Дата собственной смерти - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 8
- Предыдущая
- 8/65
- Следующая
– Ну, это… убили его, – неохотно пробормотал он.
– Что-о?.. – Наташа замерла, остановилась. Мимо текла толпа загорелых, беспечных и веселых людей – они только что прилетели с Мальдив и спешили к такси и машинам.
– Встала, будто колода, – тут же обругала ее какая-то пассажирка.
– И правда, пойдемте, Наташа, – попросил Ленчик.
– Я никуда не пойду, пока ты мне все не объяснишь, – отрезала она.
– О господи! – водитель в отчаянии закатил глаза. – Да что ж объяснять-то, я сам почти ничего не знаю!
– Значит, расскажи, что знаешь, – велела Наталья.
– Ну… Ехал он домой. А машину его взорвали. Тачка в клочья, отец ваш насмерть, идет следствие – вот все, что слышал.
– Кто взорвал?.. Как? – Наташа пыталась – и не могла – прийти в себя.
– Да кто ж знает – кто, – вздохнул Леня. – Говорю ведь вам, следствие идет. Можно сказать, только что началось. Пойдемте быстрей, пожалуйста. А то Денис Борисыч сердиться будет. Приедем – все и узнаете.
«Мне, наверно, нужно сейчас заплакать?» – отстраненно подумала Наталья.
В глазах и правда защипало. Ленчик вздохнул, перекинул ее сумку на плечо и взял девушку за локоток:
– Пойдемте, Наташа, прошу вас. В машине поплачете, если так хочется.
Она смахнула слезы.
– Что ты, Леня, я вовсе не плачу, – ее голос дрогнул.
Значит, вот что скрывалось под обтекаемым «скоропостижно скончался»… Значит, отец убит…
И тут же в голове стрельнула новая мысль, очень странная:
ЭТОГО И СЛЕДОВАЛО ОЖИДАТЬ.
И снова Наташа остановилась, замерла, прислушалась к себе. Откуда взялась эта фраза? Почему она вдруг пришла в голову?
…Они уже подошли к машине. Ленчик уложил сумку в багажник, распахнул перед Натальей дверцу и с видимым облегчением уселся за руль – было видно, что вести машину ему нравится куда больше, чем утешать плачущих девушек.
– Ну что – с богом? – Ленчик взял с места так резво, что Наталью прижало к спинке сиденья.
И тут же возмущенно засигналил какому-то «Рено-Клио» с безусым парнишкой за рулем – пацан осмелился попытаться выехать с парковки вперед него. Наташа поморщилась: оказывается, она уже и забыла, какое оно – сумасшедшее столичное движение. Она вообще чувствовала себя чужой и слегка опьяневшей – от смены климата, от загазованного воздуха, от характерно быстрой московской речи. Очень быстро, оказывается, отвыкаешь от столичного ритма жизни! Тут все так стремительно, безудержно… Кажется, она даже русский слегка подзабыла: Ленчика – и то понимала с трудом, а уж говорок диктора по радио и вовсе звучал, словно совершенно чужой язык. Или дело не в том, что она от русского отвыкла, а совсем в другом: москвичи говорят так стремительно, словно горох в коробку сыплют – та-та-та-та-та…
«Ничего. Освоюсь, – успокоила она себя. – Во всяком случае, вспоминать родной язык легче, чем со всеми говорить на иностранном. Нужно просто на нем разговаривать». Она спросила Ленчика:
– Как дело с отцом было?
– Не знаю я ничего… правда… – Он жалобно взглянул на нее. – Ну, говорят, пластита до фига подложили… Килограмм пять, что ли…
– Где это случилось?
Шофер вздохнул:
– Подъездную дорогу к коттеджу знаете? Ее и заминировали.
– Кого-нибудь подозревают?
– Наташа, пожалуйста! – попросил Ленчик. – Мне Денис Борисыч велел… ну… чтоб без слухов. Спросите лучше у него, ладно?
– Хорошо, – вздохнула Наталья. – Тогда расскажи мне, где похоронили отца.
Ленчик вздохнул в ответ. Ему явно было нелегко – вести машину со всеми атрибутами московской езды – подрезать, сигналить, выезжать навстречу – и одновременно поддерживать беседу. Но все же ответил – кратко, в лапидарном стиле:
– Теляево. Были шансы на Ваганьковское. Не захотел. Удивились. Что делать?
«Ленчиков ответ переводить надо», – подумала Наташа. И перевела: «Планировали похоронить на Ваганьковском. Но оказалось: отец просил, чтобы его похоронили в Теляево – в коттеджном поселке. Такого поворота не ожидали, но волю покойного выполнили».
– Там разве есть кладбище? – удивилась Наташа.
Она хорошо помнила поселок, где в последние годы жил отец: несколько десятков кирпичных особняков за кирпичными неприступными заборами. Из инфраструктуры – только причал для лодок и круглосуточный магазинчик-палатка, а где там кладбище?
– Деревня. Березы. Грачи, – хмыкнул Ленчик.
И Наташа снова «перевела»: значит, на деревенском кладбище. За околицей деревни Теляево, к которой приписан коттеджный поселок. Под сенью берез… Что ж, отец заслужил покоя – хотя бы в смерти.
– Ублюдки… – пробурчал Ленчик.
Наташа вопросительно взглянула на водителя – он махнул в сторону ржавой «шестерки» с компанией подростков. Машина гордо плелась по самой середине дороги со скоростью не больше пятидесяти. Ленчик, надсадно сигналя, сел «шестерке» на хвост, принялся мигать дальним светом – по встречной не обгонишь, идет сплошной поток грузовиков.
– Куда ты летишь? – укорила водителя Наташа. – Я уже не спешу. Все равно опоздала.
– Денис. Не позже восьми. Нотариус. Завещание, – в том же кратком стиле отрапортовал шофер.
«Значит, брат велел, чтобы он привез меня к восьми – потому что придет нотариус и огласит завещание. Ну, конечно, как же без нотариуса – с отцовским-то состоянием!»
– А почему такая спешка? – удивилась Наташа. – Ведь только сегодня похоронили…
Она не ожидала, что Ленчик ответит на вопрос: откуда ему-то знать? Однако водитель ответил. Поморщился и объяснил:
– Рита. Лондон. Дети. Спешит. – А Ритка разве без детей приехала? – удивилась Наташа.
Сестра – вот уж сумасшедшая мать! – обычно никогда не расставалась с детьми. В былые, богатые, времена Наталья пару раз приезжала в Лондон, приглашала сестру на обед или чай – и та всегда являлась с малышами, даже если они договаривались встретиться в каком-нибудь чопорном и фешенебельном ресторане. Дети шалили и визжали, официанты морщились, а Рита держалась как ни в чем не бывало.
– Специально не привезла. Психология, – презрительно фыркнул Ленчик. – Боится нервировать.
Ах, ну, конечно же, Наташа и забыла: Ритка ведь воспитывала детей по какой-то заграничной системе, кажется, японской, – и система гласила, что до десяти лет малыши должны получать только положительные эмоции. А тут: похороны, гроб, слезы… К тому же дедушку малыши едва знали: общались только по телефону и даже не видели ни разу.
– С кем же дети остались? – поинтересовалась Наташа. – С Питом?
– Нет. Бонна. Рекомендации. Но все равно боится. – Ленчик опять фыркнул. – Спешит обратно.
«Нехорошо это, – подумала Наташа. – Едва похоронили – и сразу завещание… А я и вообще получаюсь сволочь: даже на похороны не попала – сразу на оглашение. Впрочем, на Западе, по-моему, именно так и бывает во всех богатых семьях: утром похоронили, а уже вечером – наследство делят».
А Ритка, выходит, теперь живет «по-западному»: хочет как можно быстрей узнать отцовскую волю – и домой, в Лондон. Что ж, ее можно понять. У сестры с отцом свои счеты…
Наташа прикрыла глаза – от усталости и чтоб не видеть очередных шоссейных подвигов Ленчика. И сразу же накатило воспоминание: Рита, тогда еще совсем юная, яростно кричит отцу:
– Как же я тебя ненавижу!..
Тогда, десять лет назад, они были совсем другими.
Денис, худощавый, самоуверенный пятикурсник. Она сама – второкурсница, фанатевшая от студенческой жизни – какой разительный контраст с ненавистной школой! И ершистая (переходный возраст!) девятиклассница Рита с первыми мальчиками и слезами из-за ugris vulgaris…
– Совсем выросли мои птенчики, – вздыхала мама.
«Птенчики» действительно выросли. Болели первой любовью, решали первые взрослые проблемы. И не сразу поняли, что в их гнезде, в семье, случилась беда… А когда поняли – было уже поздно.
Они, конечно, и раньше видели: между родителями что-то происходит. За ужинами мама с папой едва перебрасывались парой слов – хотя еще недавно могли целоваться между супом и вторым, словно школьники. Совсем перестали сидеть рядышком перед телевизором, просматривая какой-нибудь «Окончательный анализ» с Ким Бейсингер и Ричардом Гиром. Прекратились и совместные поездки то в театр, то в магазин, то на природу. Отец больше не называл маму «лапулечкой», и, соответственно, нежное папино имя Борисонька превратилось в равнодушного Бориса.
- Предыдущая
- 8/65
- Следующая
