Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 44

• Предыдущая
• 44/76
• Следующая

Надя вздохнула. Аура Северной столицы более не ощущалась. Наступающие со всех сторон убогие панельные многоэтажки да нервные толпы на автобусных остановках – какая уж тут романтика…

Ее совсем не пугала долгая и неудобная поездка. Даже хотелось бесконечной дороги, ухабов, трудностей. И еще – одиночества. Она немного устала от Димы, его быстрой мысли, его ехидных реплик. С ним постоянно находишься в напряжении, трясешься, чтоб не попасть впросак, чтоб не выглядеть клушей, библиотечной тормознутой девчонкой, поклонницей несовременного Тургенева… Наде хотелось побыть в одиночестве. Послушать себя, свои мысли. Немного расслабиться. И заодно доказать Полуянову – всегда-все-знающему Полуянову, что она тоже кое на что способна.

Чем далее Надя удалялась от Питера, тем плоше становились дороги. Скрипящий от старости “ЛиАЗ” то и дело ухал в такие ямы, что Надя едва потолок головой не пробивала. “Куда ж меня завезут?!” – в ужасе думала она.

Но, на удивление, автовокзальная площадь города К, выглядела вполне опрятно. Благостная чистота, у каждого столба – урны и (о, что за редкость!) контейнеры для раздельного сбора разных видов мусора. Но ни одной продуктовой палатки, только полупустое вокзальное здание.

Надя без сожаления проводила взглядом отъезжавший “ЛиАЗ”. Век бы по таким дорогам не ездить! Все внутренности до сих пор трясутся. Требуют – немедленно! – чем-то себя побаловать. Например, любимым (но дорогим) грейпфрутовым соком.

Надя вышла с вокзальной площади, заглянула в первый подвернувшийся продуктовый магазин. Но в секции “Соки-воды” имелись лишь запыленные трехлитровые баллоны с тыквенным напитком. Тыквенный напиток, подумать только! Сразу школьные завтраки вспоминаются… Пришлось Наде давиться невкусной теплой фантой.

Улица Погонная, где проживали родители Лены Коноваловой, располагалась в центре К., на задах свежевыкрашенного здания мэрии. Со двора был виден развевавшийся на крыше городской администрации российский флаг. Надя отметила, что присутственные места в К, содержатся в бравом порядке. Чего не скажешь о городских задворках – начинавшихся, впрочем, прямо в центре. Облупленный трехэтажный дом, где проживали Коноваловы, смотрел на мир хмуро. Во дворе тревожно полоскалось белье. “Кажется, у них у всех тут большая стирка была”, – подумала Надя, пробираясь сквозь лабиринт простыней и пододеяльников. Она уверенно прошла к нужному ей среднему подъезду (если дом трехэтажный, то шестнадцатая квартира находится здесь, верно?). Старушонки на лавочке немедленно впились в Надю изучающими взглядами. Только бы расспрашивать не начали! Она равнодушно, стараясь не ежиться, прошла мимо. К счастью, вопросов ей задавать не стали. Она только услышала за спиной: “Не наша.., городская. К Миньке идет, что ли?"

Шестнадцатая квартира оказалась на третьем этаже. В полутьме подъезда Надя с удивлением разглядела, что потертую дверную обивку украшает выцветшая от времени переводная картинка – то ли Дюймовочка, то ли эльф: так истерлась, что и не разглядишь. Неужели еще от Леночки осталась? Надя сделала три глубоких вдоха и вдавила дверной звонок-. Он отозвался нежной, когда-то давно слышанной трелью: “тиу-ти-ти-у…” “Кажется, у нас в самой первой квартире такой звонок был”, – вспомнила Надя.

За дверью прошуршали шаги, привычного “кто там?” не последовало. Замок щелкнул.

На пороге показалась хозяйка. Она доверчиво смотрела на гостью. Надя успела отметить испещренное морщинами лицо, усталые, горькие глаза. Но при этом – совсем молодые, пышные волосы, целая грива, собранная в пучок, такой тугой, что голова женщины была слегка откинута назад.

– Здравствуйте, вы – Клавдия Алексеевна? – быстро спросила Надя.

Женщина улыбнулась, кивнула:

– Проходи, деточка.

– Я.., я, – засмущалась Надя, мучительно подбирая слова. Странные они тут, в этом К. Зачем пришел – не спрашивают. Сразу в квартиру зовут. Но топтаться на пороге она не стала. Вошла в тусклый, со вздутым линолеумом коридор.

– Кто там, Клавусь? – крикнул откуда-то из комнаты мужской голос.

– Еще не знаю! – весело ответила ему хозяйка. Надя заторопилась:

– Меня зовут Надеждой Митрофановой, я из Москвы, корреспондент газеты “Молодежные вести”. Я.., я… – Она снова засмущалась и выпалила:

– Я хотела бы поговорить с вами о Лене.

Сейчас Клавдия Алексеевна изменится в лице, в ее глазах полыхнет горе, тоска, отчаянье… Наде захотелось зажмуриться. Однако хозяйка просто удивленно спросила:

– О Лене? О нашей дочери? Но зачем? Надя едва удержалась от облегченного вздоха и смиренно произнесла:

– Я вам все сейчас объясню. В коридоре показался мужчина. Глаза из-под мохнатых бровей смотрят сурово:

– Чего тут у тебя, Клава?!

– Журналистка… Из Москвы… – растерянно пролепетала та. – О Леночке хочет поговорить…

Мужчина смерил девушку изучающим взглядом – даже в полутьме коридора видно, что не верит, – и потребовал:

– Удостоверение свое покажите.

Надя поспешно достала сложенный вчетверо бланк “Молодежных вестей” (у Полуянова имелись такие бланки, с печатью и лихо подделанной подписью главного редактора).

Хозяин включил бра и громко, с выражением, зачитал:

– “Редакция газеты “Молодежные вести” поручает специальному корреспонденту Надежде Митрофановой сбор и систематизацию материалов по теме: “Ленинградский технический университет: Вчера, сегодня, завтра”.

Он сложил бумажку, вернул ее Наде, строго спросил:

– А при чем тут наша Лена?

– Вань, давай хоть в комнату пройдем, – попросила жена. Голос ее звучал вроде бы просительно, но Надя безошибочно расслышала в нем убедительные, стальные нотки.

Надю провели в гостиную, Клавдия Алексеевна усадила ее в глубокое кресло и снова вроде бы робко обратилась к своему суровому мужу:

– Ванюш, чайку бы нам, а?

Супруг еще раз смерил Надежду цепким взглядом. Но безропотно удалился на кухню. Там зашумела вода, зазвякал чайник, фыркнула, зажигаясь, горелка.

Надя украдкой рассмотрела комнату. Никаких стенок и горок – вместо них развешаны ковры – на всех трех стенах, и даже на четвертой, меж двумя окнами, помещалось что-то вроде ковровой дорожки. Старый-престарый диванчик с двумя подушками, полированный секретер, самодельная полочка, по которой вьются-ползут цветы. И – фотографии, везде фотографии. Поверх ковров и рядом с ними. В деревянных рамках, в стальных, а то и просто в целлофане. Леночка – “снежинка”, видимо, в детском саду, Леночка – Снегурочка в школе… Она же – на коньках, на качелях, на морском берегу, счастливо улыбается… “Какая красивая!” – восхищенно подумала Надя.

Клавдия Алексеевна села в кресло напротив Нади.

Их разделял журнальный столик, на нем лежало несколько пожелтевших от времени тетрадок. Надя скосила глаза и удивленно прочитала на одной из обложек:

"Для работ по литературе ученицы 7-го “Б” Елены Коноваловой”.

Она потерянно взглянула в лицо Клавдии Алексеевны. Та смахнула слезинку, проговорила вполголоса:

– Леночка… Ей бы сейчас…

– Сорок три года было, – быстро закончила Надя. Она горячо произнесла:

– Клавдия Алексеевна, давайте.., давайте сохраним мужество…

– Мужество? – ахнула хозяйка. Ее слезы мгновенно высохли, она повысила голос:

– Какое мужество?! Леночка! Единственная дочь.., единственный ребенок…

Надя твердо выдержала осуждающий взгляд Клавдии Алексеевны и произнесла:

– У меня тоже горе. Пять дней назад я похоронила маму.

– Родители должны умирать раньше детей, – отрезала Клавдия Алексеевна. – Это закон природы.

И тут же, взглянув в Надино побелевшее лицо, залепетала:

– Ой, Наденька, извините.., простите меня, дуру старую…

– Ничего, – стиснула зубы Надя. Глаза застилало горе. А в голове билась не правильная, непрошеная мысль: “Я использую свою беду. Эксплуатирую – в собственных целях!"

Клавдия Алексеевна смотрела теперь на нее так участливо и встревоженно, что Надя поняла: теперь она может спрашивать о чем угодно.

• Предыдущая
• 44/76
• Следующая