Я – инквизитор - Мазин Александр Владимирович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/83
• Следующая

Отец Егорий молчал.

– Дело-то у нас какое,– начал, смущаясь, позд-ний гость.– Я, вишь, бабки-то, владелицы, значит, внучатый племянник буду… – Он бросил на Игоря Саввича быстрый взгляд.– А дело-то вот в чем…

– Зовут как? – перебил его отец Егорий.

– Славкой, Славкой! – радостно откликнулся гость и, перестав скрести клеенку грязными ногтями, в первый раз прямо поглядел на Игоря Саввича:

– Предупредить, значит, пришли, хозяин! Вы, значит, дом, то есть, купить собираетесь?

– Собираюсь,– кивнул отец Егорий.– И куплю!

– Не советуем! – неожиданно вмешался второй, вскинув морщинистое кошачье личико.

Из-за недостатка передних зубов у него получилось: «Не шоветуем!»

– Это отчего? – с усмешкой спросил Игорь Саввич.

– Опасный дом! Опасный дом, хозяин! – с жаром произнес первый.– Нельзя в нем жить! Кто поселится – пропадет! – И скороговоркой, боясь, что перебьют: – Мы уж вас, хозяин, по-человечески, по-русски, значит, то есть,– глянув на крест,– по-християнски предупреждаем: не покупайте!

– Ну если по-христиански – спаси Бог! – неторопливо отозвался Игорь Саввич.– Все, стало быть? Или еще что у вас есть?

Красноватые глазки Славы забегали.

– Мы к вам, значит, с душой, то есть… помогли, значит, по-християнски, то есть, а нам бы…

– Штошешку,– твердо сказал второй.– На бутылошку!

– Все? – с явной иронией спросил Игорь Саввич.

– Все, все,– засуетился первый.– Любезность, значит, за любезность…

– Не дам!

– Жря! – сказал морщинистый.– Дом твой деревянный. Не ровен чаш – шгорит!

Отец Егорий с четверть минуты глядел вниз, потом неторопливо поднялся.

Ближний «гость» тут же вскочил на ноги, но шепелявый остался сидеть.

Игорь Саввич подошел к нему вплотную.

– Напугал,– произнес он негромко.– Пошел вон.

– Я пошижу,– пробормотал шепелявый, не поднимая головы.– Мне ждеш тепло.

Игорь Саввич крепко взял его за ворот куртки и поднял, как котенка. Шепелявый задергался, уронил кроличью шапку на пол, попытался достать отца Егория острым кулачком… И тем не менее был вынесен в сени и оттуда выкинут, минуя крыльцо, в сугроб.

Приятель его, часто-часто кивая отцу Егорию, выскочил сам, подхватил злобно матерящегося шепелявого и повлек со двора.

Игорь Саввич вернулся на кухню. Заметив упавшую шапку, грязным черным зверьком притаившуюся под столом, схватил и, вновь выйдя на крыльцо, швырнул вслед незваным гостям.

– Калитку запри! – рявкнул он басом и, выплеснув этим выкриком остатки гнева, успокоенный, воротился на кухню и уселся на прежнее место.

«Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава – Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог…»

Где-то на пустыре завыла собака. Звук был слабый, приглушенный запертым окном. Ей ответила вторая, третья. Потом вой стих.

Игорь Саввич отстранился от Книги, бросил в кружку щепоть чаю, залил кипятком и неторопливо размешал, прислушиваясь к тихим голосам большого дома. В печи ворковал огонь. Ему откликались быстрые мышиные шорохи наверху, потрескивание, стук, «кап-кап» где-то из глубины комнат.

Показалось вдруг отцу Егорию, что не дом это, а ветхий громоздкий ковчег, выброшенный морем между обезжизненных гор. Обхватив кружку длинными волосатыми пальцами, Игорь Саввич погрел ладонь, затем с хлюпаньем втянул обжигающую жидкость…

И быстро отставил чашку.

Над головой, в коридорчике второго этажа, явственно раздавались шаги.

Игорь Саввич резво вскочил с табуретки.

Ну да, никаких сомнений! Некто, шлепая босыми ногами, спускался по лестнице со второго этажа.

Отец Егорий вслушивался, сведя мохнатые брови, приоткрыв от напряжения рот.

Заскрипела дверь угловой комнаты, звук шагов переместился в сопряженную с кухней гостиную.

Взявшись побелевшими от усилия пальцами за спинку стула, отец Егорий слушал, как, шурша, кружат за дверью по выметенному ковру босые ноги.

Высокий хрипловатый голос пропел неразборчиво. И оборвал песню, когда в топке громко щелкнуло горящее дерево. Звук оборвался, но Игорь Саввич знал: некто стоит прямо напротив неплотно прикрытой двери.

Отец Егорий шевельнулся, нечаянно коснулся ногой горячей печной кладки…

И тут дверь распахнулась.

Высоченная, в рост самого Игоря Саввича, девица, обернутая в серую пушистую шаль, возникла в проеме. Воздух на кухне шевельнулся, смешиваясь с холодным, из гостиной. Девица плавно и быстро вышла на середину кухни, под яркую лампочку с матовым абажуром-тарелкой. Длинная, черная, в крупных красных розах юбка полыхнула вокруг ног девицы шелковой волной и опала.

Отец Егорий уставился на маленькое, не по росту, бледноватое личико, а девица улыбнулась ему тонкогубым ртом и, поддернув юбку, присела на табурет, где пару минут назад сидел он сам. Кожа у нее была белая, нежная, угольной черноты волосы падали прямо, ниже широких худых плеч.

Обведя зелеными выпуклыми глазами кухню, девица плотней прихватила у горла шаль, блеснула зрачками.

– Добрый вечерок, батюшка! – проговорила она томно.– Ох и спала же я!

И зевнула, выпростав из-под шали голую длинную руку и прикрыв ею рот.

– Ты откуда взялась? – строго спросил отец Егорий, пытаясь припомнить, все ли было осмотрено ими наверху, потому что войти в дом, минуя его самого, было невозможно.

– Я? – Девица подняла на Игоря Саввича влажные ласковые глаза.– А почто спрашиваешь, батюшка?

– Отвечай, если спрашиваю! – решительно произнес отец Егорий, подступая к ней. Девица улыбнулась еще сахарней:

– Я-то тутошняя. Да ведь не пытаю тебя – откуда? А ты присядь. Охолонь маленько!

Девица тонкой рукой взяла отца Егория за предплечье и потянула вниз.

К несказанному своему удивлению, Игорь Саввич покорно опустился подле нее на пол.

– Ох, батюшка,– проворковала девица.– Всё те вопросы спрашивать! – Провела легонько по густым волосам отца Егория.– А красив ты, батюшка! Уж любили тебя, ась? – И закрыла ему рот узкой душистой ладошкой.

Что-что, а красивым себя отец Егорий не считал. И значения собственной внешности особого не придавал. Но похвала приятно задела, и большая его голова как бы сама собой пригнулась вниз, легла щекой на теплое бедро. Пальчики ласково прошлись по затылку, шее…

– Чую, тоскливо тебе, батюшка,– приговаривала девица.– Суровым-то завсегда тоскливо. Особенно как солнышко сядет. Ночи-то нынче – ох, дли-инные!

И, наклонясь, поцеловала отца Егория в висок, загородив от света упавшими волосами. Нежные пальчики гладили легонько его мускулистую шею, пробуждая забытые уже воспоминания.

– Ты ослабь себя, батюшка, распусти! – И, обдавая теплым дыханием: – Хошь, спою тебе?

Отцу Егорию казалось, что он спит. И не на твердом холодном полу, а в мягких глубоких перинах.

А девица уже завела у самого его уха хриплым обволакивающим контральто:

Как сквозь сон слышал отец Егорий жалостный голос. Иногда он засыпал, иногда просыпался, чтобы уловить еще несколько слов. 

И как будто кто выплеснул на голову отцу Егорию шайку колодезной воды!

Враз подскочил он, стряхнул с себя клубящийся, дымный голос, как скверный сон.

Девица тоже содрогнулась, вскинула вверх бездонные очи – и оледенело сердце отца Егория.

• Предыдущая
• 33/83
• Следующая