За право летать - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 69

• Предыдущая
• 69/77
• Следующая

Что-то лопнуло внутри и хлынуло наружу, чужие нити порвались, и Маша с мгновенным ужасом и облегчением рухнула навзничь, раскинув руки.

Единственное обстоятельство, которому Вита хоть как-то могла радоваться в сложившейся ситуации, – что в результате операции никто не пострадал. По верхним этажам госпиталя коты, благодаря халатам и шапочкам, умудрились проскочить практически незаметно в обе стороны. Охрана же спецбокса, вняв недавним предостережениям лучшего специалиста по внеземным формам жизни, при виде котов спокойно легла на пол, потом, по подсказке Виты, сползлась в бокс напротив, любезно показала, как он закрывается, – и теперь, судя по звукам, резалась в карты. Вите оставалось только позавидовать им. У неё под началом – а вернее сказать, на руках – внезапно оказались два взрослых инопланетянина-кота и один подросток, её собственный внезапный сынок; два вышедших из комы, но ещё с мутными глазками инопланетянина-нудиста; агент имперцев, она же крутая телепатка по совместительству; два телохранителя на грани нервного срыва; Ким, давно перешагнувший эту грань; и – вот уж в буквальном смысле «на руках» – две новорожденные полумарцалочки, Барсовы детки, и их вымотанная трудными родами (остались одни глаза) маленькая мамаша-рыжуха. И все, кроме младенцев, были твердо уверены, что она, Вита, точно знает, что делать дальше.

А у Виты был жестокий затык.

Она уже со второй половины дня начала подозревать, что в городе происходит что-то серьезное и опасное. Это отсутствие Мартына во всех местах, где он мог находиться, а потом – просто отсутствие связи с Базой. Это взревывавшие несколько раз сирены где-то вдали. Это бесконечные рассказы по репродуктору о выигранном космическом сражении, чьи-то истеричные, захлебывающиеся крики о победе, о не напрасно пролитой крови… Потом телефон снова заработал, но стало ещё хуже, потому что по обоим договоренным с Мартыном адресам, куда при первой же возможности ей следовало отвезти очнувшихся «нудистов», ответили чужие люди, не знавшие пароля.

Это был удар. И еще: ей, так привыкшей во всех сложностях жизни и службы полагаться на себя, и только на себя, вдруг остро потребовался кто-то, кто подскажет, поможет, кто знает, что правильно, а что нет… короче, этот черномордый с выгоревшим ежиком неторопливый болван, в которого она так постыдно втрескалась.

На базе «Пулково» ей не сразу, но сказали, что на территорию полковник Липовецкий из Коминваза вошел ещё днем, но территория эта огромна, на ней происходят не подлежащие разглашению события, и найти полковника сейчас, в темноте и тумане, просто-напросто невозможно.

(Адам в это время уже улетел на вертолете «Вымпела», но кап-три Полянский, так и не смененный сегодня, знать этого не мог.)

Ждать, что он вернется сюда, нельзя. Неровен час нагрянут кузены. Чудо, что они все ещё не нагрянули.

В подготовленных местах ждет кто-то чужой.

Нельзя домой, нельзя к родителям, нельзя вообще к сколько-нибудь хорошим знакомым – если будут искать, то в первую очередь там.

А главное – как сообщить Адаму, куда она подевалась вместе со всем этим балаганом?

…Бывает «Эврика», а бывает и «сатори». «Эврика» – это когда бегаешь голым и в восторге размахиваешь руками. «Сатори» – от изумления останавливаешься и смотришь вдаль. Потом идешь дальше, но уже преображенный: неизвестное или неразрешимое стало простым и обыденным.

Сейчас у Виты было именно сатори. Она только покачала головой: почему до такой самоочевидной идеи нужно было додумываться?..

«Там каждой твари по паре, а я – одна….» – написала она записку, поручила её на сохранение солдатику-санитару (дополнив новенькой хрустящей сотней), объяснила, кому передать, – после чего, к великому облегчению врачей, состоялся то ли исход из Египта, то ли свертывание передвижного цирка-шапито.

После дождя и ветра на город навалился туман, и самого интересного не видел никто: как на втором этаже госпитального корпуса открылось темное окно и к окну этому по очереди причалили два маленьких черных кораблика. Потом из ворот госпиталя выехал, светя всеми фарами, здоровенный «блейзер» – коминвазовская спецмашина. Сначала она ехала по шоссе, потом свернула в какой-то тупик. Кораблики подлетели к ней сверху, как-то хитро пристроились, чем-то подцепили – и вся эта троица низко-низко, цепляя туман и облетая деревья, понеслась на север, по прямой к Кавголово.

Адам толкнул хлипкую дверь парадной. В нос ударил запах кошек и болота. На нижней площадке не горел свет, ступеньки были щербленые. Макарушкин включил фонарь.

– Сейчас ещё окажется, что не работает лифт, – сказал он. Но лифт работал. Правда, воняло в нем намного сильнее. Седьмой этаж. Вот эта дверь – обшитая щелястой вагонкой.

– Никакого понимания у этого марцалья, – сказал Адам. – Уж мог бы, сучара, девке нормальную хату купить…

– Если не откроет сам, ломать придется громко, – почесал подбородок Макарушкин. – Железо, похоже, толстое…

Они одновременно посмотрели на часы. Без четверти два. Штурмовая группа уже на крыше. Спустили веревки…

– Громко – рискованно, – сказал Адам просто для того, чтобы хоть что-то сказать; все уже и так обсудили на сорок сороков. Потом он подышал на пальцы и нажал кнопку звонка.

За дверью хрипло заверещало; это был какой-то мотивчик, запиленный до неузнаваемости. И только когда зашаркали шаги, до Адама дошло: «Турецкий марш».

– Кто? – В голосе ни тени сна.

– Дмитрий Николаевич? Это Адам Липовецкий. Я вашу супругу в роддом отвозил.

– А, Адам… Что-то случилось?

– Ну, как сказать… Марина Вениаминовна просит вас приехать.

– Вот так, среди ночи? А почему именно вы?

– Я же говорил, у меня там племянник лежит. Я ездил к нему домой за вещами, вот сделал крюк небольшой…

– Ей стало хуже? А как дети?

– Дмитрий Николаевич, мы так и будем переговариваться через дверь?

– Я не знаю, один ли вы. Сегодня в городе творится черт-те что. Стреляли.

– Я один, без оружия, в окрестностях не стреляют и вообще ни души. Вы едете или нет?

– Вы не ответили: ей что, хуже?

– Я не доктор. Но она звала вас. У вас же тут где-то был телефон…

– Да? А вы не пытались сегодня пользоваться телефоном? Это черт-те что, а не связь.

– Я понял. Мне уходить? Я могу подождать вас в машине. Решайте.

Он вызвал лифт. Дверь разошлась – и одновременно приоткрылась дверь квартиры.

– Подождите! – Голос старика Града вдруг стал визгливо-начальственным. – Зайдите на минутку.

Адам дернул плечом и словно нехотя поплелся в квартиру. Макарушкин, распластавшийся по стене, одобрительно подмигнул.

По плану Адам должен был оценить обстановку, а потом принять решение: то ли нейтрализовать старика самому, то ли, выходя, придержать дверь и впустить Макарушкина, то ли уйти и предоставить действовать штурмовой группе.

Оружия у него действительно не было, тут он старику не соврал. Барс выложил все, что знал, до конца: в косяке двери стоял детектор, засекающий металл и кой-какую взрывчатку. По этой причине и Макарушкин оставил свой пистолет внизу. Но Макарушкин и без пистолета в ближнем бою…

Первый вариант отпал сам собой. На кухне, куда привел Адама растерянный старик, сидел наголо бритый здоровила в майке и растянутых трениках.

– Познакомьтесь, – Град ни с того ни с сего перешел на светский тон, – это мой сосед. Сверху. Вадим Петрович Сергеев. Шофер.

– Липовецкий, – буркнул Адам, удивившись мгновенно вспыхнувшей неприязни к этому типу.

Здоровила тоже, кажется, удивился. Интересно, а чего он ждал, с такой мордой, подумал Адам – и тут до него дошло. У здоровяка было идеально правильное лицо, которое не могли испортить ни нависшие черные брови, ни нелепые щегольские усики. И наголо бритый череп был матово-загорелый, без той синевы, которая отличает любого бритого брюнета… На столе стояла только пепельница, полная окурков.

• Предыдущая
• 69/77
• Следующая