Предпоследний герой - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 41
- Предыдущая
- 41/70
- Следующая
– Не исключаю, – легко согласилась Настя. – У нас в издательстве народ коварный. Может, кто в шампанское водки подлил.
– А Николенька где? – нахмурился Сеня.
– У матери. И ужин есть, и рубашку тебе я еще вчера погладила. Так что не ворчи. Давай лучше еще шампанского выпьем. При свечах.
– Да хватит тебе уже шампанского, – проворчал Сеня.
– Тогда – море любви! – предложила Настя. – Согласна – без шампанского. – И потянулась обниматься.
Сеня на ее объятия ответил неохотно. Чмокнул в висок и отстранился.
– Ну, Сеня-а… – обиженно протянула Настя.
Только-только ей начало казаться, что между ними все по-прежнему. Когда и ворчание, и претензии, и подколки на самом деле не всерьез, а так, для поддержания беседы.
– Давай лучше чаю выпьем, – сказал Сеня. – Я и торт купил.
Эх, не нравятся ей эти торты. Не иначе – нашкодил и теперь будет тортом грех замаливать. Но вслух она сказала:
– Чаю – так чаю. Только ты сам и заваривай, и торт режь. А я сегодня буду лениться.
«М-да, нужно срочно трезветь. Кажется, Сенька очередную разборку затевает. Что за жизнь настала в последнее время? Если встречаемся с ним – обязательно скандал».
Против воли вспомнился босс – самый, как говорили, бесконфликтный и милый человек во всем издательстве…
Но Настя тут же изгнала из головы непрошеный образ – умные карие глаза шефа. Ей начальника и на работе хватает. А в кругу семьи о нем думать нечего.
У нее муж есть. Любимый. Пока любимый…
– Ух ты, «Птичье молоко»! – воскликнула она, увидев коробку. И про себя добавила: «Только маленькое. Издательский торт, наверно, раз в сто больше был». – Ты и чаю индийского купил? Вот молодец! А то меня тошнит уже от этого грузинского варева…
«По полной программе семейное чаепитие обставил. „И „Птичье молоко“. И чай „со слоном“… Не иначе назревает что-то нехорошее. А ну как сейчас скажет: «Извини, Анастасия, но я встретил другую!“
Настя изо всех сил старалась не ревновать Сеню. Ни в чем его не подозревать… Но сегодня, когда муж упорно избегал ее взгляда, так и тянуло думать нехорошее…
«Эх, надо было мне настоять, чтобы он секретаршу сменил, – вздохнула про себя Настя. – А то видела я, как она в него своими глазками безресничными стреляет. Впрочем, роман с секретаршей – это примитивно. Скорее всего – это какая-то пациентка. Которая счастливо излечилась от смертельной болезни и обратила все фибры души на своего избавителя…»
– Настя, не знаю, как и сказать… – между тем произнес Сеня.
Внутри у нее все обмерло, а муж продолжил:
– В общем, я не хотел тебе говорить, только другого выхода нет. Надеюсь, что ты меня поймешь… И простишь.
Она машинально положила в рот кусочек торта и даже не почувствовала вкуса. Спросила ледяным тоном:
– Ну, что ты замолк? Продолжай!
Настя тщетно пыталась поймать Сенин взгляд – муж упорно глядел в пол.
– В общем… – Сенин голос сорвался. – У меня большие неприятности. Наш «Катран-мед» – хотят закрыть.
– Ф-фу, – Настя не удержалась от облегченного вздоха. – И всего-то?
– Всего-то? – вскинулся муж. – Всего-то?!! Ты только это можешь сказать?
– Ну, мне, конечно, очень жаль, – пробормотала она.
И вызвала этой фразой новую бурю негодования:
– Ах, тебе жаль? Кто-то хочет уничтожить дело моей жизни – а тебе просто жаль?!
«Неправильное ты выбрал дело своей жизни. Твой талант – это хлесткие фельетоны, блестящие интервью и берущие за душу очерки. А вовсе не дурацкий „Катран-мед“!» – подумала Настя. И терпеливо сказала:
– Хорошо. Расскажи мне, что случилось.
И Сеня, в досаде отодвинув тарелку с тортом и забыв про свой чай, рассказал ей все. Про бесконечные проверки. Про то, что в бухгалтерии замкнуло проводку, очень кстати, как раз накануне комиссии из Минздрава – и все документы сгорели, а чиновники говорят, что раз никаких бумаг нет – значит, дело у них нечисто. Про то, что родственники погибших пациентов подали на «Катран-мед» коллективный иск в городской суд…
– Мы с Тау долго ломали голову – и теперь не сомневаемся. Кто-то очень хочет, чтобы «Катран-мед» – закрыли. А у нас только появились первые результаты, Тау готовит подборку по контрольной группе… Показатели – даже лучше, чем у деда, почти восемьдесят процентов стойкой ремиссии.
«Врет все твой Тау», – подумала Настя. И уточнила:
– Неужели правда – восемьдесят? Четверо из пяти больных раком выздоравливают?
– Ну, не совсем выздоравливают, – неохотно признал Сеня. – Но о ремиссии говорят даже в том случае, если рост опухоли просто прекратился. Или, хотя бы, – замедлился.
– То есть пока они пьют твой катран – у них все в порядке. А когда перестают – опухоль начнает расти снова? – уточнила Настя. – Зависимость типа наркотической?
Непонятно, зачем она это сказала? Специально, что ли, чтобы Сеньку обидеть? Ведь прекрасно же знает, что ее мать, Ирина Егоровна, катрановое снадобье уже давно не пьет – и опухоль у нее, слава Создателю, не проявляется.
– Зачем ты так говоришь? – тихо спросил ее Сеня.
Глаза его смотрели жалобно. Настя давно не видела мужа таким – будто побитая собака. Привыкла уже, что взгляд его цепок, а губы вечно сложены в твердую, чуть презрительную ухмылку.
«Ну прости меня, Сеня!» – покаянно подумала Настя. И уже рот открыла, чтобы извиниться, – как перед глазами вдруг всплыли: все обиды, которые в последнее время наносил ей Сеня. Все его едкие реплики. Злые комментарии. И апофеозом – последняя претензия: что она, Настя, с кем-то спала, для того, чтобы его уголовное дело пересмотрели.
«Значит, ему меня обижать можно! А мне его нельзя? Ляпнешь что-нибудь, не подумав, – и тут же с повинной нужно бросаться? А Сеня – много он извинялся? После того, как мне гадости говорил?»
И Настя сухо сказала:
– Я, Сеня, конечно, не утверждаю, что от катрана твоего – нет никакого толка. Все-таки мамин пример перед глазами, да и вы в вашем «Катран-меде» кого-то наверняка вылечили. Но все равно: это очень сомнительно… И, врать не буду, – я не расстроюсь, если кооператив ваш закроют. Я тебе давно говорила: нельзя лечить людей неапробированным лекарством. Нельзя ничего им обещать – если вы и сами толком не знаете, как действует этот катран. А вдруг от него и правда возникает зависимость? Или, например, через несколько лет лекарство даст отдаленные, непредсказуемые последствия? Да с вашим катраном вообще ничего не понятно, – все больше распалялась Настя. – Например, как он на репродукцию влияет? Решит кто-то из ваших пациентов завести детей – и неизвестно еще, что из этого выйдет: вдруг какие-нибудь уроды родятся? Так что мое тебе слово: смирись. Закрывай свой «Катран-мед» к чертовой бабушке.
Она секунду помедлила и добавила:
– Ты очень умный, способный, талантливый. Мы с тобой лучше другую фирму откроем. Более перспективную.
Сеня слушал ее внимательно. Не перебивал. Вступил в разговор только тогда, когда Настя закрыла рот. Саркастически спросил:
– Долго свою речь репетировала?
– Экспромт, – пожала плечами Настя.
Слово «экспромт» для нее было вроде теста – если получается произнести его без запинки, значит, алкоголь уже выветрился.
Сейчас получилось.
– Ну а теперь послушай меня. – Сеня уложил локти на стол, впился в нее ледяным взглядом. – Меня не интересует твое мнение. Меня не волнует твоя точка зрения ни о катране, ни о моем кооперативе, ни вообще о моих делах. Твое место здесь последнее.
Настя от неожиданности даже в лице переменилась. А Сеня припечатал:
– Что – обидно? Не привыкла быть последней?
Настя, изо всех сил стараясь говорить спокойно, ответила. И тоже – хлестко, не в бровь, а глаз:
– А я последней никогда и не была. Это только ты неудачник. Универ не закончил, в тюрьме отсидел, московской прописки до сих пор нет, и даже фирму свою отстоять не можешь.
Как он с ней – так и она с ним. Хватит уже ему ее ранить. Она тоже не тварь дрожащая. Тоже права имеет. В частности – право голоса.
- Предыдущая
- 41/70
- Следующая
