Змейко - Логинов Святослав Владимирович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/5
• Следующая

– Что его зря резать да гранить, ежели он и без того хорош?

Зато старателем Матвейка был знатным, в цветнокаменном промысле равного не было. Не только россыпи и скарны, но и всякий занорыш ему как на ладони были. Носом что ли чуял каменное сырьё? Ежели где речушка мелкая да с перекатами протекает, так то Матвейке в особую радость. На таких речках старатели завсегда промышляют, золотишко в лотках моют, цветные камушки. А Матвей вечерами, в шурфе намаявшись, на речку развеяться ходил. И не бывало, чтобы пустым с прогулки возвращался. Солнце начнёт к земле западать, на ряби речной бликами заиграет… самая краса вечерняя в ту пору настаёт. Галечки на речных, многажды промытых, россыпях все до одного чудятся самоцветами. Всякая слюдинка бриллиантом сияет, любая шпатинка алмазной гранью посверкивает. Ну, и вода рябит… где в таком сиянии что рассмотреть? А Матвейка глядит с прищуром, да вдруг шагнёт в воду и поднимет со дна что-то невидимое прочим.

Ежели спросить, что нашёл, то плечами пожимает: «Так, обломочек занятный», – а находки из кармана не вытаскивает. Значит, и про сапфировую друзу люди врут, найти, может, и нашёл, но при стороннем глазе не хвастался.

На продажу, впрочем, с некоторых пор дорогие камни Матвей выносить перестал. Искряком торговал, баусом, мелкой перелифтью, ясписом, из которого пуговицы режут. А чтобы по-настоящему дорогой камень, о том только вспоминалось.

– Оскудела земля цветными камнями, – вздыхал Матвей перед заезжими купцами. – Прежде, бывало, тёмно-синий агустит прямо на земле валялся, жёлтый ягут, а по-городскому – топаз, за бесценок шёл. А ныне архиерейский камень аматист кое-где, может, и остался, а стоящего товара нет. Или хоть малахит взять. В прежние годы, бают, бирюзовый королёк тысячами пудов копали, а сегодня и плисовому рады.

Что за диво? У других старателей хоть изредка яхонты попадаются, а у самого удачливого и знаменитого только суровик и дымчатый смоляк.

И пошли промеж торговцев пересуды, будто есть у Матвейки заветная укладка, где лежат непродажные камешки, те, с которыми душа расстаться не может. И чем дальше, тем реже камни на торги идут, чаще в сундук попадают. Сплетне веры нет, а слушаешь. А о той Матвейкиной укладке вся ярмарка слыхала.

А Матвей и впрямь прикипел сердцем к находкам и расстаться с ними никак не мог. И укладка заветная у него прямо под полатями стояла, рядом с той, что на продажу. Камней там было, что в царёвой сокровищнице, и все сырые, как в земле лежали, ни к одному гранильщик не прикасался. А поверх всего хранился редкостный кунштик, игра натуры – не то золотые самородочки вросшие в хрустальный камень, не то кусочек хрусталя с семью вросшими золотинками. Особого чуда в том нет – матёрое золото завсегда с кварцем срастается, так их из шахты вместе и поднимают. Но тут исхитрилась мать-земля и впрямь родила диковину: хрусталёк, ни дать ни взять – малая змеюшка длиной чуть поболее вершка. И головка тупенькая видна, и хвостик, и даже глазки закрытые обозначены. А золотинки чешуйками выложены вдоль хребта. Золота в змейке – кот наплакал, да и хрусталь, когда он не строганец, а без грани – камень бросовый, дешевле червеца, но всё вместе – диво небывалое.

Змейку Матвей в речке поднял неподалёку от Пустой горы и даже помыслить не мог, чтобы отдать диковину в чужие руки. Вечерами вытаскивал игрушку на свет, ласкал в ладонях и только что не разговаривал.

В самую зиму на Спиридона-Солнцеворота прикатил к Матвееву дому купец. По всему видать богатый – чрево толсто, харя красна, шуба волчья, шапка боброва. У коня под дугой колокольцы, хотя честным людям с колокольчиком ездить не указано, разрешён колокольчик только чиновнику, едущему по казённому делу. А вот ямщик у купца подкачал: такая каторжная морда, что не приведи случай ночью повстречаться. Впрочем, то не Матвею решать, с кем купцу ездить. Личина обманчива, иной глядит варнаком, а душа у него голубиная.

Гости вошли, поздоровались честь честью, на образа покрестились. Двуствольное ружьё ямщик у печи поставил. Без ружья в зиму ездить опасно, волки живо посчитаются за снятые шубы.

– Камушками интересуемся, – без обиняков сказал купчина. – На торгах о твоих камнях слава идёт.

– Так на торгах бы и покупал, – резонно попенял Матвей. – Я людей не прячусь, а так вот на ночь глядя приезжать не след. Из старателей никто самоцветов дома не держит, зачем зря лихой глаз привлекать?

– Так ведь есть, поди, пуговичный товар, – настаивал гость.

– Пуговичный товар, может и есть, только что ж за ним в такую даль переться? Ширлу или таусиный камень всюду задешево купить можно.

– Раз уж приехали, покажи, будь ласков.

Матвей вздохнул, под полати залез, достал малый сундучок, а из него тряпицы с находками. Отдельно искряк, отдельно полосатый ногат, который городские ониксом зовут. Купец камушки перебирал, покряхтывал. И видно, что нравится, да торговая спесь хвалить не купленное не велит. Потом нашёл, к чему придраться:

– Что ж они у тебя не парные? Для серёжек парные нужны, да и для пуговиц не мешало бы.

– Парные из одного куска резать нужно, а тут галечки собраны. Это для печаток и висюлек. Вот ежиный камень, а по иному – стрелы Амура. Так вот сердечко вырезать, чтобы стрелка его насквозь пронзала, и носить такой кулон на груди, ежели хочешь знак подать о сердечной склонности. Камень он не простой, им что хошь сказать можно.

– Так-то оно так, и камушек хорош, спору нет, только на сердечки из волосатика мода давным-давно прошла. А значит, и цена упала.

– Я насильно не всучиваю, не любо – не покупай.

Слово за слово Метвейка с купцом в азарт вошли. С человеком понимающим и торговаться приятно. Снова Матвей в торговый сундучок полез, достал настоящий товар: бечеты голубиной крови, бирюзовый баус, и даже кристаллик венисы, что в девичьи перстеньки вставляют. И недорого, да сердцу мило.

Купец вроде и хвалил, а вроде, как и хаял. С пониманием торговался. Лучшие камешки отложил на платок, те, что с изъяном в сторону отодвинул.

– Мне бы настоящего самоцвета.

– Самоцвета, говоришь? Сегодня так всякий цветной камушек обзывают, а в старые годы самоцветом только бриллиант называли, да ещё малиновый шерл самой чистой воды.

• Предыдущая
• 2/5
• Следующая