Абсолютное зло - Мазин Александр Владимирович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/72
• Следующая

Утром следующего дня Онищенко занимался другими делами. Только после обеда он позвонил Логутенкову и традиционно попросил Жарова.

– Слушай меня, Павел Ефимович,– сказал следователь.– Садись на автобус и приезжай ко мне. Я тебе выправлю бумагу, ты с этой бумагой съездишь к Шилову и осчастливишь его, забрав суржинскую «Ниву». Бери и пользуйся. За бензин платишь сам. Все понял?

– Все,– лаконично ответил Онищенко.– Уже еду.

«Есть основания полагать, что Овен самостоятельно вышел на Шамана. Группой прослушивания зафиксирован телефонный звонок. При прослушивании записи экспертом голос, обороты речи, лексика опознаны с большой долей вероятности. Считаю их возможный контакт преждевременным. Целесообразно провести комплекс оперативных мероприятий, предусмотренный пунктом 3 плана, имеющих целью изоляцию Овна (см. Приложение)…

Объект Мохнатый свел Гунина (объект Нибелунг) с криминальным авторитетом Трубкиным. Содержание переговоров установить не удалось (использовалось устройство, препятствующее считыванию колебаний стекла. Справку специалиста ЭКО, осуществлявшего техническое обеспечение мероприятия, прилагаю). По сообщению источника, между Нибелунгом и Трубой заключено соглашение. Учитывая характер работы Нибелунга (работник морга), ряд аспектов их сотрудничества можно предположить с большой долей вероятности…

В ходе наблюдения по ряду признаков есть основания полагать, что объект Нибелунг обладает природными гипнотическими способностями, либо имеет соответствующую подготовку: под видом десятидолларовой купюры вручил сотруднику ГИБДД обертку от жевательной резинки. Данная информация получена в ходе легендированного опроса сотрудника ГИБДД, проведенного с целью получения информации о возможной его связи с разрабатываемыми…»

Шилова он действительно порадовал. Тот даже подсуетился, добыл полканистры бензина. Тот, что был в баке «Нивы», понятно, давно слили.

С машиной жить сразу стало проще. Онищенко посетил обоих Ивановых. Один, вполне практичный дедок, действительно оказался съемщиком квартиры на Салтыкова-Щедрина. Онищенко представился агентом и сходу предложил переписать договор. На меньшую сумму. Разница составляла тридцать рублей. Для человека, в одночасье выложившего две тысячи долларов за аренду,– мелочь. Однако дедок необычайно оживился… И тут же скис: нужен старый договор, сказал следователь. А старого договора у дедка как раз и не было.

– Жаль,– вздохнул Онищенко.– Слышь, бать, ты как насчет выпить?

Дедок глянул на часы:

– В три дочка придет,– озабоченно сказал он.

– А мы быстренько,– обнадежил опер, доставая бутылку.– Закусочки сваргань.

– Это мигом! – обрадовался дед.

Через полчаса они уже говорили по душам, а через час Онищенко уже знал, что квартиру дедок снимал не для себя (это, впрочем, сразу было понятно), а для друга внука. За что друг внука отстегнул дедушке прибавку к пенсии. Звали друга Николай. Более подробную информацию можно получить от внука. Когда тот вернется из Европы. Музыкант, понимаешь! На фестиваль поехал.

В родной отдел Онищенко возвращался с большой аккуратностью. Все же стакан водки во лбу. «Ниву», чтоб не светить, запарковал за углом.

– Паша, тебя Артиллерист искал,– сообщил сосед по кабинету, Ваня Маков.

– В каком состоянии?

– В кипящем.

– Иду.– Онищенко энергично размолол зубами мятную конфетку и двинул «на ковер».

– По Финчику у тебя что? – сходу спросил майор.– Срок – послезавтра.

– Да все,– ответил опер.– Нашелся Финчик. С дружком в деревню ездили.

Майор кивнул.

– А по Суржину? Когда будет рапорт?

– По Суржину хуже,– вздохнул в сторону Онищенко.– Пусть убойщики подключаются.

– Так пиши! – недовольно проворчал начальник.– Депутат твой звонил. Интересовался. Съездил бы к нему, побеседовал.

– Да на хрен он нужен? – буркнул Онищенко.– Показать все равно ничего не может.

– Намекал, что может. Съезди, Пал Ефимыч, не ленись!

– Это что, приказ? – прищурился Онищенко.

– Рекомендация.– Начальник старательно отводил глаза.

Онищенко терпеть не мог политизированное начальство. И не собирался это скрывать.

– Надо съездить, Павел Ефимыч! – строго сказал Артиллерист.– Кренов и наш генерал – вот так! – Он сцепил пальцы.– Мне уже намекнули, чтоб никому ни звука. Если что в прессу просочится – смотри!

– Если и просочится, то не от меня, а от них самих! – отрезал опер.

– Я тебя предупредил,– строго сказал майор.– А к депутату съезди. Помочь, может, он и не поможет, а помешать – еще как может! Ты ж не вчера родился, Павел Ефимыч. Неужели не хочешь свои четыре звезды сменить на одну, но побольше?

Онищенко дипломатично промолчал.

– Ну иди,– сказал начальник.– Работай.

Делать нечего, поехал старший оперуполномоченный Онищенко к депутату Кренову.

И опять депутат не заставил его париться в приемной. Только появился – предупредительная секретарша немедленно сообщила народному избраннику. И народный избранник в полминуты выпроводил из кабинета очередного посетителя, холеного господина в золотых фирменных очечках и костюмчике под штуку баксов и вне всякой очереди, лично, пригласил в кабинет рядового мента в китайском свитере и гонконгских штанах.

– Кофе, чай, коньяк? – обходительно осведомился депутат.

– Коньяк,– не чинясь, ответил Онищенко.

Принесли коньяк в крохотной рюмочке. И кофе в такой же чашечке, с прозрачным, как бумага, ломтиком лимона.

Заботливый депутат поинтересовался милицейским житьем-бытьем, посетовал на недостаток финансирования, социальные трудности… Сочувствовал, одним словом. Причем так сочувствовал, что возникало впечатление: дай господину депутату волю – и все исправится. Верилось с трудом, но тем не менее обаяние политика растопило неприязнь мента, и когда дело дошло до конкретных вопросов, Онищенко рассказал значительно больше, чем собирался. Выйдя из бывшего института благородных девиц на свежий воздух, опер встряхнулся и прикинул, какую информацию он получил взамен. Получалось, никакой. Но от разговора все равно осталось приятное ощущение. Как после хорошего перетраха.

Вернувшись в отдел, Онищенко написал рапорт и, приложив к материалу, отдал начальнику. Затем с чувством исполненного долга отправился обедать.

Всю вторую половину дня опер занимался делами, ни к Суржину, ни к Куролестовым отношения не имеющими. А вот завтра он рассчитывал вплотную заняться загадочным Николаем. Однако на утренней «сходке» начальник его порадовал: пришел телетайп с сообщением о задержании в дружественной Белоруссии находившегося в розыске преступника. Фамилия преступника была Дьячков, и в розыск его подавал не кто иной, как Онищенко. Два года назад.

– Ты подавал, ты и поедешь,– решил начальник.– Оформляйся и отправляйся. Я уже подтвердил высылку конвоя.

Светка сидела на топчане и разглядывала себя в осколок зеркала. Сегодня ей наконец дали помыться. Этот подвал был получше других. В нем стояли какие-то здоровенные страшноватые машины, зато имелся топчанчик, стулья, даже телефон. И комната с душем. Светку привезли сюда вчера ночью. Кошатник куском проволоки вскрыл замок. Потом его послали за водкой. Нажрались все, кроме Светки. Она отказалась, а насильно в нее вливать не стали. Николай дал ей таблетку, которую она послушно сунула в рот, а потом украдкой выплюнула. Светка в последние дни даже курить бросила: вредно маленькому!

Нажрались, пели песни, хвастались. Светка слушала и ничего не понимала. Она как бы замкнулась в себе. В своем состоянии. Зародыш внутри не шевелился. Маленький еще. Но Светка все равно его чувствовала. Теперь у нее появилась надежда. Она знала, что ее душа пропащая, но маленький же от Бога не отрекался. Бог может его спасти. И Светку вместе с ним. Иногда Светка молилась, забившись в уголок. Молилась своими словами, поскольку правильных молитв не знала. Но только когда не было Николая. При нем – боялась. Николай слышал даже мысли, а молитву – тем более.

• Предыдущая
• 22/72
• Следующая