Жемчужины бесед - ан-Наари Имад ибн Мухаммад - Страница 76

• Предыдущая
• 76/116
• Следующая

И попугай приступил к изложению так:

– Благодаря уму и сообразительности, благодаря разуму и прозорливости мне открылось, что этот человек, любовь к которому ты избрала, тот, кого ты полюбила, неблагодарен, плохого происхождения и дурно воспитан, что он просто негодяй и скряга. Если это действительно так, если мои мысли дозрели, то жаль, что такой драгоценный камень, как ты, достанется скупому человеку, что такая чистая основа будет осквернена мерзавцем. Великие мужи сказали:

– Мне ничего не известно и я ничего не знаю о его происхождении или же о том, что он скуп, – отвечала Мах-Шакар. – Но если ты сумеешь объяснить мне, кто он по происхождению и каков по характеру, то это будет с твоей стороны проявлением преданности и доброжелательства.

– Это очень легко узнать, – отвечал попугай, – совсем просто постичь. Великие мужи по этому поводу сказали: «Чистота происхождения и низость рода всегда проявляются в человеке, ничем невозможно их скрыть. Пусть весь мир благоухает от его аромата или пусть его зловоние распространится на весь свет, тем не менее, за разговором или за едой, в беседе или манере слушать наследственные черты человека, каковы бы они ни были, хороши или плохи, непременно проявятся. И сколько бы благородный ни рядился в одежду скряги или как бы ни хотел низкий выдать себя за благородного, в силу того, что их свойства основные, что их нравственные качества природны, их притязания перед внимательным взглядом никогда не подтвердятся, проявится их ложность и притворство, как это случилось с тем синим шакалом, который захотел быть царем зверей. Этому шакалу некоторое время удавалось сохранить тайну, пока, наконец, его лай и завывания не выдали подлинного его происхождения. И тогда его лишили царского сана. А мудрые мужи по этому поводу сказали:

– А что это за синий шакал? – спросила Мах-Шакар, и попугай ответил.

От рассказчиков преданий я слышал, что в давние времена какой-то шакал завел привычку приходить в город и рыскать по чужим кухням. Каждую ночь шакал забирался в чей-нибудь дом, никак не мог отвыкнуть от этого.

Однажды ночью, когда небеса украсились, словно храм манихейцев[322] или картинная галерея Артанг, когда небосвод стал подобен хамелеону, переливающемуся всеми цветами, шакал, по своему обычаю, отправился искать хлеб насущный, не зная ни минуты покоя. По воле чудесного случая он наткнулся на чан с краской индиго, с которого была снята крышка. Нарушив общепринятое правило брать еду рукой, он сунул в чан голову и свалился внутрь. С превеликим трудом, после долгих усилий, вылез он оттуда, окрашенный с головы до пят краской индиго в синий цвет, и пустился галопом в степь.

Так шакал превратился в странного зверя, чучело или пугало, ибо с первых дней творения до наших дней под синим куполом неба еще не было живого существа такой окраски и никто не видел ничего подобного.

Звери и животные, завидев такое чудище, испугались и устрашились. Все животные отвернулись от льва, перестали ему служить и порешили:

– Владычества и царского сана достоин именно этот страшный и грозный зверь. Стоит только взглянуть на него, как в сердце поселяется ужас и страх, в груди – испуг и боязнь. Под синим небосводом еще не было ни одного зверя, похожего на него, никто не видал ничего подобного.

Все они договорились и обязались повиноваться шакалу, и вот звери и животные стали собираться стаями и кланяться до земли в знак рабского повиновения. Они стекались к нему толпами и били челом во прах. Даже лев и тот признал его власть, тигр, леопард и слон оказались в кругу его свиты. Шакал только диву давался такому обороту событий, он чувствовал себя смущенным и немного боялся, так как не заслуживал таких почестей и подобного сана.

Чтобы не раскрылась его тайна, чтобы никто не догадался об истинном положении, шакал не подпускал близко сильных зверей и держал при себе только слабых животных. Большим зверям он приказывал садиться поодаль, а малых подзывал к себе. Много ли было животных или мало, он всегда требовал соблюдать порядок и вскоре стал возноситься в гордыне над другими животными.

В тот день, когда он устраивал приемы, перед ним выстраивалось пять рядов. В первом ряду находились лисы и шакалы, во втором – медведи и кабаны, в третьем ряду стояли волки и гепарды, в четвертом – тигры и леопарды, в пятом – львы и слоны. И ни одна тварь не смела не только нарушить этот порядок, но даже заикнуться об этом. Ведь великие мужи сказали: «Никто не смеет перечить воле падишахов. Они сами блюдут свою пользу и одного приближают, другого отдаляют, одному дают состояние, у другого отбирают жизнь, одного гонят прочь, другого вводят во дворец».

Когда же к нему приходили с воем и гиканьем шакалы, правитель зверей в силу своей природы вместе с ними затягивал пленительную и задушевную на свой вкус мелодию. Он проводил время в кругу равных себе, и никто даже не догадывался об этом. Так он продолжал обманывать всех некоторое время, животные и звери стали ему полностью повиноваться, и вся округа – подчиняться.

Но потом шакал возгордился, стал чураться шакалов и лис, даже прогнал их от себя, а приближенными сделал зверей, что были сильнее и могущественнее его. Им овладела уверенность и беспечность, он перестал думать о последствиях и о том, чем все это может кончиться. А лисы и шакалы меж тем стали совещаться и сказали:

– Воистину пора правления этого царя зверей уже кончилась, плечо его владычества и спина власти уже согнулись, так как он удалил от себя своих давних слуг и приблизил новых.

Шакал каждому из животных оказывал какую-либо милость и продолжал править в тех краях над вольными зверями. Они же благодаря его милостям наступали пятой гордыни на шею Кейвану, ногой спеси попирали самого Мирриха. И вот однажды, когда настала ночь, когда мир переполнился натертым галие, звери и животные обрели покой, шакалы и лисы завели свои жалобы и причитания на все голоса. Синий правитель упустил из рук поводья власти, у него не осталось силы и самообладания, и он вместе со своими единоплеменниками затянул нескладную песню, стал завывать и скулить, как они.

Звери, что были поблизости, услышав его голос, тут же смекнули, что это воет шакал. Им стало стыдно друг перед другом за свое легковерие и недальновидность, за то, что они оказались посрамленными. Упрекая сами себя, они прогнали синего шакала с большим позором и великим стыдом, намяв ему как следует бока, надавав пощечин и тумаков. Бедняга был так изранен и избит, что к нему вполне применима стала пословица: «Утром был эмиром, вечером стал пленником».

• Предыдущая
• 76/116
• Следующая