Я – инквизитор - Мазин Александр Владимирович - Страница 72
- Предыдущая
- 72/83
- Следующая
И, чтобы избежать подобных «недоразумений» раз и навсегда, позвонил своему бывшему начальнику, Коню.
Конь ускакал. В Египет, погреться на солнышке. Зато Абрек, заправлявший в его отсутствие, звонку Ласковина явно обрадовался:
– А, Андрюха! Здорово! Заглянешь?
– Загляну. Прямо сегодня. Как бизнес?
– Цветем! Успеешь до обеда?
– Через час буду!
– Давай, жду!
В «Шлеме» Ласковина приветствовали, как близкого родственника. «Подвиги» его обросли мифическими подробностями, и сам он стал вроде живой легенды.
Пылкая женщина Фарида угостила белым крем-ликером из заветной бутылочки, «агенты» похлопывали по плечам: «Как дела, Андрей Александрович?»
«Вот уже и Александрович»,– думал Ласковин. Даже мадам «Главный Бухгалтер» соизволила оторваться от кресла и почтить вниманием бывшего работника.
– Ну,– сказал Абрек, когда они наконец уединились в сипякинском кабинете.– Ты ведь по делу пришел, по глазам вижу!
– Не то чтобы по делу, но… да! – согласился Ласковин.– Ты не в курсе, этот район кто курирует? – Он показал пальцем на карте Петербурга, висевшей на стене.
– За спорткомплексом? Знаю. В основном там Шига пасет. Но не он один, место богатое. А что?
– Девушка моя там танцы преподает, прикрыть хочу.
– Что, эротическое шоу? – усмехнулся Абрек.
– Да нет, обычные танцы. В школе.
– Так за каким хреном ей крыша? – удивился Абрек.– Ласковин, ты мне туфту не гони!
– Наезд уже был,– сказал Андрей сухо.– Четыре мудилы. Троих я урезонил, четвертый успел удрать.– И в двух словах описал ситуацию.– Не хочу, чтобы повторилось! – заявил он.– Поэтому и говорю: надо, чтоб ее кто-то из местных авторитетов прикрыл.
– Нет проблем,– ответил Абрек.– Счас сделаем.– Полистав книжку, набрал номер.
– Челепнова – Абрек,– сказал в трубку. И после паузы: – Шига, ты? Абрек. Просьба у меня.
У вас там школа есть… Средняя. Ну. В школе – девушка, танцы преподает. Нет, без стриптиза. Так вот, девушка эта – Спортсмена. Да, его. На нее наехали… (Прикрыв трубку, Андрею: «Это не его бойцы».) Понимаю, нет проблем, он сам уже разобрался, но, сам прикинь, что же ему, так и мочить каждого? Ты уж пусти слушок… Адрес школы? – спросил у Ласковина.
Тот пожал плечами.
– Направо от угла с Бассейной,– сказал он.– Дома два-три.
Абрек повторил.
– Ну, извини,– сказал он чуть позже и засмеялся: – Он сказал: ты такой крутой, неудобно! Ну, будь!
Положив трубку, все еще улыбаясь, сказал Ласковину:
– Шига спросил: почему ты сам к нему не обратился. Как авторитет к авторитету?
– С каких пор я в авторитетах хожу? – поинтересовался Ласковин.
– Не прибедняйся. Кто Крепленого замочил?
Глаза у Ласковина округлились:
– Я?
– Конечно, не ты! – Абрек подмигнул.– И Грише яйца надраил тоже не ты! Расслабься, я не следователь! Короче, Шига все сделает, не волнуйся. Кстати, Конь тут вознамерился филиал открыть. Не хочешь на себя взять?
– Пока нет,– усмехнулся Ласковин.– Спасибо за предложение.
– Ты подумай, не торопись, а пока давай-ка дернем за встречу!
Он нажал кнопку, и зеркальная панель справа отошла в сторону, открывая внутренность бара.
– Коньячок,– сказал Абрек, вынимая бутылку.– Настоящий армянский, еще с «красных» времен. Знаю, ты любишь!
– Люблю! – согласился Ласковин.– С меня причитается.
– О чем ты? – удивился Абрек.– Это с нас причитается. Мы на тебе хорошие деньги сделали!
– Это как? – насторожился Ласковин.
– Ну, Конь своего не упустит. И… я же тебя предупреждал, верно?
– Просветил бы? – сказал Андрей.
– Не могу! – Абрек развел руками.– Не велено! На, чокнемся! Чтоб хотелось и моглось…
Глава двадцатая
– Надо бы тебе, Андрюша, одеться поприличней,– сказал отец Егорий, оглядывая своего подопечного.– Степаныч, давай ему костюм купим. Официальный прием все-таки.
– Отчего ж не купить,– согласился Смушко.– Тем более день рожденья у него скоро!
– Да есть у меня что надеть! – засмеялся Андрей.– Целый гардероб зря пылится! А вот как насчет вас, отец Егорий?
– Мне проще,– усмехнулся Потмаков.– Я – монах. Оденусь по сану, и дело с концом. А ты тогда давай поезжай к себе, переоденься, а в полседьмого мы тебя заберем.
Уже месяц как Андрей не бывал на Блюхера. Запах нежилой, пыль на мебели, даже потолок вроде пониже стал.
Покопавшись в кассетах, Ласковин нашел старый альбом «Нау», врубил для улучшения атмосферы, затем достал из шкафа смокинг, рубашку, «бабочку» – забытые игрушки жены: для презентаций, для выходов парадных – «в люди», как говорила Мариночка. Странно, что и это с собой не увезла, когда съезжала.
Ласковин оделся. Поясок галстучный на дырочку укоротить пришлось: шея тоньше стала. Смешно.
Андрей поглядел на себя в зеркало… Что-то не так. Не сразу сообразил: голова. Оброс за три месяца. Это исправимо.
Ласковин взял телефон.
– Анжелика? Здравствуй, солнышко! Ласковин. Не трудно тебе подъехать, подстричь меня немножко? Нет, только подстричь! Этому твое «неподходящее время» не помешает, верно? Спасибо, солнышко! Бери такси и приезжай, жду. Ах, у тебя теперь машина? Поздравляю! Жду, солнышко!
Андрей положил трубку. Иногда, подумал, месячные как нельзя более кстати. Кто бы мог предположить?
Переодевшись по-домашнему, Андрей вернул смокинг в шкаф, посмотрел на часы: можно не торопиться. Позаниматься, что ли? Нет, настроение не то. Наташе позвонить? Набрал номер – никого. Вышла куда-то. Андрей ощутил разочарование. Надо чем-то заняться… Он взял с полки книжку, «Дураки вымирают» Пьюзо, открыл на середине и читал, пока не раздался звонок в дверь.
Анжелика смотрелась классно. И одежкой, и мордочкой. Не скажешь, что девушке уже за тридцатник. Впорхнула, защебетала, распылилась французским ароматом. Райская птичка. Когда-то они с Ласковиным неплохо повеселились. Даже в Болгарию вместе слетали, на золотой песочек.
Андрей принял плащ, длинный, из тонкой серой кожи.
– Не холодно? Ах да, ты же на машине!
Впрочем, Анжелика никогда не думала о функциональности одежды, только о том, как она в этой одежде смотрится.
– Руки замерзли, помоги сапожки снять!
– Ты же не в форме,– сказал Ласковин, поцеловав румяную щечку.
Присев, не без труда стащил с гостьи высоченные, с пятидюймовыми каблуками сапоги.
Похлопал по обтянутой черной сеточкой коленке:
– Люблю твои ножки, солнышко!
Он знал, как сделать даме приятно.
– А ты оброс,– запустив пальцы в шевелюру Ласковина, проворковала Ажелика.– Леший!
– Тапки надень… русалка! У меня месяц никто не убирал!
– Что так? Заболел? Или намек?
– Живу в другом месте.
– А-а-а… Смотри, Ласковин, не женись! Тебе не пойдет!
И пошла в комнату, поигрывая попкой. Несмотря на нимфоманский (и не беспочвенно) вид, мастером Анжелика была отличным. Через час прическе Ласковина позавидовал бы любой аристократ из довоенной Европы.
– Анжелика, ты гений! – признался Андрей.
– Тебя, Ласковин, только ленивый плохо подстричь может! – фыркнула та.– Волос подпружиненный, никакой фиксации не требуется, как будто куст стрижешь!
– Не прибедняйся! – улыбнулся Андрей.– Выпьешь?
– Я за рулем!
– Ну хоть кофе?
– Это давай. Поболтаем заодно.
Поболтаем – это безостановочный Анжеликин монолог. От собеседника требуется только головой кивать время от времени. По-своему удобно, но словоохотливость была не последней из причин, по которым несколько лет назад их регулярные встречи стали нерегулярными.
Выставить ее тоже было почти невозможно, хотя Ласковин и начал одеваться едва ли не за час до приезда отца Егория.
Анжелика с большим интересом наблюдала сначала за тем, как он разделся, потом – как облачился в выходное. И потребовала:
– Раздевайся!
– Что? – удивился Ласковин.
– Раздевайся, говорю! Ты в нем спал, что ли? Давай, давай! И утюг неси! Слушай, что мастер говорит!
- Предыдущая
- 72/83
- Следующая