Свет в окошке - Логинов Святослав Владимирович - Страница 51
- Предыдущая
- 51/74
- Следующая
– Так он, что, прорвался?! – отчаянным шёпотом прокричал Серёга.
– Ну, – по-скабарски ответил Илья Ильич, приготовившись к долгому и выматывающему допросу.
– Так значит можно снова… – немедленно загорелся Серёга. – Давайте, вместе! Я вас выведу первым…
– Не получится. Эта дырка в обороне уже законопачена, я проверял. Старику теперь тоже не дадут подойти вплотную.
Полсотни лет Илье Ильичу не приходилось врать, и он сам восхищался той лёгкостью, с какой вспомнилось забытое искусство пудрить мозги. Ясно ведь, что и прежде ни старику, ни девушке, ни мальцу не позволили бы напасть врасплох, но теперь этого уже не проверишь. Пусть гимнаст Серёга думает что угодно, лишь бы на стену не лез.
– Чёрт… – огорчился Серёга. – Ну, лопухнулся я, но ведь и он мог бы предупредить. Вдвоём бы вас легче на стену подняли…
«Не успели бы, – прикинул про себя Илья Ильич. – А если бы и успели, то немедля были бы скинуты вниз. Чтобы закрепиться на стене нужно принять участие в её обороне, а не в нападении. Такая вот маленькая хитрость: обязательное условие победы – бить своего. Потому и стоит твердыня несокрушимо, что может быть взята только с помощью подлости. Но тебе, мой горячий друг, этого знать вовсе не обязательно. Да и всем остальным – тоже; незачем умножать в мире подлость».
– Что теперь переживать, – смиренно сказал он.
– Ничего, – упрямо сказал Серёга, – зато теперь у нас есть там свой человек. Заступит на пост, перемигнёмся и пусть рыжебородые молятся своему рыжебородому богу.
– Ежели увидите его на стене – мне свистните, – попросил Илья Ильич.
– Не маленький, понимаю как-нибудь, – разумно сказал Серёга.
«Ничего ты не понимаешь, – продолжил молчаливую полемику Илья Ильич.
– Первая же попытка предательства вышвырнет «нашего человека» из рядов защитников. Да и не увидишь ты его на стене, уж не знаю, учебка у них там или просто карантин, но думаю, что Илюха лет триста на караул заступать не будет. А через триста лет если и останутся у него знакомые в нижнем городе, то такие, что обладают прочным положением и на стену переть не станут. Уж до такой простой вещи можно додуматься».
– А заранее договориться? Вы способ связи предусмотрели?
– Цитадель, – нахмурившись напомнил Илья Ильич. – Всё блокировано. Придётся ждать, когда он на пост заступит. А там у нас разработана система условных знаков.
«Пилите, Шура, пилите…»
Разговор окончился заполночь, Серёга убежал окрылённый, забыв и о впустую растраченных мнемонах, и о том, как получил прикладом в лоб от того самого Ильи, на которого теперь возлагал все свои надежды. А Илья Ильич долго мылся холодной водой, не думая об утекающих в нихиль лямишках. Про себя он твёрдо положил остаток жизни провести по-старчески, ни во что не вмешиваясь, и не занимаясь ничем, кроме собственного хрупкого здоровья. А наутро, обнаружив в активе ещё десяток мнемонов (Лика с мужем обсуждали перепланировку квартиры и Илья Ильич несколько раз пришёлся к слову), омолодился, истратив прорву ассирийских лямишек и отправился в город искать хоть кого-нибудь знакомого.
Вообще-то, по совести, нужно было бы повидаться с матерью и хотя бы после смерти поглядеть на отца… Оба они должны дождаться его, ведь он вспоминал их, хотя и не так часто, как полагалось бы любящему сыну, но именно это и мучило Илью Ильича всего более. Не мог он представить, что скажет этим людям, одного из которых в жизни не видал, а о второй, если и вспоминал, то безо всякой любви и сыновней почтительности. И вот теперь предстояло поглядеть им в глаза, и это новое испытание и без того помятой совести мучило Илью Ильича хуже парадонтозного зуба.
Именно поэтому и нужно идти, покуда совесть не замолчала успокоено. А то ведь бывают люди, в самодовольный разум которых и тени сомнения не закрадывается – а правильно ли я живу? Совесть у таких то ли скончалась во младенчестве, то ли не родилась вовсе, пав жертвой аборта. В загробном мире такие люди тоже чувствуют себя комфортней других, но Илье Ильичу очень не хотелось походить на этих кадавров. Пока совесть болит, мы живы, а замолкла навеки – то и человек умер, хотя ходит среди людей, даже не в посмертии, а в настоящем мире, смотрит, разговаривает и внешне вполне благополучен.
Поставить маяк обошлось бы в полновесный мнемон, а этого обнищавший Илья Ильич позволить себе не мог. По счастью, в Городе существовала адресная служба, где за три лямишки можно было узнать место проживания любого ещё не истаявшего гражданина.
Адрес у отца с матерью оказался разный, что уже не удивило Илью Ильича. Так или иначе, мама пережила отца почти на девятнадцать лет, а проведя столько времени в разлуке, почти невозможно заново начать совместную жизнь.
Илья Ильич опасался, что мать окажется в Отработке, но адрес указывал вполне благопристойный квартал. А вот отец… Илья Ильич так и не понял, что за странный адресок выдала ему справочная служба. В всяком случае, никаких улицы и дома там не было, а лишь исполненный цифири и латинских букв индекс.
Адрес это не маяк, он не показывает, где находится адресат в данную минуту, да и действует всего одни сутки, но зная адрес, дорогу спрашивать не надо, иди и придешь прямиком куда надо.
Мать жила в обветшавшем сталинского ампира доме. Илья Ильич поднялся на третий этаж, повертел медную ручку механического звонка. В квартире долго стояла тишина, потом раздались шаркающие шаги и давно позабытый голос спросил встревожено:
– Кто там?
Не повернулся язык произнести слово «мама», Илья Ильич судорожно глотнул и выдавил сквозь перехваченное горло:
– Мне Елену Ивановну…
– Я никому не открываю, – донеслось из-за двери.
– Это я, – произнёс Илья Ильич.
Живо вдруг вспомнилось, как в далёкие предвоенные годы он прибегал из ФЗУ и тоже не мог попасть домой, потому что мать не открывала, покуда не убеждалась, что сын пришёл один, и за спиной у него не стоит грабитель, желающий прирезать её ради скудного вдовьего барахла. Бывало, что выведенный из себя Илья принимался трезвонить, призывая на выручку соседей по коммуналке, за что ему потом порядком влетало. А тут, где жилищный вопрос разрешён, и у всякого имеется отдельная квартира, надеяться не на что. Вот возьмёт и не откроет…
- Предыдущая
- 51/74
- Следующая
