Портрет кудесника в юности - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 57

• Предыдущая
• 57/85
• Следующая

– А что тогда «внутренняя блядь»? – неожиданно спросил кудесник.

Залуженцев опешил, заморгал.

– Простите… – пробормотал он. – Вот в таком разрезе… мне как-то… ни разу в голову… А вы сами как считаете?

– А ты мозгами-то пошевели, пошевели, – подначил старый чародей. – Если «внешняя блядь» – это звёзды небесные, то внутренняя – это что? А? Вот то-то и оно, Аркашенька! Это нравственный закон внутри нас. Дальше давай…

Но кандидат филологических наук уже раскрыл блокнот – и строчил, строчил во все лопатки. Записывал услышанное. Меленько и разборчиво. Покуда не забыл. Хоть молотом по нему бей – не почувствует.

– Спасибо… – выдохнул он наконец, пряча стило и вскидывая безумные глаза.

– Ну так… – вернул его на землю Ефрем.

– Возьмём общеизвестное трёхбуквенное или, как его ещё называют, восьмиугольное слово, обозначающее мужской орган, – захлопывая блокнот, отважно предложил Аркадий.

– Давай, – с ухмылкой согласился чародей.

– Когда-то наши предки, стараясь смягчить грубое речение, заменили его славянской буквой «хер». В итоге название буквы стало непристойным. Попытались привлечь по созвучию огородное растение «хрен». И невиннейший овощ тоже стал ругательством. Но мало кто способен осознать, – всё более воодушевляясь, продолжал кандидат филологических наук, – что само исходное наименование также когда-то было эвфемизмом… – Спохватился, закашлялся. – Простите, Ефрем Поликарпович… Не хотел… Нечаянно вырвалось…

– Ничего, – успокоил колдун. – Разок можно… А свари-ка нам, Глеб, кофейку… Ты, Аркаша, говори, говори…

– Разумеется, я не могу рассматривать всерьёз шарлатанское, простите меня, утверждение, – с горячностью объявил Аркадий, – будто слово это имеет латинские корни и возникло чуть ли не в восемнадцатом веке! А объяснение Карамзина, при всём моём к нему почтении, сильно отдаёт народной этимологией…

– Что за объяснение? – заинтересовался Ефрем, пропустив и на сей раз словесную немчуру мимо ушей.

– Наш выдающийся историк, – несколько ядовито сообщил клиент, – считал, что данное существительное возникло от глагола «ховать» в повелительном наклонении. «Совать» – «суй», «ковать» – «куй»… Ну и… сами понимаете…

– А что ж! – заметил кудесник. – Убедительно.

– Внешне – да! – запальчиво возразил Аркадий. – Но я уж скорее приму весьма сомнительное, на мой взгляд, предположение, будто словцо занесли к нам из Китая татаро-монголы. Однако суть-то, Ефрем Поликарпович, не в этом!

– Так…

– Суть, Ефрем Поликарпович, в том, что в своей работе я хотел бы найти слово-предшественник! То самое слово, которым пращуры именовали мужскую принадлежность изначально. Ну не могли же они, согласитесь, замалчивать эту сторону жизни! В «Судебнике» прямо указано: если мужчина оскорбит женщину (имел я, дескать, с тобой интимную связь), отвечать ему приходилось, как за изнасилование. Но раз оскорблял – значит называл! Всё-таки главное орудие преступления… Между прочим, статья – двенадцатый век… Татарами ещё и не пахло…

– Мудрая статья, – одобрил колдун.

– Собственно… с этим я к вам и пришёл… Помогите, Ефрем Поликарпович! Хотя бы направление укажите… где искать…

Глеб Портнягин вернулся из кухни с дымящейся джезвой, разлил кофе по трём разнокалиберным чашкам. Подсел к столу и с любопытством стал ждать, что скажет Ефрем. А тот, вздёрнув кудлатые брови, медлил, задумчиво разглядывал белую дымку, витающую над чёрным варевом.

– Древние надписи смотрел? – изронил он как бы невзначай. – На стенах, на обломках…

– Конечно! – истово отвечал Залуженцев. – Скажем, надпись на Тьмутараканском камне: «Князь Глеб мерил море по леду». Берестяные грамоты… Нигде ни намёка!

– А самая древняя надпись – какая?

– Самая древняя – первая четверть десятого века. На глиняном сосуде из Гнездовских курганов. Но там всего одно слово…

– Что за слово?

– «Горухща». Некоторые, впрочем, читают: «горушна». Две буквы слились, поэтому, кто прав, судить сложно…

– А перевод?

– «Горчица». Или «горчичные»…

Старый колдун Ефрем Нехорошев тихонько засмеялся, покручивая всклокоченной головой.

– Это чтобы горчицу с пшеном не перепутать? – не без ехидства осведомился он. – Не смыслили, видать, предки-то в сельском хозяйстве, раз горшки подписывать приходилось…

– Да, – сказал Аркадий. – Мне тоже это кажется натяжкой. Но, знаете, есть ещё одно прочтение: «Горух пса».

– Это как?

– «Писал Горух».

– Кто такой?

– Неизвестно. Некто по имени Горух. Научился грамоте, обрадовался, а тут как раз горшок… Ну и оставил автограф.

– М-да… – мрачно подвёл итог старый колдун. Затем загадочная улыбка изогнула сухие старческие губы. – Давай-ка, Аркаш, кофейку попьём…

В молчании они выпили кофе. Клиент просто отставил пустую чашку, учитель же с учеником опрокинули гущу на блюдца – и, всмотревшись, неопределённо хмыкнули.

– Короче, так, – решительно молвил Ефрем. – Никакая это не горчица и никакой это не Горух. Это, Аркаша, как раз то, что ты ищешь…

– Почему? – потрясённо вырвалось у того.

– Ну ты же сам сказал! Первая русская надпись. Сделана просто так и на чём попало. Одно-единственное слово. Перевести толком не могут. Ну какое ещё слово можно написать просто так и на чём попало?

– Да, но… Как доказать?

– Ну-у, мил человек… – укоризненно протянул колдун. – Это уж не моя печаль… Тебе что нужно было? Направление поиска? Ну, вот оно тебе, направление поиска… Ищи.

Аркадий Залуженцев поднялся из кресла – и пошатнулся.

– Сколько я вам должен? – еле слышно выпершил кандидат филологических наук. Глаза у него были нежные-нежные, наивные-наивные, как у боксёра после глубокого нокаута. Маячила впереди мировая известность, а то, глядишь, и Нобелевская премия.

– Нисколько, – сказал чародей. – Деньги я только за колдовство беру.

Проводив клиента, повернулся к ученику.

– Горухща… – с искренним удивлением повторил он, как бы пробуя слово на звук. – Надо же! Никогда бы не подумал…

Первый выход в астрал Глеб Портнягин совершил, ещё будучи школьником, когда во время побоища на дискотеке его стукнули по затылку обрезком металлической трубы, завёрнутым во вчерашний номер газеты «Баклужинец». С точки зрения оккультиста – обычное дело. Как пишет видный авторитет в области астральных проекций Сильван Мульдон, удар по голове – самый простой и надёжный способ посетить тонкие миры, а то и поселиться в них навечно. Звездоподобные искры, обильно брызнувшие из глаз Глеба, также имели вполне эзотерический характер: в краткий миг расстыковки сущностей мы видим собственную ауру и обычно бываем ослеплены ею.

Любопытно, что, очутившись в астрале, Глеб Портнягин, в отличие от большинства новичков, не обратил внимания на простёртое без чувств собственное тело и сразу кинулся на обидчика, которого к тому времени тоже успели вышибить в тонкий мир единым взмахом свежевыломанной штакетины. Ухватив супостата левой рукой за астральный лацкан, Глеб нанёс размашистый удар правой, в физическом мире наверняка бы приведший к повторному нокауту.

Кстати, о лацкане. Прикиды у драчунов остались прежние, но теперь они состояли из тонкой материи. Как, впрочем, и сами драчуны. Единственное различие: потемнели прикиды. Каролин Д. Ларсен в своей известнейшей книге «Мои путешествия в мире духов» объясняет такое явление просто. «От каждого астрального тела, – пишет она, – исходит сильная аура. Из этой субстанции и образуется одежда. Все тёмные оттенки свидетельствуют о невысокой стадии развития астрального существа».

А драка тем часом заваривалась всё круче, развёртываясь одновременно в двух планах. Те её участники, кого уже выбили из материальной оболочки, сгоряча продолжали гасить друг друга в астрале. Нечто похожее наблюдал когда-то незабвенный Роберт Монро, оказавшись бестелесным свидетелем некой битвы местного значения, случившейся не то в Атлантиде, не то в Лемурии. Поразительно, насколько его описание совпадает с приключившимся на дискотеке! Огромный ощеренный мент (этого-то кто вырубить сумел?) сгрёб одной ручищей за шиворот Глеба, другой – Глебова супротивника и, чувствительно тряхнув, поставил обоих вертикально.

• Предыдущая
• 57/85
• Следующая