Коллекция страхов прет-а-порте - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 3

• Предыдущая
• 3/63
• Следующая

– Как?

– Не волнуйся, это, конечно, болезнь – да не совсем. Ни воздушно-капельным, ни даже половым путем не передается. У меня – душевное страдание. Называется «кризис середины жизни». Мне ведь скоро тридцать, знаешь ли…

– Ну и что, что тридцать? Не семьдесят же!

– Как – ну и что? Как – ну и что? Все самое интересное уже позади, и старость не за горами…

– Старость у всех не за горами, – вздохнула двадцатилетняя Кирочка. – И у меня тоже.

– Ну, я, во-первых, старше тебя на целое поколение, ты еще в детский сад ходила, когда я уже Сартра читал, – начал разливаться Полуянов. – А во-вторых, земную жизнь пройдя до половины и осмысляя пройденный путь, начинаешь задумываться.

– О чем?

– О тщетности жизни вообще и собственных усилий в частности.

– Ой, Дим, о чем ты говоришь! Это у тебя-то – тщетность?! Ты ведь такая звезда! Сенсации одну за одной выдаешь. У тебя даже книги выходили!

– А что толку, – вздохнул Дима.

«Байроновский тон иногда удивительно воздействует на девушек. И многие из них обожают протягивать руку помощи, спасать, вдохновлять на подвиги. Иначе как объяснить, что девицы в таких безразмерных количествах сохнут по разным алкашам, наркошам и психам? Может, и Кирочка из породы жалостливых? Из «спасательниц»?»

– Сегодня – сенсация, – чайльдгарольдовски изрек Дима, – завтра – «гвоздь», а жизнь-то проходит…

Хоть и не всерьез произносил он свои сентенции, а чтоб на девушку впечатление произвести, все равно мысли, которыми он сейчас, в полушутейном разговоре, делился с Кирочкой, ему невольно в голову закрадывались – и с каждым днем все чаще. Особенно по ночам.

Дима вспомнил, как он сделал свой «гвоздь» – когда они с Татьяной Садовниковой в переделку на рейсе двадцать три – пятнадцать попали[1]. Тогда родная газета его репортаж из номера в номер печатала, с продолжением, телевизионщики интервью брали, денег появилось море – и казалось, что дальше его ждет новая, особенная, необыкновенная жизнь: вся такая лучезарная, в блицах, софитах и смокингах. Ан нет. Ничегошеньки тебе подобного. Эхо от сенсации улеглось, да гораздо быстрей, чем думал Дима, другие герои пришли ему на смену, иное стало забавлять публику – а он? Что оставалось ему? Опять, изо дня в день, ходить на работу, терзать клавиатуру, заниматься унылой поденщиной.

Затем, спустя пару лет, история повторилась – когда благодаря его стараниям кандидата в премьер-министры не только со всех постов сняли, но даже посадили[2]. Полуянов опять пожинал славу: заголовки, фото, интервью. Все дни были расписаны: в час – интервью у него берет «Евроньюс», в три – Си-эн-эн, в четыре – программа «Время». А многим еще и отказывать приходилось! И что же: та его слава продолжалась еще меньше. Неделю, и все. Потом случились новые сенсации, катастрофы, светские сплетни, и о Полуянове опять забыли – прочно и, казалось, навсегда.

– Только и остается, – вздохнул он вслух, рисуясь перед Кирочкой, – тащить свой воз, тянуть лямку, выдавать положенные тысячи строк…

– И все равно ты необыкновенный, – возразила Кирочка, и внутри Димы от ее комплимента все аж всколыхнулось. Но потом девушка вздохнула и печально добавила: – Не то что я.

Вот дурында! Она, похоже, вовсе не собирается его утешать, а сама на утешение и жалость напрашивается. Но уж этого Кирка от него шиш дождется. Да и вообще, трезво подумал Полуянов, нужна ли ему эта девица? Стоит ли продолжать с ней игры? На самом деле таких журналисточек он знал как облупленных. Слишком уж они предсказуемые – эгоцентричные, самовлюбленные, «все такие порывистые»…

– Будут у тебя, Кирюшка, еще, как американцы говорят, твои «пятнадцать минут славы».

– Ты уверен?

– Сто пудов, – буркнул Дима, закругляя разговор и откусывая целых полпирога с курагой, чтобы забитый рот не дал возможности продолжать дискуссию.

Обед несостоявшиеся любовники завершили в молчании и, холодно распрощавшись, разошлись по своим кабинетам.

Оставшись один, Дима пропел недурным баритоном: «Была без радости любовь, разлука будет без печали…» А потом с тоской подумал: теперь перед ним во весь рост встал вопрос – чем занять вечер? Тупо, в одиночку, торчать у телевизора с DVD-плеером? Накачаться пивом в мужской компании? Созвать друзей, опять же, мужеска пола, на преферанс? Но ни первое, ни второе, ни третье не прикалывало – а дежурной цыпочки у него в данный момент не было. А цыпочка потенциальная, Кирка, – жестоко обломала… Что оставалось делать?

«Позвоню-ка я Надюхе, – вдруг решил он. – А что? Это мысль. Старый боевой товарищ, умная баба. И никакого намека на секс. Да и черт с ним, с сексом. Просто посидим, потреплемся, расскажем друг другу новости… Да и совестно, право. Тыщу лет ей уже не звонил, а еще другом детства называюсь…»

Жизнь шла наперекосяк, и почему так не везло – непонятно.

Она ведь совсем не крокодилина. Не фотомодель, конечно, но внешность приятная, и фигура нормальная – приятной полноты, это сейчас стало модно. И уж тем более не дура: институтские преподаватели когда-то все уши пропели – и о потенциале говорили, и о грядущей удачной карьере. Но только никудышные из учителей вышли пророки – великого будущего Надя Митрофанова так и не дождалась. И от этого было ужасно горько.

Ей двадцать семь. Возраст, когда ученые – защищают кандидатские диссертации, менеджеры – получают в свое распоряжение первых подчиненных, а талантливые актрисы – начинают сами выбирать, в каких им фильмах сниматься. Ну и, конечно, все девушки к двадцати семи уже давно отыграли свадьбы, а то и принесли из роддома по хнычущему свертку. А она, Надя, до сих пор на бобах. Работает – на бросовой должности в библиотеке, живет – одна. (Любимая таксочка, Родион, будни, конечно, скрашивает, но на настоящую родственную душу все же не тянет.) И, главное, нет ни малейших перспектив, что ее жизнь хоть когда-то изменится. Ну, допустим, назначат ее заведующей залом – и что? Станут чаще «на ковер» вызывать да обязанностей навалят два воза. А прибавка в пятьсот рублей в месяц при современной жизни большой роли не играет.

С личной жизнью – тоже полный застой. О том, что надо бы замуж, Надя начала задумываться лет с двадцати, но только в ЗАГС ни с кем так и не сходила. Все что-то нос воротила, выбирала, придиралась: тот не такой, этот не сякой, вдруг завтра кто получше на горизонте появится? Последний пример – Сашка. Вроде бы всем хорош. И при должности, и при внешности, но скучный – до старческой мигрени. А уж предсказуемый какой! Надя, например, всегда знала, какие цветы он подарит (весной, ясное дело, мимозы, а розы – только летом, когда на них цены падают). И куда позовет – если в кино, то именно на тот фильм, о котором в «Молодежных вестях» давеча положительная рецензия была.

– Ничего ты не понимаешь: такие зануды для семьи – самое оно, – консультировали Надю коллеги из библиотеки. – Из них отцы хорошие получаются.

Но только стоило представить семью с мужем-Сашкой, у Митрофановой от тоски сразу начинало зубы ломить. И Саше она отказала. Решила еще подождать. Все надеялась, что женихов в ее жизни встретится немало. Однако под глазами уже первые морщинки стали появляться – а замуж она так и не вышла…

Надя старательно изображала, будто все у нее в шоколаде. Говорила, что в современной жизни семейные ценности уже не котируются и что лучше быть одной, чем рядом с кем попало. И никому никогда не признавалась, до чего же ей надоело: каждый вечер ехать из утихшей библиотеки в вечно тихую квартиру.

– Ты, Надька, пластифицировалась, – как-то пошутил ее приятель Дима Полуянов.

– Ты имеешь в виду, остановилась в развитии? – холодно уточнила она.

– Нет-нет, ни боже мой, – испугался Димочка (он хоть и охальник, а краснеть еще не разучился). – Я не хотел тебя обидеть. Просто жизнь твоя уж по такой накатанной колее идет… Как тебе только не скучно: библиотека – дом, дом – библиотека?.. А всех развлечений – Родиона к ветеринару возить! Ты в ночные клубы, например, ходишь? Хоть иногда?

• Предыдущая
• 3/63
• Следующая