожерелье, резанул под ним ножом, пытаясь попасть по ремням доспеха.
От обоза, обнажив мечи, в его сторону начали разгоняться несколько рыцарей и добрый десяток оруженосцев. Мародер резанул ножом еще пару раз, рванул за край кирасы, увидел подвязанный на тонкую серебряную цепочку кожаный мешочек, ухватил его, рванул к себе и, продолжая сжимать в руке нож, с треском вломился в кустарник, уходя в глубь леса.
Всадники домчались до убитого товарища, но углубляться в непролазную чащу, естественно, не стали. Мужик, отойдя от реки на сотню шагов, остановился, привалился к сосне, пытаясь отдышаться. Немного придя в себя, спрятал нож обратно за голенище валенка, развязал мешочек. Вместо ожидаемого золота там оказался еще сохранивший запах духов кружевной платок, прядь пшенично-золотых волос и ладанка с какими-то опилками. Русич разочарованно сплюнул, отшвырнул его в сторону, успевшую остыть на морозе серебряную цепочку запасливо намотал себе на запястье и, при каждом шаге глубоко проваливаясь в снег, стал пробираться вверх по течению.
– Еще один рыцарь! – в ярости прошептал кавалер Иван и перевел взгляд на сдавшегося в плен купца.
Он кому-нибудь нужен? Проводником выступает епископ, договориться на счет выкупа удастся не скоро, а таскать с собой лишнюю обузу – много дней. Крестоносец обнажил меч и тронулся к пленнику.
– Нет! Не-ет! Господи Иисусу, не надо! – купец понял, что его ждет и упал на колени, закрываясь руками. – А-а-а!
Просвистевший клинок оборвал жалобный вопль, обрубив одну руку и погрузившись от ключицы чуть не до живота. Труп отвалился в снег.
– Надо было шубу с него сперва снять, – разочаровано вздохнул фон Гольц. – Теперь испорчена.
Вид разбросанных тут и там мертвых тел, слегка припорошенных снегом, заставил Прослава поежиться – однако он увидел, как с краю реки рыцарские сервы начинают расставлять шатры и заторопился распрягать уставшую за день Храпку.
– Эй, раб, иди сюда, – подошел заведующий едой кнехт.
– Да нам барона нужно бульоном… – начал было вчерашнюю песню раб кавалера Хангана, но латник небрежно отмахнулся:
– Успеешь. Иди за мной. И ты тоже, – поманил он Бронислава.
Соседи, переглянувшись, послушно двинулись за воином.
– Вот, – подвел их кнехт к паре саней с запряженными в них лошадьми. – Ты за эту отвечаешь, ты за другую. Накормить, напоить, попоной укрыть. В общем, головой отвечаете.
– Понял, господин, – Прослав увидел в одних санях большое кровавое пятно и тут же положил ладони на оглобли других. – Все сделаем.
Поставив порученные ему сани рядом со своими, серв выпряг чужую лошадь, вывел из оглоблей, сунул под морду пук сена. Пошел искать попону. Но вместо попоны рука его наткнулась под сеном в чужой повозке на плотно укатанный тюк. Прослав подтянул его к себе, взглянул и его словно окатило кипятком: парча! Он тут же уронил тюк обратно, испуганно огляделся по сторонам. Но на одного из многих тружеников ливонской армии никто не обращал никакого внимания, всем вполне хватало и своих хлопот.
– Я просто пока отложу, – негромко произнес Прослав, подхватил тюк и, изо всех сил сохраняя спокойствие, перекинул его к себе в сани. Немного выждал… Нет, никто не бежал хватать его за руку, никто не уличал в воровстве и не пытался повесить на дереве.
Он вспомнил, что так и не укрыл конягу, вернулся к чужой повозке, продолжил поиски и наткнулся еще на один тюк. На этот раз – просто холст. Прослав вздохнул с некоторым даже облегчением: невелика кража, и уже почти открыто перенес к себе – должен он навести порядок в доверенных ему санях? Наконец вместо попоны обнаружился донельзя истертый тулуп – им-то и прикрыл от холода незнакомого коня серв, подкинул ему еще сена. Потом отсыпал зерна на постеленную на снег мешковину, а когда лошади захрустели предложенным угощением, прикопал оба найденных тюка на самое днище саней, прикрыл пустыми мешками из-под пшеницы, присыпал сеном. Вроде, если специально не приглядываться, так и незаметно.
Серв мечтательно прикрыл глаза, представляя, какое вызовет изумление, вернувшись домой и выложив на стол этакие подарки! Хотя, наверное, ткань все равно придется продать. Куда им столько? А уж тем более – парчи. Но перво-наперво он все равно похвастается своей богатой добычей.
До чего все-таки хорошо, что он попал на войну! Вот повезло, так повезло! Он вспомнил, как боялся этого ремесла и покачал головой – вот дурень, так дурень! Попросись он с кавалером Ханганом еще в молодости, сейчас, верно, имел бы не одну кобылу, а всю тройку коней, загон для скота поболее, да и дом побогаче. Ну, да чего теперь… В его возрасте в латники подаваться поздно.
Напоив лошадей, он отошел к общему костру, на котором Харитон уже сварил на всех четверых, считая барона, жирную гусиную похлебку. Гусятина опять досталась сервам, а похлебка – дворянину, до сих пор не открывающему глаза, но попадающее в рот варево проглатывающему исправно. Глаза тут же начали слипаться, поэтому Прослав вернулся к своим саням, кинул тулуп рядом с бомбардой, вытянулся во весь рост, положив голову на спрятанные от посторонних глаз тюки ткани, прикрылся другой полой и закрыл глаза.
Но не успел он насладиться забвением, как на плечо легла холодная рука:
– Это твои сани, раб?
– Нет! – испуганно дернулся Прослав и попытался вскочить, решив, что кража обнаружена.
– Тихо! – перед ним стоял рыцарь в доспехах, но без шлема. Над лагерем висела глубокая звездная ночь, со всех сторон слышалось сладкое посапывание. А сено и мешковину над тканью, по виду, никто не трогал.
– Ну, – опять тряхнул его рыцарь, – проснулся? Повозка с бомбардой твоя?
– Моя, господин, – чувствуя в животе наливающийся холодом ком, кивнул серв.
– Запрягай. Только тихо, понял? – крестоносец сложил кулак из толстых стальных пластин и Прослав торопливо закивал. – Запрягай, сейчас выступаем.
– Просыпайся, Семен Прокофьевич, – затряс кто-то медвежью шкуру.
Зализа шумно зевнул, открыл глаза, высовывая наружу голову. Увидел встревоженное лицо татарина и рывком сел:
– Говори, боярин!
– Лагерь ордынский в полдни отсюда, – тяжело дыша, ответил Мурат Абенович. – Немногим ниже Бора по реке.
– От нежить, зараза болотная! – со злостью ударил Зализа кулаком себе в ладонь. – Накликала все-таки!
– Кто? – не понял боярин Аваров.
– Много? – опричник встал, поводил плечами, покрутил руками, развернулся всем корпусом из стороны в сторону, одновременно и просыпаясь, и давая юшману обвиснуть вдоль тела.
– Думаю, больше тысячи будет, Семен Прокофьевич.
– Тебя не видели, Мурат Абенович?
– Как можно? – осклабился татарин. – Я костры посчитал. Две сотни с небольшим. У каждого обычно людишек пять греется. Так и получается, тысяча с небольшим. Палатки видел, но мало. Около двух сотен будет.
– Значит, две сотни рыцарей, а остальное – кнехты, – сделал вывод Зализа, задумчиво покусывая губу.
В общем, соотношение сил его особо не пугало. Если по коннице считать – две сотни ливонской конницы вдвое меньше четырех сотен бояр. Если по кнехтам – то восьми сотням пешцов удара четырех сотен кованной конницы не выдержать. Все вместе – примерно равная сила получается. Пожалуй, даже, ордынцев меньше: после осады Казани, не раз встречаясь с татарскими разъездами и сходив под Тулу, опричник привык, что врага нужно смело атаковать и гнать без оглядки, даже если его больше раза в два или три. Правда, кидаться на ордынцев прямо сейчас смысла не имело. Ночь. Бояр поднимать не выспавшихся, да маршем гнать – устанут. Зачем с усталыми витязями бой начинать, если можно врага прямо здесь подождать, да свежими силами в него ударить?
- Предыдущая
- 14/66
- Следующая
