Оскар за убойную роль - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 42
- Предыдущая
- 42/65
- Следующая
Отчим, кстати, говорил, что гладить мужские рубашки – целое искусство, особый подход нужен. Так что очень вовремя она пришла – как раз и попросит Макса преподать ей урок.
Таня осторожно сунулась в спальню. Дверь открылась бесшумно – у хозяйственного Макса в квартире ничего не дребезжало и не скрипело, – и она в оцепенении застыла на пороге. Гладильная доска оказалась пустой, утюг – невключенным. И никакой рубашки на плечиках…
А сам Макс находился в постели. В классической позиции «мужчина сверху». Женщину, которая лежала под ним, Таня не разглядела.
– Макс?.. – еле слышно выдохнула она.
Это сон, этого не может быть!
Ответом был яростный скрип кровати, жаркие стоны, томный, приторный запах мускуса.
«Это не он! Это какой-нибудь его друг! Из тех, у кого жилплощади нет! Макс – он такой добрый, вечно кого-нибудь выручает…»
Только откуда у приятеля такой же, как у Макса, шрам на бедре, и разве бывают у друзей совершенно одинаковые родимые пятна на спинах?..
– Да, да! Сахарок мой, грильяжик, конфеточка!..
Он не может! Он не имеет права! Говорить другой такие же слова, как и ей!
Еще одна порция сладких рыков – и Макс устало вытягивается на теле женщины. Он тяжело дышит, его партнерша постанывает, а Таня по-прежнему стоит на пороге и отстраненно думает: «Вот так вот. Получи, дура. А ведь гордилась и даже подружке хвасталась, что твой любовник придумывает слова исключительно для тебя. Грильяжик. Конфеточка… А у него, значит, все – конфеточки..»
– О, Макс, это супер! Я улетела! – восхищенно бормочет женщина.
А Макс отвечает:
– И мне с тобой было… как знаешь где? Будто мы далеко-далеко, в океане, на необитаемом острове, где только пальмы и солнце…
Значит, про остров – это тоже слова. Стандартный набор, который Макс выдает всем и каждой. А она-то, идиотка, мечтала, что они и вправду когда-нибудь полетят – скажем, на Мальдивы. Остановятся на дорогом курорте, но потом попросят отвезти их на необитаемый остров, где действительно только пальмы, солнце и океан…
И тут Татьяна не выдержала. Нет, она не стала рыдать. И биться в истерике тоже не стала. Просто тихо и раздельно произнесла:
– Ну, Макс, ты и гнида.
– Ой! – выдохнула девица.
– Татьяна? – растерянно прошептал Макс.
– Тварь, – спокойно сказала она. – Двуличная, подлая, склизкая тварь.
Макс молчал. Девица лихорадочно сбрасывала с себя его тело, укутывалась в простыню и почему-то прятала лицо.
Таня окинула взглядом такую привычную, стильную, умиротворенную спальню. Милые Максову сердцу мелочи: узкую напольную вазу с длинным сухим цветком. Лампу с фарфоровым абажуром. Хрустальную подставку под лосьоны. Телефонный аппарат, удобно пристроенный на стене возле кровати… Взгляд остановился на ночничке – дорогом, бронза с богемским стеклом, сама же выбирала и дарила… Дарила, идиотка, и самонадеянно думала: «Считай, для себя покупаю! Для нашей собственной семьи – мы ведь когда-нибудь поженимся?»
Ночничок полетел в стену. Очень красиво разбился, на сотни мелких, острых осколков.
– Таня, не надо! – севшим голосом попросил Макс.
Девица истерически завизжала. И вот странно: пока парочка ворковала, лица соперницы Татьяна не видела, а по голосу признать не смогла. Но сейчас, когда раздался визг, – хоть лица опять не видно, по тембру легко идентифицировала: это же Наталья! Ее, теперь уже бывшая, секретарша! Что ж, это не просто крушение. Это разгром. Ватерлоо…
– Здравствуй, Наташенька! – ядовито сказала Таня.
Для этой стервы вполне достаточно вазы – прямо в нее швырнуть, прицелиться, чтобы в голову… нет, успела, дрянь, увернуться. Впрочем, когда ваза бьется о стену и кровать осыпают осколки – тоже совсем неплохо…
– Татьяна, немедленно прекрати!
Но в голосе Макса совсем нет твердости, поэтому так: лампу со стеклянным абажуром – в них. А хрустальную подставку – в окно. Отлично, просто отлично: попала в самый центр оконного стекла, и даже плотная штора не самортизировала – оглушительный грохот, звон… и вот уже завыла сигнализация у чьей-то машины – осколки, видно, шлепнулись на ее крышу.
– Чтобы вы сдохли! Оба!!!
В эту минуту Таня уверена: ее слова – материальны, они злые, тяжелые, ядовитые. Они – подействуют. И эти оба – действительно сдохнут. Может быть, не сейчас, а чуть позже – но зато в страшных, невообразимых мучениях.
– Она сумасшедшая! – жалко всхлипывает Наталья. – Макс, Макс, сделай же что-нибудь!
Но Макс молчит. И в его глазах Таня вдруг видит – нет, не смущение. Не сожаление из-за того, что так вышло. И не грусть – потому что они теперь расстанутся навсегда. Нет, в глазах Макса – насмешка. НАСМЕШКА. Он забавляется. Ему весело.
– Ты пожалеешь, Макс, – тихо сказала Таня.
Вышла из спальни и хлопнула дверью так, что даже Максова аккуратненькая штукатурка не выдержала – посыпалась гипсовым дождем.
– Внимание! Она выходит. Повторяю: выходит, принимайте. Прошу подтверждения. Прием…
– Да, видим ее, спасибо.
– Тогда приступайте.
Таня не помнила, как доехала до дому, как поставила «пёжика» в гараж, о чем думала по пути. Будто этот отрезок кто-то стер из ее сознания ластиком. Словно внутри нее включился тот же автомат, робот, что начал действовать утром.
Из оцепенения ее вывел голос – развязный, наглый:
– Кого мы видим! Привет, козочка!
Таня даже не повернула головы. Пусть нервы на взводе, а сердце болит, словно после инфаркта, первую заповедь красивой девушки она не забыла: что бы ни говорили тебе уличные клейщики, самый лучший ответ – просто не обращать внимания. Но шаг нужно ускорить: до дома – всего ничего, метров триста, и вообще странно, что в их тихом, спокойном районе кто-то к ней клеится. Миллион раз ходила по маршруту гараж – дом – гараж, и ни разу никто не приставал, кроме, разумеется, безобидных алконавтов.
– Эй, выдра! Ты что, не рада?
Странно знакомый голос. Но разве ее знакомые позволяют себе разговаривать в таком тоне? И как не хочется поднимать глаза, что-то говорить, кого-то «строить»… Может быть, сам отстанет?
Таня прибавила шаг, но сильные и наглые пальцы уже схватили ее за локоть, грубо дернули… Пришлось обернуться.
Воронцов. Один из Воронцовых – Николай или Андрей, Таня так и не запомнила, кто из них кто.
Решительно и брезгливо стряхнуть чужую руку, ледяным тоном приказать:
– Убрал грабли, ну?!
– Какая злая, агрессивная кошечка…
Ее локоть он отпустил, но по-прежнему стоит в опасной близости, так, что от его тяжелого дыхания сводит нос.
– Какого хрена тебе надо?
– Лапуля хамит. Лапуля не рада… – вздыхает Воронцов.
Его глаза стекленеют.
– Я обещала, что бабки будут. Что еще? – сухо спрашивает Таня.
– Разговор есть, – ухмыляется Воронцов.
«Даже у уголовников есть свои правила. И они их обычно не нарушают», – говорил ей отчим. А Воронцов сейчас играет совсем не по правилам. Он обещал, что на три дня оставит ее в покое, а сам «за базар не отвечает». И улица пуста, только метрах в ста впереди шлепает какой-то старикашка, он ей точно не помощник, и машин совсем нет…
– Колян! – кричит Воронцов.
«Значит, этого парня зовут Андрей», – автоматически отмечает Таня и смягчает резкий тон:
– Андрей, у меня был тяжелый день. Ты не мог бы оставить меня в покое? А деньги я собираю. Честное слово.
Но Воронцов ее не слушает и вообще смотрит не на нее, а куда-то за спину.
– Андрей, пожалуйста… – Слезы в голосе даже не нужно играть – звенят сами по себе.
Но за спиной уже тормозит машина, и из нее выпрыгивает второй из Воронцовых – Николай, и они с братом ловко – видно, движения давно отработаны – запихивают ее в автомобиль.
– Помогите! – успевает выкрикнуть Таня – громко, отчаянно, из последних сил. И старичок, что шлепал по пустынной улице, ее слышит: остановился, начал растерянно озираться… Только что толку? Машина уже набрала ход, а один из Воронцовых – тот, который сел не за руль, а на заднее сиденье, рядом с ней, – по-хозяйски облапил грудь…
- Предыдущая
- 42/65
- Следующая
