За право летать - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 44
- Предыдущая
- 44/77
- Следующая
Потрясенный Адам хлопнулся на первый попавшийся стул и спросил:
– Это сколько нас тут ртов?
– Пять! – бодро отрапортовала Лионелла и снова упорхнула на кухню.
– И все это надо съесть? – робко прошептал он.
– Ты, главное, начни, – посоветовала умудренная опытом Вита. – Когда станет невмоготу, сделаем «нормандскую паузу». Знаешь, что это такое? Откидываешься на спинку стула, с чувством выпиваешь большую рюмку водки, а лучше кальвадоса, но я не знаю, остался ещё у папы кальвадос, – и сидишь пять минут. После этого внутреннее пространство расширяется, открываются второе дыхание и третий глаз.
– А сфинктеры?
– Полковник! – укоризненно воскликнула Вита.
– Виноват-с. Имел в виду четвертое измерение. Которое тоже открывается. После большой рюмки кальвадоса. А также пятая сторона света, шестое чувство…
– Адам, ты руки мыл? – сурово спросила Вита.
– …седьмой спутник, восьмой день недели…
– Молодой человек, а я вас вспомнил! – Академик при полном параде возник в дверях столовой. – Мы с вами вели интереснейшую дискуссию, так некстати и, я бы даже сказал, хамски прерванную этими космическими бандитами. На чем мы остановились?
Адам открыл рот. Закрыл. Набрал воздух…
– Максим Леонилович, мне тут руки надо… – И, не договорив, позорно бежал.
– Папа, он хотел сказать «Леонидович», – ненатурально скучным голосом сказала Вита. – У него был тяжелый перелет из Бейрута, потом начальство насело, потом кошелек сперли…
– Украли, – автоматически поправил отец.
– Нет, украли – это когда насовсем. Именно сперли. Потому что потом отдали. Представляешь, в каком он состоянии? С ним сейчас ни о чем сложнее бутербродов лучше не разговаривать. Я вон про кальвадос вспомнила, так он даже бредить начал. Кстати, там на донышке ещё осталось?
– Обижаешь! – Максим Леонидович нырнул в свой кабинет и вынырнул с четырьмя экзотическими бутылками. – Что тебе налить?
– «Изабеллу». Я после Зоны не оклемалась.
– Крепленое? – удивился он.
– Зато виноградное, натуральное, сладкое. Мне сейчас нужно: спирт, глюкоза, кофеин.
– Может, лучше «Токай»?
Вита тут же подставила фужер и, предупреждая возможные возражения, пояснила:
– Сюда больше влезет. Кстати, а кто у нас пятый элемент?
– Не уверен, что ты её помнишь. Августа, моя двоюродная…
– Почему же не помню? Очень даже помню. Это которая с лысыми кошками?
– Какие-то кошки были… и может быть, даже лысые. Надо будет спросить.
Вернулся Адам.
– Руки у меня чистые, – сказал он и даже предъявил их как доказательство. – А совесть – нет. Я на кухне, пока Лионелла Максимовна не видела, слопал кусок колбасы. Я знаю, что это поступок, недостойный офицера. И джентльмена. Но уж очень кушать хочется… такие запахи…
– Гхм… – смутился академик. – Действительно, сколько можно!.. Нелла! – с выражением повторил он для жены. – Ну сколько можно ждать!
– Все, все, все. – Лионелла была само спокойствие. – Никто уже никого не ждет, просто Густочке надо привести себя в порядок. Она по дороге встретилась…
– …с форменными неандертальцами. Я имею в виду, что эти неандертальцы были в форме! – На сцене появилось новое действующее лицо, устремилось к столу, вывалило на ближайшую тарелку ближайшего салату и в полминуты срубало. – Звыняйте, панове, – пояснило оно после сдавленного глотка, – перенервничала. Надо срочно заесть.
– Неприятности надо запивать, – со знанием дела поправил её академик. – Что предпочитаете, миледи?..
– Ма! – страшным шепотом выясняла тем временем Вита. – А на какого черта вы её сегодня одну выпустили? Да ещё в таком виде!
– Не уследили! – виновато оправдывалась Лионелла Максимовна. – Я на кухню, а она – шасть…
Вид у Густочки вполне гармонировал с именем и профессией – доцент-археолог: большие круглые очки, толстая растрепанная коса, белая блузка с воздушными рукавами в бантом на груди и синяя юбка-полуклеш с наскоро замытыми пятнами.
Выяснилось, что Густочка, чьи интересы нервно метались между поздним палеолитом и ранним Средневековьем, не выдержала праздности и на второй день пребывания в столице метнулась в библиотеку: добыть какие-то труды, недоступные в провинции. Первый день её под смехотворным предлогом удерживали в квартире, на второй – выдумать ничего не успели, а сказать правду, естественно, постеснялись. И Густочка едва-едва не влипла, как говорится, «по самое здрасьте».
– Не понимаю! Они шли и бросали камушки в стекла. Во второй, в третий этаж. Стекла иногда разбивались, и тогда они принимались гоготать. А на улице никого, только милицей… полицейский патруль – им навстречу. И вы можете себе представить: полицейские уступают дорогу этим хулиганам, берут под козырек и идут дальше как ни в чем не бывало! Я не выдержала, догоняю их…
– Кого? – с ужасом спросил Адам.
– Полицейских. Говорю: как же так, хулиганство… Как они на меня посмотрели – словно я большая говорящая мышь. И молча пошли дальше. Молча, понимаете?
– Понимаю, – сказала Вита. – Еще как понимаю. У них же приказ. Даже если будут бить их самих…
Густочка так удивилась, что даже замолчала.
– Я сейчас попробую объяснить очень понятно, – сказала Вита. – С воскресенья у этих мальчишек шли выпускные экзамены. Каждый из них доказывал, что в бою именно его подстрелят не сразу. Но что подстрелят обязательно – они все точно знают. Они сдали экзамены на право быть убитыми, даже не просто убитыми, а – в пыль, в атомы… Хоронить обычно нечего. А они пацаны. Им стекла бить нравится. Девочек за косички дергать. Ничего взрослого они уже не успеют.
– Виточка, ну, это же преувеличение…
– Не успеют! Я тебе статистику показывала. А им хочется. Бывает, конечно, всякое, особенно когда ребята постарше…
– Можно подумать, ты их оправдываешь, – сердито-сдержанно (и, видно, не в первый раз) заметила Лионелла.
– Хороши косички! – почти одновременно возмутилась Густа. – А в подворотню силком затаскивать – это как?
Лионелла ахнула.
– И?..
– Да нет, я отболталась, – замахала ручками Густа. Побелевшая как мел Вита медленно выпрямилась и очень медленно произнесла:
– Отболталась – это хорошо. Это ты молодец, тетя. Потому что за изнасилование гардемарины своих расстреливают. На месте.
Она подошла к шкафу, вытащила пачку «Кэмела» и, выходя на балкон, уже нормальным голосом сказала:
– Па, ну, придумай ты, чем ей по дому заняться сегодня-завтра. Кошек каких-нибудь притащи, что ли… Адам, составь мне компанию. Мы ненадолго, а то жрать жутко хочется.
…Адам в первый раз видел, чтобы так курила женщина – сигарету в три затяжки.
– Что-то было? – спросил он.
– Ага.
– Не расскажешь?
– Нет. Потом. Не знаю.
Бросила окурок в траву и вытащила вторую сигарету. Когда они вернулись к столу, с виду все уже успокоилось. Лионелла раскладывала по тарелкам еду, академик колдовал над бокалами, сооружая сложный многоцветный коктейль, Густочка, сосредоточенно ахая, наворачивала крабовый салат. Неизвестно, чему учит история, а вот походная жизнь, видимо, любого доцента приучает лопать все, что дают, при первой возможности. Без комплексов и без интеллигентской рефлексии: что делать, кто виноват и едят ли курицу руками.
Еще как едят! С хрустом! Во всяком случае, любимую ножку Витка уцепила моментально – иначе было бы не спасти. Лионелла набрала воздуху… И тут вторую ножку с ворчанием отломила Густочка.
Адам счел себя обязанным сгладить ситуацию:
– Лионелла Максимовна! Вита мне говорила, что вы готовите такой королевский рыбный салат… А у меня глаза разбежались.
– Это с грецкими орехами и копченой скумбрией? Сейчас я вам положу, Адамчик, угощайтесь. Где это вы так загорели? В отпуске были?
– В отпуске я уже лет пять не был. А загара мне по работе хватает. У нас же база в Бейруте, страшное дело. Это мне, можно сказать, повезло, что я там ещё арабом не стал. Швед у нас один был, так он за полтора года абсолютно черный сделался, волосы закурчавились… В общем, негр и негр. Отозвали парня.
- Предыдущая
- 44/77
- Следующая