Как заарканить миллионера - Биварли (Беверли) Элизабет - Страница 20

• Предыдущая
• 20/61
• Следующая

Во многих отношениях она была круче любого мужика — и все же оставалась женщиной. Даже сейчас, в сорок с лишним, выглядела она потрясающе. Густые черные волосы ровной волной падали на плечи; ясные серые глаза светились острым насмешливым умом. Короткая юбка огненно-красного костюма открывала великолепные ноги. В ушах, на шее, на пальцах, на запястьях — везде сверкали драгоценные камни. В «Дрейке» поговаривали, что Линди не выходит на улицу без револьвера и будто бы уже несколько раз пускала его в ход.

Глядя на нее, Лукас охотно этому верил.

Линди подняла голову и улыбнулась широкой, обманчиво благожелательной улыбкой. Кто-нибудь, незнакомый с Линди Обри и ее манерами, мог бы счесть такую улыбку притягательной — но только не Лукас.

— Какой милый мальчик! — проворковала она. — И где же твои родители?

— А… э-э… Линди… то есть мисс Обри… то есть мэм… — начал запинаться Лукас, — я… я вас не заметил.

Линди молча смотрела на него, и во взгляде ее ясно читалось: «Я таких, как ты, с кашей ем!»

— Я так и поняла, — ответила она, сполна насладившись его испугом. Лукас заерзал на табурете.

— Я… м-м… я, пожалуй… я сейчас…

«Сейчас обделаюсь!» — подумал он с ужасом.

— Я… э-э… подожду, пока подойдет кто-нибудь из девушек.

Линди улыбнулась еще шире:

— Разумеется.

Черт, а она ведь красивая женщина… У него вдруг зародилась мысль… если разобраться, совершенно безумная мыслишка, но что-то в ней было. Что, если заарканить Линди? Чем она не миллионерша? Хороша собой, несомненно богата, умна, ценит хорошую шутку, даже сексуальна — на любителя, конечно…

Одна ма-аленькая загвоздка: он готов штаны намочить всякий раз, как она приближается к нему ближе чем на сто ярдов.

Это может все дело испортить. Нет, лучше поискать кого-нибудь еще.

Окинув Лукаса последним презрительным взглядом, Линди обернулась через плечо, позвала: «Эди!» — и вернулась к своим бумагам; точь-в-точь гиена, что, насытившись, бросает недоеденными ошметки падали.

Она оставила Лукаса в покое — это хорошо. Но передала его в ведение Эди Малхолланд — это плохо.

Эди-Солнышко. Сладенькая Эди. Вот что нужно, чтобы окончательно испортить вечер.

Хрупкая золотоволосая фея, словно сошедшая с какой-нибудь слащавой рождественской открытки. Мордочка удивленного котенка, повадки дружелюбного щенка. Широко распахнутые голубые глаза — сама невинность! И намертво приклеенная идиотски-блаженная улыбка.

Боже, как он ненавидит оптимистов!

— Добрый вечер, мистер Конвей! — бодро поздоровалась Эди, радостно улыбаясь новому клиенту.

Конечно, бодро. И, разумеется, радостно. Иначе не умеет. А от этого ее «мистера Конвея» просто выть хочется!

Конечно, официальное обращение — дань традициям клуба. Когда другие девушки называют Лукаса «мистер Конвей», ему это даже нравится. Как-то поднимает в собственных глазах. Но только не Эди! Господи помилуй, они же с ней ровесники! Хоть и выглядит она невинной девочкой.

Сегодня Эди подобрала свои золотистые волосы и заколола их на макушке. Несколько прядей, выбившись из прически, обрамляли нежное личико лучистым нимбом. Этот нимб напомнил Лукасу о прерафаэлитовских мадоннах — такие же хрупкие фигурки, огромные голубые глаза, высокие аристократические скулы… И нежные губы ее, казалось, принадлежали не обычной женщине, а какому-то небесному существу, словно при рождении Эди коснулся ангел и отметил ее своим благословением.

Где провела она свое детство и юность? Этого Лукас не знал, но не сомневался, что родом она из Волшебной страны, где эльфы бренчат на лютнях, а единороги повинуются девственницам, где человек человеку брат, где неведомо значение слов «подлость», «жестокость» и «предательство». Из страны, куда под страхом смерти воспрещен вход злобным циничным троллям вроде него самого.

— Привет, Эди, — ответил он, споткнувшись на ее имени. Черт побери, даже имя ее лучится светом! — Ты что здесь делаешь? Я думал, ты работаешь только днем.

— Подменяю Дорси, — улыбнулась она. — У нее сегодня какие-то дела.

— А-а, понятно!

Дела Дорси Лукаса совершенно не интересовали, а потому он сказал просто:

— Мне «Танкерей» с тоником, пожалуйста!

— Будет сделано! — отрапортовала она — как всегда, бодро и радостно.

Лукас с трудом сдержал стон.

А затем, не удержавшись, впился взглядом в ее изящные ручки, сноровисто порхающие над стойкой. Конечно, от Сладенькой Эди его тошнит, но, надо признать, дело свое она знает.

— Спасибо, — поблагодарил он, потянувшись за бокалом.

— Не за что, — лучезарно улыбаясь, ответила она.

Сделав добрый глоток, Лукас поднял взгляд — и, к величайшему своему неудовольствию, обнаружил, что Сладенькая Эди по-прежнему торчит перед глазами. Ах да, она ведь из тех девиц, что любят — господи, помоги! — поболтать с клиентами. Лукас не собирался потворствовать этой мерзкой привычке, но вдруг, к большому своему удивлению, услышал собственный голос:

— Как прошел день, Эди?

Она, разумеется, просияла. Каким-то чудом Лукасу удалось не скорчить гримасу.

— Просто чудесно! — с воодушевлением ответила она. — Только вот после обеда…

— И что же после обеда? — покорно спросил Лукас.

Хорошенькое личико ее омрачилось, и Лукас мысленно возликовал.

— Я нарушила верность, — тихо и горестно призналась она.

Ух ты! Вот это новость! Лукас уже готов был вскочить на стойку и исполнить победный танец, как вдруг вспомнил, что Эди некому изменять.

— Погоди-ка. Как ты могла нарушить супружескую верность, если ты не замужем?

Эди удивленно заморгала, а в следующий миг залилась краской, словно майская роза.

— Да нет, не супружескую! Что вы! Такого я бы никогда не сделала! Я изменила своему парикмахеру.

— Парикмахеру? — изумленно переспросил он. Она кивнула.

— Мне очень нужно было подровнять волосы, а мой обычный парикмахер куда-то уехал. И я… — Она оглянулась направо, потом налево, чтобы удостовериться, что их никто не слышит, и понизила голос. — Я пошла к другому!

— Э-э… понимаю, — соврал Лукас.

— И знаете, что хуже всего? — добавила она, хотя он мысленно молил ее не продолжать. — Оказалось, что этот парикмахер стрижет лучше, и теперь я хочу и в следующий раз пойти к нему. Наверное, это просто нечестно. Прямо не знаю, что мне делать.

— М-да, — вздохнул Лукас. — Представляю, как это отравляет твое безмятежное существование. Действительно, серьезная проблема!

— Но в остальном день был просто чудный! — радостно сообщила Эди.

— Эди, — спросил вдруг Лукас, — ты когда-нибудь просыпаешься в дурном настроении?

— Никогда! — лучезарно улыбнулась она.

— Почему?

Она беззаботно пожала плечами.

— Потому что это пустая трата времени.

— Пустая трата времени? — недоверчиво переспросил Лукас.

Она кивнула.

Лукас отпил из бокала и задал следующий вопрос:

— Слушай, а ты часом не инопланетянка?

Она весело рассмеялась.

— Да ладно, я никому не скажу! — уговаривал Лукас.

— Нет, не инопланетянка, — добродушно ответила она.

— Тогда, значит, ты из параллельного мира, — предположил он. — Ты вселилась в тело Эди Малхолланд, а настоящую Эди твои сообщники держат где-нибудь в космической тюрьме. И, держу пари, она просыпается в очень дурном настроении. Если просыпается вообще.

Голубые глаза Эди весело блеснули.

— Нет, я не из параллельного мира. Просто не вижу смысла поддаваться отрицательным эмоциям.

Лукас изумленно уставился на нее.

— Отрицательные эмоции, — провозгласил он, — это двигатель прогресса! Что бы мы без них делали? Всеми великими достижениями цивилизации человечество обязано отрицательным эмоциям!

— Например? — с сомнением, но все равно чертовски бодро и радостно поинтересовалась Эди.

Он на секунду задумался.

— Ну, например, Римская империя. Римлян просто снедала жажда крови — вспомни все эти гладиаторские бои, игры со львами и прочее. И что же? Эти ребята создали великую цивилизацию.

• Предыдущая
• 20/61
• Следующая