Дорогой широкой - Логинов Святослав Владимирович - Страница 35

• Предыдущая
• 35/48
• Следующая

– Глянь, документы у него при себе?

Гриша вытащил из нагрудного кармана потёртую справку.

– Голубев Александр, семьдесят седьмого года… Так вот, говорили – баклан, а он – голубок. Но в общем – понятно, если что – найдём.

– А может, не надо и искать? – спросил Юра, заметив, что битый очнулся и прислушивается к разговору. – Делов-то: добьём и в ельничке прикопаем.

– Ну его, – в тон брату ответил Гриша. – Лисы разроют – вони будет!.. А так своими ногами уйдёт, и всё шито-крыто.

– Как знаешь… – Юра тоже просмотрел справку, сложил и сунул в карман лежащему. – Ну-ка ты, недоделанный, поднимайся.

Саня лежал, профессионально согнувшись, чтобы прикрыть печень от возможного удара ногой.

– Я сказал: «поднимайся!» – повторил Юра. – Так что, голубок, не вводи в искушение, а то у меня кулак только-только раззуделся.

Саня, поняв, что ему лучше слушаться, медленно поднялся, утёр кровавые сопли.

– Слушай сюда, – медленно проговорил Юрий. – У тебя есть полчаса, чтобы унести ноги. Узнаю, что ты остался в районе – поотрываю всё, что у тебя лишнее болтается, и съесть заставлю. Я это без шуток говорю. Вопросы есть?

Саня молча затряс головой, показывая, что вопросов нет.

– Тогда пшёл отседова!

Саня покорно двинулся в сторону Жиркова.

– Куда?! – взревел Юра.

– Вешши вжять, – прошамкал Саня.

– Какие у тебя вещи? Справка при себе, и мотай, пока я добрый. Зубы, вон, можешь подобрать.

Подбирать зубы Саня не стал. Пошёл, куда указал Юрий, а отойдя шагов на десять, сорвался и побежал.

– Жми! – гаркнул вслед Гриша, а Юра оглушительно засвистел.

Назад ехали, волоча на прицепке пяток зачаленных берёзовых стволов. Дома вовсю кипела работа: Богородица поправлял повалившийся забор, мать, освобождая неожиданному помощнику фронт работ, выкашивала наросший за два месяца бурьян. Тын – или трын-трава – именно так называют наросший вокруг огородного тына бурьян. На удобренной землице вымахивает он вдвое против сорной травы, растущей на пустыре. И когда не доходят руки выкосить недоброго соседа, когда не только огород, но и дом зарастает репейниками и крапивой, о таком хозяине говорят, что ему уже всё трын-трава, даже на себя самого рукой махнул.

Однолемешный плуг тоже был вытащен из сарая, и упряжь, чуть погрызенная мышами, но ещё справная, разложена рядом. Прежде в деревне была лошадь, теперь – нет, надо в Горку идти, одалживать коня у соседей.

– Так обойдёмся, – сказал Юра. – Я на катке тихохонько проеду вдоль борозд, а Гришка за плугом пойдёт. Управишься?

– Вот ещё, катком план трамбовать!.. – не согласился брат. – У нас специальное упражнение есть: сбрую надеваешь, только не кожаную, а резиновую, и бежишь. А тренер за гужи держит и тебя притормаживает. Так что управимся без лошади и без катка. Заодно и разомнусь, а то засиделся в пассажирах.

– Давай! – с готовностью согласился Юра. – Давненько я на тебе землю не пахал! На борозду!

Взвалили на плечи упряжь и плуг и двинулись для начала к ближнему огороду, где у матери была высажена скороспелка. Подошли и остановились в недоумении. Картошка, вроде бы прополотая в срок и объёзженная один раз, представляла зрелище катастрофическое. Вместо пышных кустов с гроздьями белых, розовых и сиреневых цветов, которые так нравились в шестнадцатом веке знатным дамам и ради которых и привезли в Европу картофель, торчали жалкие обглодыши, не обещающие ни красоты, ни урожая. Каждый стебель, любой ещё не догрызенный лист был накрасно покрыт оранжевыми личинками колорадского жука. Шёл чудовищный, спешный жор.

– Который уже год так, – вздохнула мама, – и обираю их, проклятущих, и табачной пылью сыпала, а всё не в прок, только больше становится. Картошку хоть вовсе не сажай.

– А дустом не пробовала? – спросил Гриша.

– Где его взять, да потом сама же и нанюхаюсь, ещё раньше жука помру. Говорили, надо жуков в литровую банку набрать, на водке настоять, разбавить в ведре воды и этой водой план опрыскать. Уйдут, мол, жуки. Как же, уйдут, вон их сколько набежало, видно, моя картошка для них самая вкусная.

– Так собирать – сила не возьмёт, – сказал Гриша, брезгливо разглядывая скопище насекомых. – Тут их Мамаево нашествие.

– Да уж… У нас даже байку рассказывают:

Ползёт по дороге колорадский жук, а навстречу ему Бонапарт.

– Куда, жук, ползёшь?

– На войну. Решил Москву повоевать.

– Не ходи. Я ходил на Москву – так побили, что и опомниться не могу.

– Меня небось не побьют, я жук храбрый, броня на мне крепкая, пойду на Москву.

Пополз дальше, а навстречу Гитлер.

– Куда, жук, ползёшь?

– Да вот, решил Москву повоевать.

– Не советую. Я ходил на Москву, так и костей не собрал, не то чтобы Москву взять.

– А я возьму.

С тем и дальше пополз.

Лето прошло, вот Гитлер с Бонапартом сидят при дороге и видят, что жук обратно ползёт.

– Эй, жук, как дела? Москву взял?

– Не, не взял. Зато пол-России раком поставил.

Гриша вежливо посмеялся деревенскому анекдоту, Богородица, не жалея рук, уже перемазанных ядовито-оранжевой слизью, давил вредителей, а Юра мрачно сказал:

– Мы ещё поглядим, кто кого раком поставит. Манёк, не мучайся зря, я сейчас с этой американской помощью разберусь.

Отсутствовал Юра недолго и вернулся, как и следовало ожидать, на катке. Мощная машина, бронированная не хуже колорадского жука, раскатисто ревела и сотрясалась мелкой дрожью. Это, создавая волны вибрации, работал кулачковый механизм. Особый режим уплотнения, при котором валец то вовсе не касается поверхности, то наваливается на все шестнадцать тонн с притопом. Теперь оставалось проехать по огороду так, чтобы многотонная тяжесть досталась жуку и совершенно не затронула картошку.

Никакой другой моторист с подобной задачей не справился бы, лишь такой мастер, как Юрий Неумалихин, на своём катке, который и не каток даже, а Каток – машина одухотворённая и почти живая. И то не везде удаются подобные вещи, а только в родных местах, на маминой делянке.

Окурив собравшихся цветочным дымом, каток пополз вдоль борозды. Кулачковый механизм молотил жуков, не щадя ни старых, ни малых; картофельные кусты позади катка распрямлялись и расцветали на глазах. Среди жучиной популяции началась паника.

– Геноцид! Геноцид! – неслись возмущённые крики. – Сельхозорудие массового поражения! Это хуже ядрёной бомбы! Страшнее химической атаки!..

Несколько взрослых жуков успели развернуть крылья и унеслись куда-то, должно быть, жаловаться. По счастью, Гаагский трибунал иски от колорадских жуков покуда не принимает, а на мнение американских правозащитников, которые непременно вступятся за своих соотечественников, Юрию Неумалихину было традиционно наплевать. Желаете шуметь, господа американьеры, шумите на здоровье, а если хотите, чтобы вас услышали, извольте вместо маловразумительных терминов «политкорректность» и «толерантность» подобрать понятные русские слова.

В пять минут ближний и дальний планы были очищены от эмигрантов из штата Колорадо. Юра отогнал каток в сторонку, выключил мотор. Гриша разбирал упряжь, примеривая её на свою фигуру.

– Земля всё-таки чуток притрамбовалась, – сказал Юра, подходя. – Придётся тебе попотеть. Или давай каток запрягу.

– Сам управлюсь, – ответил брат.

Увидали бы иностранные болельщики, чем занимается недавний лидер знаменитой велогонки, умом бы тронулись от этакого зрелища. А в деревне и не такое видывали. За пару часов братья объехали не только ближний огород, но и на дальнем плану картошку окучили. Тренировочка вышла хоть куда, домой Гриша вернулся взмокший не хуже лошади.

Забор к тому времени был починен, мама на кухне скоблила картошку, молодую – подкопанную специально ради приезда сыновей, Богородица сидел напротив и на обломке оселка точил ножи. Судя по всему, согласие в доме царило самое полное.

• Предыдущая
• 35/48
• Следующая