Россия за облаком - Логинов Святослав Владимирович - Страница 50
- Предыдущая
- 50/59
- Следующая
– А вы на кого смотрите?
– Я-то? – майор усмехнулся, потеребил бороду. – Я много лет на осла смотрел, пока не понял, что это художник меня ослом выставляет, недаром ушастый брат навстречу моему взгляду бежит. Теперь смотрю на Христа, а ишаку улыбаюсь и говорю: «Не, приятель, не догонишь…»
«В живописи он и впрямь понимает, – с неудовольствием подумал Горислав Борисович. – Во всяком случае, лучше меня…»
– Так вот, возвращаясь к Иванову, тому, который русский художник… У него ещё есть картина «Обратные переселенцы». Пересказывать сюжет не буду, скажу одно: я в лепёшку расшибусь, но такого не допущу. Нет, конечно, с человеком может случиться всякое, но гибель кормильца не должна означать гибель семьи. Люди, стронувшиеся с места, должны быть защищены, и я их беззащитными не оставлю…
– А великие картины художника Иванова никогда не будут написаны, – продолжил Горислав Борисович. – Как тут быть, вы же любитель критического реализма!
– Переживу. И художник Иванов переживёт. Другие картины напишет, ещё лучше и пронзительней. Или ты думаешь, с моим появлением в России сразу всеобщая благодать наступит и царство божие на земле? Не боись, не будет этого; толковый критик всегда болевую точку сыщет. Но массовой гибели переселенцев не будет, это я тебе гарантирую. Для начала организуем переселенческий фонд или даже банк, так меньше денег будет разворовано… Да ты не оглядывайся, мы с собой миллионов не везём, на месте заработаем. Всё-таки мы из двадцать первого века, много чего знаем и умеем. Но, заметь, никакой электроники, лазеров и ядерной физики мы внедрять не собираемся. Ничего сверх возможного. Вот бакинская нефть будет наша, а Нобель пусть лапу сосёт. И золото на Аляске начнём копать малость пораньше, чтобы государю-императору в башку не могло войти русскую Аляску продавать. Тут опять на помощь придут переселенцы. Если в Аляске окажется достаточно много русских, янки туда не сунутся. Конечно, для этих целей лучше начать работу пораньше, в семнадцатом веке, за пару лет до разинщины…
– Так мы куда едем? – спросил Горислав Борисович.
– В девятнадцатый век! – твёрдо ответил майор. – Вздохи о Разине – это лирическое отступление. Времена были дикие, там можно нечаянно такого напороть, что потом всё человечество не разгребёт.
– А в девятнадцатом, значит, не напорете?
– Если и напорем, то не смертельно. Время близкое, изучено неплохо. Опять же параллели с нашей эпохой налицо: перестройка, гласность и прочая мутотень… И что важно – национальный вопрос именно тогда начал затягиваться в ту удавку, что сегодня полстраны придушила. Этот узелок мы тоже при помощи переселенцев распутывать станем.
– Как это? – вяло полюбопытствовал Горислав Борисович.
– Двояко… – усмехнулся учёный майор, – или, как говорили предки: сугубо. Прежде всего – расселение прибалтов. Протекционизм, политика двойного стандарта. Русских, которые переселяются в Прибалтику, поддерживаем, а всяких латышей – разоряем беспощадно. И пусть дуют в Сибирь. По одной курляндской семье на русскую деревню – живо русифицируются. А кто не хочет – милости просим помирать. Скажешь, не гуманно? Век у нас такой, девятнадцатый! – гуманизм как инструмент национальной политики покуда не придуман. Вот с Литвой как быть – ума не приложу. Народ маленький, но история большая. У этих уже самосознание сформировано, а значит, их так просто не русифицируешь. Князья были свои, родом подревней московских, государственность, искусство. К Чюрлёнису можно как угодно относиться, но ведь фигура! Так что хотят – пусть отделяются. Но столица Литвы – Каунас, а Вильно – город белорусский.
– То есть наличие большого художника даёт народу право на самоопределение?
Майор крякнул, мужицким жестом почесал под шапкой.
– А что, в этом есть здравое зерно. На этой идее, кстати, будет основана работа с Малороссией.
– Это с Украиной, что ли? Вы и их собираетесь русифицировать?
– Та як же! – усмехнулся русификатор. – Тильки дывись, людына добра, я бачу – Малороссия, а ты – Украйна. Малороссия – имя любовное, уважительное. Малый совет при государе – самые приближённые советники, что-то вроде политбюро недавних дней. Малая дружина – наилучшая, вернейшая часть княжеского войска. Малая родина – это не вся страна, а то место, где родился, к чему сердцем прикипел. Так и Малороссия – сердце России, её русифицировать не надо. Недаром же Киев – мать городов русских. Вот Украина означает всего лишь «окраина». Этих украин в России, что собак нерезаных: Терская украина, Новороссийская… ещё какие-то. Недаром говорят: «в России», но «на Украине». Ничего не попишешь, закон языка: «в центре», но «на окраине».
– Теперь вроде бы требуют писать «в Украине».
– А вот этого безобразия мы не допустим.
– Как? Национальному самосознанию не прикажешь.
– Ещё как прикажешь! С лёгкостью. Кто у нас сказал, что бытие определяет сознание? Вот мы и организуем человеческое бытие тем людям, что определяют сознание народа. И определят они это сознание как русское. Николай Васильевич Гоголь – чистокровный хохол, и при этом – великий русский писатель. Русский! Ещё такой писатель, как Шеллер-Михайлов, демократ, между прочим, шестидесятник. Думаю, я с ним ещё познакомлюсь. По национальности – эстонец, но ведь и в голову ему не приходит создавать какую-то там эстонскую литературу. Опять же, Короленко, не помню, как его по батюшке…
– Владимир Галактионович.
– Во-во, Галактионыч! Наполовину украинец, наполовину – поляк. А как писал? Наш человек! Вот и всем остальным создадим человеческие условия, чтобы писать по-русски, и кучу препон для тех, кто украинский диалект вздумал бы переделывать в самостоятельный язык.
– Не поможет.
– Это мы будем посмотреть. Писатели – народ упрямый и вечно хотят чего не надо. Запрещать им бесполезно, а вот лаской добиться можно многого. Министр Валуев, знаете такого? – майор неожиданно замолк, пристально глядя на Горислава Борисовича, так что тот беспокойно заёрзал и поневоле ответил на вопрос, поначалу показавшийся риторическим:
– Первый раз слышу.
– Беда с вами, с умниками… – потянул майор. – Шастаешь по чужой эпохе, законы, между прочим, нарушаешь, а как министра внутренних дел зовут, узнать не удосужился. Валуев, Пётр Александрович, попрошу запомнить. С этим человеком нам всем ещё работать и работать. Этот граф – толковый мужик, хотя ошибок собирается наделать много. Те самые гонения на демократов на его совести. В этом вопросе мы его поправим. А вот национальный вопрос правильно решался, хотя и непоследовательно. Валуевский циркуляр – запрет на периодические издания на национальных языках, казалось бы, отличная мера против националистов, – а толку? Нельзя издавать журналы, так появились альманахи. Их что, тоже запрещать? Наоборот, создавать! Но… на русском языке. Авторам платить хорошо, и чтобы цензура ласкова была. Вот и потянутся пишущие к правильному русскому языку. Ведь большинство украинских авторов писали и по-русски! Квитка-Основьяненко, Марко Вовчок… Костомаров так и вовсе профессором Петербургского университета был. Вот и пусть пишут по-русски, во славу великой России. А суржик оставим юмористам, тут нам Котляревский хорошо почву взрыхлил. Юмор вообще великая вещь. Была когда-то такая страна – Прованс. Между прочим, провансальский язык от французского отличался куда сильней, чем мова от московского говора. И литература провансальская на всю Европу гремела, всякие там трубадуры и труверы. И вера от католической отличалась. Казалось бы, все предпосылки для национального самоопределения, а не получилось. И всё потому, что людей, говоривших на провансальском, высмеивали. Мольер в своих комедиях, как нужно было покривляться, дурака повалять, за провансальское наречие брался. «Мещанин во дворянстве» приходилось читать?
– По-русски.
– Так и я по-русски. А комментарии для чего пишутся? Чтобы читатель понимал и думал. Стыдно стало говорить на провансальском, вот и нет такого народа, погибоша аки обре. У нас, кстати, подобное тоже было, жаль, что не на уровне Мольера. В середине двадцатого века эстрадный дуэт: Тарапунька и Штепсель. С их лёгкой руки всякий нормальный человек как услышит: «Здоровеньки булы», – так ржать принимается. Жаль, поздно ребята работать начали. Но мы это дело исправим.
- Предыдущая
- 50/59
- Следующая
