Черный смерч - Логинов Святослав Владимирович - Страница 51

• Предыдущая
• 51/69
• Следующая

– Хорошо. – Калюта кивнул головой, что-то соображая. Потом тронул за плечо Яйяна: – Крыши у вас, что, так просто соломой крыты?

– Нет, – ответил лишак, – под соломой кожа, чтобы от искр беречься, когда зимой очаги горят, и сверху кожи были постелены, только их сняли в начале лета на просушку. Бездымная неделя называется, когда во всём селении ни одного огня не бывает. А назад постелить не успели – эти пришли.

– Хорошо… – повторил шаман. – Я вот думаю, не устроить ли им сегодня дымную ночь?

Яйян вскинул голову и просветлел лицом.

Долгий летний день наконец закончился. Со стороны селения вкусно запахло варёным мясом и свежим хлебом. Верно, и впрямь духмяные лепёшки получались из ворованного зерна. Ворота, прежде распахнутые, задвинули тяжёлыми плахами. На улице постепенно темнело. Некоторое время со стороны селения доносились обычный жилой шум: кто-то разговаривал, плакали дети. За селом, там, где были закопаны прежние хозяева, тоскливо выла собака.

– Пожалуй, пора! – скомандовал шаман. – Ворота ваш колдун на ночь заговаривал?

– Покуда жив был – заговаривал, – сказал Яйян.

– Вот и мы их для начала заговорим, чтобы никто так просто наружу не выскочил. Пойдёшь со мной, тебя домашние духи признать должны, всё-таки ваша память здесь покуда не выветрилась – слышишь, как собака горюет?

Четыре человека бесшумно поползли к воротам. Конечно, у них есть волшебная шапка, но среди мэнков слишком много колдунов, так что на всякий случай, не стоит ходить перед воротами в открытую.

Заросли бурьянистой травы позволили пластунам добраться к самому частоколу. Скил и Лишка остались ждать, а Калюта и Яйян поползли дальше. За воротами было тихо, но, прильнув глазом к узкой щели, Калюта различил две фигуры сторожей. Один сидел на земле и, видимо, подрёмывал, второй с копьём в руках прохаживался вдоль ворот, не подозревая, что враг от него в каких-нибудь трёх шагах.

Яйян положил ладони на нижнюю слегу заплота, а шаман, безмолвно шевеля губами, зашептал заговор, не позволяющий чужинцам отодвинуть плахи. Теперь мэнкам, чтобы вырваться наружу, придётся ворота ломать.

Затем все четверо молча двинулись вдоль городьбы. В заранее отмеченных местах Калюта останавливался, чиркал пиритовым камешком по наконечнику копья. Камни скользили беззвучно, словно и не касаясь друг друга, но каждый раз на подставленный круто пережжённый трут срывался целый сноп искр. Такие фокусы давались Калюте ещё в детстве, бывало, он вовсе без кремня искру выбивал, за что и был отмечен старым Матхи, искавшим способного парнишку себе на смену. И даже став шаманом, Калюта игр с огнём не бросал – диатритов в пустыне шугал пламенем и костёр для камлания разжигал голыми руками.

Тлеющие куски пережжённой в прах верёвки перелетали частокол, падали на соломенные крыши, а больше, кажется, ничего и не происходило. Искусство огневика не только в том, чтобы огонь разжечь, но и в умении сдерживать до поры рвущийся на волю пожар. Лишь когда селение было обойдено кругом и четвёрка заняла позицию напротив заговорённых ворот, в селении радостно и освобождённо заполыхали крыши всех домов, стоящих возле городьбы.

Горело жарко, с хрустцой, и сразу становилось ясно, что вряд ли много народу успеет выскочить из объятых пламенем домов, верно, больше половины так и останется там, не успев добежать к щепным дверям, а то и просто подняться с постелей. А уж вздумавший вытаскивать из пламени погибающих детей – и вовсе обречён на немедленную жестокую гибель.

Из-за частокола ударил всполошный многоголосый крик.

– Больно умирать?.. – спросил Яйян, улыбнувшись впервые за последние сутки. – Нашим женщинам тоже было больно.

С той стороны бились в ворота, безуспешно стараясь сдвинуть забухшие слеги. На приступке у частокола появилась хохлатая фигура и тут же повалилась назад, пробитая стрелой.

О помостах для лучников в других местах можно было не беспокоиться, по словам Яйяна, они были устроены в узких промежутках между брёвнами частокола и деревянной стеной близстоящих домов, где сейчас, поди, и шаман не выжил бы и минуты. Пламя гудело, рвалось к многозвёздному небу, треск горящего дерева заглушал крики гибнущих мэнковских женщин. Все, кто ещё был жив по ту сторону забора, собирались сейчас у ворот.

Ещё четверо жаборотых появилось над стеной. Двое упали, пронзённые стрелами, но двое других успели спрыгнуть вниз. Не обращая внимания на ясно видимых лучников, они кинулись к воротам, стараясь освободить тех, кто толкался в них изнутри. Промахнуться с пятнадцати шагов было невозможно, через мгновение оба вражеских воина уже валялись на земле, но всё же слеги сдвинулись, и кричащая, воющая толпа, в которой, кажется, не осталось ни одного мужчины, ринулась в открывшийся проход.

Скил и Яйян успели выпустить ещё по одной стреле, затем в ход пошли копья и топоры. Вырвавшиеся из пожара мэнковки, конечно, не имели никакого оружия, они стремились всего лишь бежать и скрыться в ночной тьме, а четверо людей старались не выпустить никого. Даже Калюта выхватил деревянный меч и включился в общую бойню, а уж про троих воинов и речи не было… Копьё в одной руке, клювастый боевой топор – в другой, и всему находилось дело. Лишка вертелась смерчем, тяжёлый топор обрушивался на беззащитные головы, проламывая их с невиданной лёгкостью. Потом, может быть, девушка и вспомнит, что убивала безоружных женщин, а сейчас это были чужинцы!.. чужинцы!.. чужинцы!!!

И вдруг всё кончилось. На освещённом пространстве перед занявшимися воротами не оставалось ни одного живого мэнка. Сумел ли кто-нибудь скрыться в темноте, люди не знали, но искать сейчас спасшихся казалось делом безнадёжным.

Лишка опустила топор, волоча копьё, подошла к Яйяну.

– Вот видишь, – хрипло сказала она, – за твоих родичей мы расквитались. Не совсем, конечно, но начало положено.

Яйян гулко сглотнул и ничего не ответил. Пламя пожара, не собирающееся покуда опадать, отблесками змеилось в его глазах, отчего казалось, будто взгляд мстителя налит кровью.

Скил и Калюта обходили приворотную площадь, добивали раненых. Затем все четверо принялись стаскивать трупы ко входу в селение и, раскачав, кидать в огонь. Ещё тёплые тела женщин, подростков, младенцев, стариков… Взрослых мужчин среди убитых оказалось всего шестеро.

Когда начало слегка рассветать, Яйян отыскал то место, где были закопаны его убитые соплеменники. Здесь не было ни камня, ни столба, никакой отметки. Словно издохших животных закопали здесь мэнки. Прошёл бы год, заросло место лебедой и репейником, так никто бы и не подумал, что здесь зарыто почти три сотни человек. Далеко ещё не за каждого из них расплатились с мэнками люди. Счёт лишь открыт, и с каждым новым сражением предстоит ему возрастать.

Яйян ножом сгрёб в сторону немного земли, достал из кисета щепоть алой киновари, припудрил землю, затем вернул землю на место, скрыв алое пятно. Дети Лара стояли в молчании, понимая, что сейчас они не смогут ничем помочь. Яйян отдавал погибшим родовичам свою кровь, хотя щепотка киновари, способная возродить душу одного человека, вряд ли поможет сразу трём сотням.

И в это время чуть в сторонке, где густо зеленели кусты бузины, объявилась щуплая хохлатая фигурка. Мальчишка-мэнк, лет, должно быть, одиннадцати, не больше, случайно уцелевший в ночной бойне. Должно быть, он сумел-таки перелезть через частокол где-то в другом месте и оттого опоздал к сражению возле ворот, потому что такие мальчишки с поля боя не убегают. За ночь он сумел смастерить из кожаной опояски пращу, на ощупь набрать камней и теперь в одиночку вступил в безнадёжный бой с чужаками, убившими всех его родных.

Люди заметили противника лишь обернувшись на свист камня. Гранитный желвак с кулак величиной ударил в висок Скилу, и охотник замертво рухнул на землю.

– Ха! – крикнул мэнковский недоносок и потянулся за следующим камнем, но копьё, пущенное сильной рукой Лишки, пробило его насквозь, выйдя со спины.

Секунду мэнчонок стоял, согнувшись, словно перечёркнутый копьём, потом медленно повалился на бок.

• Предыдущая
• 51/69
• Следующая