Корабль Иштар - Меррит Абрахам Грэйс - Страница 32

• Предыдущая
• 32/45
• Следующая

Я молюсь и жду тебя!

При первых же словах пение жрецов смолкло. Кентон заметил, что они неуверенно поглядывают друг на друга, увидел, как зашевелились коленопреклоненные солдаты, как молящиеся подняли головы, услышал шепот, удивленный, беспокойный.

Рядом с ним стоящий на коленях ассириец произнес: «Этого нет в ритуале!»

Перс спросил: «Чего нет в ритуале?»

Ответила женщина: «Последних слов жреца. Это не молитва Белу. Это молитва госпоже нашей Иштар».

Юноша прошептал: «Да! Да, он тоже узнал ее. Она Иштар!»

Женщина с ребенком всхлипнула: «Вы видели, как керубы вытянули когти? Я боюсь! Я боюсь, а это плохо для молока. Огонь на алтаре похож на пролитую кровь!»

Беспокойно сказал ассириец: «Мне это не нравится! Этого нет в ритуале Бела. И буря быстро приближается».

Неожиданно встала Нарада. Ее девушки склонились к барабанам и арфам, поднесли флейты к губам. Послышалась мягкая любовная тема, тонкая, звонкая, как биение крыльев бесчисленных голубей, объятия бесчисленных мягких рук, дрожь бесчисленных сердец. Под эту музыку Нарада качнулась, как зеленый тростник при первом порыве весеннего ветра. Все, как один, выдохнули и ждали.

Но Кентон заметил, что взгляд жреца не отрывался от Шарейн, которая стояла под вуалью, как во сне.

Все громче звучала музыка, все быстрее, пронизанная любовным желанием, нагруженная страстью, горячая, как самум. И Нарада начала танцевать под эту музыка, превращая ее невысказанные страсти в движения тела.

В полуночных глазах, доныне столь печальных, вспыхнули и заплясали многочисленные маленькие веселые звездочки. Алый рот призывал, обещал неслыханные восторги, рой бабочек, вышитых на ее одеянии, вспархивал и ласкал ее прекрасное жемчужное тело, как будто она была чудесным цветком. Золотые бабочки покрывали ее, целовали сквозь покровы, сквозь туманное облачное покрывало виднелись только очертания безупречного тела. Танец и музыка становились все быстрее, безумнее, в нем Кентону виделись соединяющиеся звезды, встречающиеся солнца, луны, взбухшие перед родами. Он чувствовал всю страсть, все желания всех женщин под луной, под солнцем, под звездами.

Музыка стала тише, замедлилась. Танцовщица застыла. В толпе послышался рокот. Зубран хрипло сказал:

– Кто эта танцовщица? Она как огонь! Как огонь, который танцует перед Ормуздом на алтаре десяти тысяч жертвоприношений!

Женщина ревниво ответила: «Это был танец ухаживания Бела за Иштар. Она его танцевала много раз. И ничего нового не показала».

Фригиец злобно: «Он спросил тебя, кто она такая?»

Женщина презрительно: «Боги! Говорю вам, танец не новый. Многие женщины танцевали его».

Ассириец: «Это Нарада. Она принадлежит Белу».

Перс гневно: «Неужели все прекрасные женщины в этой земле принадлежат Белу? Клянусь девятью адами, царь Кир дал бы за нее десять талантов золота!»

– Тише! – прошептал ассириец. Остальные подхватили: – Тише!

Нарада снова начала танцевать. Музыка зазвучала громче. Но теперь она была томной, сладкой, источающей желание.

Кровь зазвенела в ушах Кентона.

Она танцует «Иштар уступает Белу» – это насмешливо ассириец.

Перс выпрямился.

– Ах! – воскликнул он. – Кир дал бы за нее пятьдесят талантов! Она как пламя! – воскликнул Зубран хриплым, сдавленным голосом. И если она принадлежит Белу, почему она так смотрит на жреца?

Никто не слышал его из-за шума толпы; солдаты и молящиеся не отрывали взглядов от танцовщицы.

Не слышал и Кентон.

Но вот колдовство полуночной женщины рассеялось; сердясь на себя, Кентон ударил о камень. Потому что спокойствие Шарейн нарушилось. Ее белая рука просунулась сквозь складки покрывала. Она обернулась, быстро направилась к тому тайному выходу, через который вошла.

Танцовщица остановилась, музыка стихла, снова беспокойно зашевелились молящиеся, громче стал ропот.

– Этого нет в ритуале! – ассириец вскочил на ноги. – Танец еще не кончен.

Над головой послышались раскаты грома.

– Ей не терпится встретиться с богом, – цинично сказала женщина.

– Она Иштар! Она луна, скрывающая свое лицо за облаками. – юноша сделал шаг к жрице.

Женщина со смелыми глазами схватила его за руку, сказала солдатам:

– Он безумен! Он живет в моем доме. Не трогайте его. Я уведу его.

Но юноша вырвался, оттолкнул ее. Прорвался сквозь строй и побежал по площади навстречу жрице. Бросился к ее ногам. Спрятал лицо в ее покрывале. Она остановилась, глядя на него сквозь вуаль. Немедленно рядом оказался жрец Бела. Он ногой ударил юношу по лицу, тот откатился.

– Алькар! Дручар! Возьмите его! – закричал жрец. Два офицера подбежали, обнажая мечи. Зашептались жрецы, все молящиеся застыли.

Юноша вырвался, вскочил на ноги, встал лицом к жрице.

– Иштар! – воскликнул он. – Покажи мне твое лицо! позволь умереть!

Она стояла молча, будто не видела и не слышала его. Солдаты схватили его, потащили за руки. И тут сила хлынула в стройное юношеское тело. Он, казалось, разрастается, становится выше ростом. Он отбросил солдат, ударил жреца Бела по лицу, схватил вуаль жрицы.

– Я не умру, не увидев твое лицо, о Иштар! – воскликнул он – и сорвал вуаль…

Кентон увидел лицо Шарейн.

Но не Шарейн с корабля – сосуд, полный огнем жизни.

У этой Шарейн широко раскрыты, но невидящие глаза; в глазах ее сон; мозг ее блуждает в лабиринте иллюзий.

Жрец Бела закричал:

– Убейте его!

Два меча пронзили грудь юноши.

Он упал, сжимая вуаль. Шарейн без всякого выражения смотрела на него.

– Иштар! – выдохнул он. – Я видел тебя, Иштар!

Глаза его помутились. Шарейн вырвала вуаль из стынущих пальцев, набросила ее обрывки на лицо. Пошла к храму – и исчезла.

Толпа зашумела. Лучники и копьеносцы начали теснить толпу к колоннам, толпа рассеивалась. Вслед за жрецами ушли солдаты. Ушли арфистки, флейтистки и барабанщицы Нарады.

На широком дворе, окруженном стройными колоннами, остались только танцовщица и жрец Бела. Грозовое небо все более темнело. Медленно движение туч ускорилось. Пламя на алтаре Бела загорелось ярче – гневно, как поднятый алый меч. Вокруг керубов сгустились тени. Металлический гром звучал все продолжительней, все ближе.

Кентон хотел открыть бронзовую дверь сразу, как только ушла Шарейн. Что-то подсказало ему, что еще не время, что он должен еще немного подождать. И тут танцовщица и жрец подошли к тому странному окну, у которого он стоял.

Рядом с ним они остановились.

– Бел должен быть доволен службой, – услышал Кентон слова танцовщицы.

– О чем ты? – хмуро спросил жрец.

Нарада приблизилась к нему, протянула руки.

– Шаламу, – прошептала она, – разве я танцевала для бога? Ты знаешь, я танцевала – для тебя. А кому поклоняешься ты, Шаламу? Богу? Нет – жрице. А кому, ты думаешь, поклоняется жрица?

– Она поклоняется Белу! Нашему повелителю Белу, который – все! – горько ответил принц.

Танцовщица насмешливо сказала: «Она поклоняется самой себе, Шаламу».

Он повторил упрямо, устало: «Она поклоняется Белу».

Ближе придвинулась Нарада, лаская его ждущими, жаждущими руками.

– Разве женщина поклоняется богу, Шаламу? – спросила она. – Нет! Я женщина, я знаю. Эта жрица не будет женщиной бога – и мужчины тоже. Она слишком высоко себя держит, слишком она драгоценна для мужчины. Она любит себя. Она преклоняется перед собой. Она преклоняется перед собой как перед женщиной бога. Женщины делают из своих мужчин богов и поклоняются им. Но никакая женщина не любит бога, если сама не создала его, Шаламу!

Жрец угрюмо сказал: «Я поклоняюсь ей».

– Как она – самой себе, – подхватила танцовщица. – Шаламу, разве хочет она принести радость Белу? Нашему повелителю Белу, обладавшему Иштар? Можем ли мы дать радость богам – богам, имеющим все? Лотос раскрывается навстречу солнцу – но ведь не для того, чтобы принести радость солнцу. Нет! Чтобы самому радоваться! Так и жрица. Я женщина – и я знаю.

• Предыдущая
• 32/45
• Следующая