Заговор небес - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 26

• Предыдущая
• 26/80
• Следующая

Я достал из кармана куртки крестовую отвертку и принялся выкручивать винты, коими решетка полуподвала крепилась к стене. Четыре винта, четыре минуты – и решетку я сдвинул в сторонку. Дом по-прежнему безмолвствовал.

С оконцем, ведущим в цокольный этаж, я вовсе не церемонился – поддел щеколду отверткой. Окно распахнулось. Будем надеяться, ни в доме, ни в гараже действительно нет сигнализации.

Я всунулся в оконце. Плечи проходили свободно. Я включил фонарик.

И попал точно по назначению. Внизу, подо мною, расстилался гараж. На две машины. Одно машиноместо оказалось пустым. По всей вероятности, здесь обыкновенно стоял «Пассат», который я часом ранее осматривал на посту ДПС.

Рядом с сиротливой пустотой помещалась красавица «Поло» – маленькая, чистенькая, упругая.

Я погасил фонарик. Развернулся и протиснулся в окно ногами вперед. Стараясь не шуметь, спрыгнул внутрь на цементный пол. Прислушался.

Дом оставался недвижим.

Я снова вытащил из куртки фонарик, включил его и подошел к немецкой красавице.

Пододеяльника у меня с собой не было, но здесь он и не требовался. Бетонный пол в гараже был сухим и чистым. Я лег на спину и вдвинулся под днище «Поло».

Посветил фонариком.

Передо мною открылась точно та же картина, что часом раньше под днищем лессинговского «Пассата».

Распределительный тормозной шланг, отходящий от компрессора, был надрезан. Надрезан так же, как и у «Пассата», не ровным, но рваным, косоватым образом.

Кто бы ни делал эти надрезы, он был хитрым человеком: у непосвященного наблюдателя могло создаться впечатление, что шланг порвался сам по себе. Хотя для немецкой машины подобная поломка была, в моем понимании, чудом из чудес.

Шланг был весь залит тормозной жидкостью. Какое-то ее количество влажно блестело на бетонном полу.

Я выполз из-под «Поло».

Будем надеяться, что герр Лессинг никуда не соберется ехать на ней – до тех пор, покуда мы с Катюшей завтра утром его не предупредим.

А даже если и соберется – он-то, педантичная немчура, – наверняка обратит внимание, в отличие от сумбурной русачки Валентины, на тревожный сигнал на приборной панели, указывающий на недопустимое падение уровня тормозной жидкости.

Особняк я покинул столь же спокойно, как попал в него, – хотя бы и через забор.

Спустя пару минут я тихонько тронул с места свою «восьмерочку».

Шел уже шестой час утра. За последние сутки я проехал не менее ста двадцати километров. Дважды, перед визитом в «Мэджик трэвел» и к Варваре Филипповне, надевал, а потом снимал галстук. Опросил шестерых свидетелей. Осмотрел два места происшествия… Однако спать мне, на удивление, совершенно не хотелось. Появилась даже предательская мысль: заскочить к Любочке, отблагодарить за информацию – тем паче что она жила совсем неподалеку, у метро «Алтуфьево». Но я остудил себя. Еще довольно-таки терпимое хамство – звонить девушке в полтретьего ночи, но в половине шестого утра вваливаться лично, хотя бы даже с цветами и тортом, – уже, пожалуй, перебор.

Поэтому, двигаясь на второй передаче по заснеженной поселковой дороге, я набрал номер другой женщины – моей клиентки Екатерины Калашниковой. У нее, как я и ожидал, сработал автоответчик.

– Екатерина Сергеевна! – проговорил я прибору. – Это Павел. Я по-прежнему настоятельно прошу вас никуда из дому не выходить, дверей никому не открывать. Завтра, то есть седьмого января, в двенадцать часов тридцать минут, я сам приеду к вам домой. У меня появились к вам вопросы, которые требуют срочного личного разговора. И еще. Пожалуйста, сразу же, как проснетесь, позвоните герру Лессингу. И попросите его заглянуть под днище его машины. Я думаю, он поймет. До свидания, привет вашему супругу.

Автоответчик отключился.

Я вырулил на шоссе и порысил к дому. По крайней мере пять часов сна я заслужил.

Гаишники, не трогавшие меня всю сегодняшнюю ночь (плавно перетекшую из вчерашнего дня), теперь отыгрались на мне по полной программе: тормозили «восьмерку» три раза. Но ни рубля, конечно, не получили. Я был водителем-образцом: трезвый, не нарушающий скоростной режим – к тому же славянской национальности и с московской пропиской.

В итоге, после всех остановок и разборок, я очутился по месту своей прописки, на Большой Дмитровке, только в начале седьмого утра.

Отставник Федотыч в кальсонах уже пил свой утренний чай.

– Гуляешь? – одобряюще приветствовал он меня и поощрительно подмигнул.

Катя Калашникова выполнила мою рекомендацию: оранжевый «Фиат Пунто» стоял прямо под окнами шестиэтажного сталинского дома в тихом переулке. Я припарковал свою «восьмерку» рядом с ним.

Консьержка устроила мне форменный допрос – похлеще любого гаишника. Это меня порадовало. Пока моя клиентка сидит дома, ей с такой охраной ничто не угрожает. Если только в распоряжении у неизвестного мне злоумышленника (злоумышленников?) нет винтовки с оптическим прицелом.

Дверь мне открыла Катя. Она была в тапочках на босу ногу, легких брючках и маечке (кажется, на голое тело). Отчего-то мне было приятно ее видеть.

– Заходите, Паша, – приветливо пригласила она меня. – Раздевайтесь. У нас хорошо топят… С Рождеством вас!

– И вас.

– Нет-нет, туфли не снимайте, я вас умоляю. Ненавижу этот обычай. Да и тапочек у меня нет… У нас беспорядок. Проходите на кухню.

Из комнаты выглянул господин профессор Дьячков в спортивном костюме. Вид у него был отрешенный. Волосы взлохмачены.

– Здравствуйте! – радостно улыбнулся он и протянул руку. – Извините, не могу вам составить компанию… Работа… Заинька, – просяще обратился он к жене, – будешь варить кофе господину… э-э… – по его лицу было видно, что он успел забыть, как меня зовут, – э-э… нашему гостю, – вывернулся он, – свари, пожалуйста, и на мою долю.

В открытую дверь мне были видны внутренности комнаты. Там стояло два письменных стола, полки ломились от книг – по разным специальностям и на разных языках. Кажется, гостиная служила хозяевам кабинетом. Даже телевизора в ней не было.

Когда встрепанный профессор Дьячков удалялся в свой кабинет, мне вдруг в очередной раз вспомнилась та самая фраза из учебника криминалистики, которая гласила, что девяносто процентов бытовых убийств совершаются половыми партнерами жертвы. А ведь Дьячков, в числе прочих шестерых, присутствовал на даче в тот вечер, когда отравили гражданку Полевую… И на позавчерашний вечер, когда некто в маске стрелял в его супругу, железного алиби у него нет. Вполне можно было успеть – по московским-то пробкам! – быстрее Кати вернуться домой на метро и встретить ее с утешающим чаем… Да и тормозные шланги в автомобилях у Лессингов он вполне мог перерезать – во время той злосчастной вечеринки две недели назад… Я тряхнул головой. Представить, что моложавый, сильно близорукий и нескладный профессор Дьячков покушается на жизнь своей гражданской супруги Кати Калашниковой, при известной доле воображения было возможно. Ему нужна квартира, обстановка и все такое… Или: у него появилась молоденькая любовница; легче отправить супругу на тот свет, чем делить совместно нажитое имущество… Но вот зачем ему было губить Валю Лессинг?.. И зачем – убивать Настю Полевую?.. На эти вопросы даже при очень богатом воображении невозможно было найти ответы.

Но ведь кому-то и зачем-то это понадобилось, черт возьми, делать!..

Я прошел вслед за хозяйкой на кухню. Кухня была просторная, уютная, натурально-деревянная. Под потолком висела эксклюзивная (как пишут в рекламах) люстра. На специальной полочке притаились разные мелочи – видимо, милые для хозяев: кружка с изображением Эйфелевой башни, пирамида Хеопса в одну миллионную натуральной величины, гжельский заяц с надписью 1999 на животе, копеечный бычок в коробочке I love you… Именно здесь расположился в этой квартире телевизор, а система зеркал позволяла, кажется, смотреть его отовсюду – даже от плиты. Кроме того, кухня была снабжена и другой хозяйственной утварью: современной кофеваркой, микроволновкой, посудомоечной машиной и электрочайником. По всему было видно, что в квартире проживают люди не бедные (но и не слишком богатые), а также обладающие определенным вкусом.

• Предыдущая
• 26/80
• Следующая