Жемчужина императора - Бенцони Жюльетта - Страница 8

• Предыдущая
• 8/95
• Следующая

– Вам придется показать мне это место, – подвел итоги допроса свидетелей Блуэн, закрыв блокнот и обращаясь к Карлову. – Если человека бросили в воду, мы, наверное, сможем его найти...

– В любом случае следы крови вы найдете, – отозвался Морозини. – А я вам еще нужен?

– Может быть, понадобитесь! Где вы живете?

– В «Ритце».

– Вот оно что! – усмехнулся полицейский. – Так постарайтесь там и оставаться. Мне наверняка еще потребуется с вами поговорить.

– Не представляю, что бы я мог вам еще рассказать.

– Как знать. Может быть, всплывет какая-нибудь подробность... Вот, например, имеете вы хоть какое-то представление о том, что собирался вам продать этот русский?

– Абсолютно никакого, – соврал Альдо с легким налетом наглости, которая неизменно просыпалась, как только кто-то проявлял недоверие к его словам. – И мадам Васильева, которая меня сюда привезла, тоже этого не знала, – продолжал он, про себя решив как можно скорее предупредить Машу. – Этот человек попросил ее найти покупателя для какой-то ценной вещи, но что именно он хотел мне предложить, не сказал. Вчера вечером мы с мадам Васильевой встретились в «Шехерезаде», а что было дальше, вам уже известно.

– И все-таки я попрошу вас оставаться в пределах досягаемости! – величественно и с некоторым оттенком угрозы в голосе распорядился Блуэн. – В конечном счете ничего так и не прояснилось, но сейчас я вас отпускаю!

Затолкав обратно в глотку урок вежливости, который уже был у него наготове для этого паршивого инспекторишки, Морозини пообещал маленькому Жанно, что еще придет с ним повидаться, пожал руку Карлову, который, обреченно вздыхая, приготовился везти полицейских к заброшенному заводу, после чего пешком дошел до площади Тертр, где сел в такси и велел ехать в «Ритц».

Вернувшись в гостиничный номер, Альдо разделся, принял душ, энергично растерся полотенцем, закутался в халат, закурил и уже собрался было растянуться на постели и хоть немного отдохнуть, но перед тем, не удержавшись, достал из кармана смокинга свою ночную находку и принялся ее изучать со страстью, которая неизменно просыпалась в нем, как только ему в руки попадала не просто редкостная, но имеющая свою историю драгоценность. А у этой жемчужины история была.

Правда, покороче, чем у других драгоценностей, и это его несколько смущало. Собственно говоря, что о ней известно? Что перед тем как, отправиться в свой гибельный русский поход, Наполеон I подарил жемчужину жене, которая если не на деле, то, по крайней мере, на словах делалась регентшей. Какое-то недостаточно значительное событие для того, чтобы дать имя подобной вещице... Дальше... После первого отречения императрица Мария-Луиза покинула Париж, прихватив с собой собственный ларец и кое-какие драгоценности, принадлежавшие короне, но, по совету отца, австрийского императора Франца II, как только Наполеон оказался на острове Святой Елены, отослала все это Людовику XVIII... И, воссоединившись с остальной частью национальной сокровищницы, жемчужина вместе с прочими спокойно ждала – король-гражданин Луи Филипп никогда оттуда ничего не брал – пока взойдет на престол Наполеон III и свету явятся прекрасные плечи императрицы Евгении, а затем, после падения империи, сокровища снова оказались в запертом на пять замков большом ящике, хранившемся в одном из подвалов павильона Флоры в Тюильри. Там они и оставались вплоть до 1887 года, когда правительству республики пришла в голову неудачная мысль торговать наследием империи. Знаменитый нагрудник, на котором красовалась «Регентша», купил Жак Россель, который через посредничество Фаберже затем перепродал его князю Юсупову, деду человека, впоследствии прославившегося в Старом и Новом Свете как убийца Распутина. В общем, у этой жемчужины, едва ли не самой крупной из всех известных на сегодняшний день, история не слишком длинная!.. Первое упоминание о ней относится к 1811 году, когда «Регентша» без всякого шума появилась у королевского ювелира Нито, который и предложил ее Наполеону. Но не из небытия же она возникла, и, поскольку Нито не больше, чем самого императора, можно было заподозрить в том, что он на досуге балуется ремеслом ловца жемчуга, совершенно ясно, что он должен был ее у кого-то купить. Вот только у кого? Может, тут вся загвоздка?

Это уже была задача из тех, какие нравились Альдо, хотя сама по себе жемчужина не слишком его волновала, поскольку не принадлежала к числу камней, рожденных земными недрами. Дочь моря, удивительно хрупкая и женственная, она могла раствориться, потускнеть и даже умереть. Ее можно было облупить, то есть снять верхний слой, чтобы из-под него она засияла еще лучше. Словом, она не была вечной, в отличие, к примеру, от алмаза, чье нерушимое великолепие приворожило его навсегда. Кстати, те бриллианты, что окружали «Регентшу», были хоть и мелкими, но очень красивыми, и Морозини долго ласкал и поглаживал нежную плоть жемчужины, так гармонирующую с женской кожей, проводил пальцами по тонким граням камней, своим мерцанием подчеркивавших блеск перламутра. Но что же ему с ней делать, если того человека, который считал себя ее владельцем, больше нет на свете?

Ни на одно мгновение он не соблазнился мыслью купить жемчужину или попросту оставить ее у себя. Роскошное украшение его совершенно не привлекало, и на то у него были достаточно веские личные причины. Как истинный венецианец, он ненавидел Наполеона, – разве генерал Бонапарт не уничтожил Светлейшую республику, разве не сжег он на площади Сан-Марко Золотую книгу, куда были вписаны самые великие семьи, не говоря уж о краже бронзовых коней, украшавших собор? Его также оставляла равнодушным мысль о том, что жемчужина сияла на пышной груди Марии-Луизы, которую Альдо считал не более чем индюшкой с непомерным сексуальным аппетитом. К тому же чудесное украшение принадлежало к числу тех, которые на языке скупщиков краденого называются «красными драгоценностями». То есть к числу тех, из-за которых пролилась кровь. С течением веков такое случалось со многими историческими драгоценностями, но время шло, и они успевали «остыть» – по терминологии все тех же скупщиков! – а «Регентша» была запятнана совсем свежей кровью несчастного Петра.

Утомленный ночной экспедицией, Альдо позволил себе вздремнуть пару часов, после чего проделал водные процедуры, заказал основательный завтрак, проглотил его до последней крошки круассана, побрился, оделся, вышел из гостиницы через дверь, ведущую на Вандомскую площадь, отказался от Услуг таксиста и пошел пешком. Погода стояла сухая и холодная, вполне подходящая для прогулки. Да и идти пришлось недалеко – всего-навсего на угол площади и улицы Мира, где находилась лавка Вобрена. Но самого его на месте не оказалось. Над великолепной коллекцией мебели, ковров, картин и безделушек, принадлежавших по преимуществу французскому XVIII веку, на котором специализировался Вобрен, царствовал полном одиночестве элегантный старый господин, откликавшийся на фамилию Белей. Он уже много лет оставался помощником Жиля, и Морозини хорошо его знал. Господин Белей сообщил, что Вобрен отправился проводить экспертизу на авеню Анри Мартен и до обеда не появится.

– А сегодня утром вы его видели? – поинтересовался Морозини.

– Да... конечно. Он пришел около десяти.

– Он был в полном порядке?

Господин Белей позволил себе едва приметно улыбнуться, что у него могло считаться проявлением безудержного веселья.

– Думаю, в полном порядке... Но не могу сказать с уверенностью, что он был в своем обычном состоянии.

– Что вы хотите этим сказать?

– Он выглядел... как вам объяснить? Мечтательным... да, вот именно! Мечтательным и рассеянным. Он довольно долго простоял перед этим зеркалом в стиле Регентства, созерцая свое отражение, после чего спросил у меня, как мне кажется, пойдут ли ему усы. Длинные усы.

– И что вы ему ответили? – Морозини тоже развеселился.

– Что мои суждения в этой области совершенно неосновательны, но нам, англичанам, и в особенности – тем, кто служил в индийских войсках, подобные волосяные украшения всегда представляются несколько... неопрятными. Во всяком случае, это мое личное мнение...

• Предыдущая
• 8/95
• Следующая