Транквилиум - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 91
- Предыдущая
- 91/123
- Следующая
– Так, – сказал Алик. Ай да Глеб! – подумал он про себя.
– И тогда князь приглашает профессора и спрашивает: не в силах ли кто-нибудь заменить на этом поприще нашего общего друга? И профессор после напряженных размышлений предлагает не кого-нибудь, а себя…
– Я как-то все еще не понял…
– А вы наливайте, наливайте. Ничто не прочищает мозги лучше хорошего бренди. Тем более вопрос такой… потусторонний…
– В каком смысле?
– Да в самом наипрямейшем. Я, когда помоложе был, сам всеми этими необыкновенностями увлечение прошел. И понял, что или мозговую грыжу наживу, или на славные подвиги меня потянет. Как рыцаря Вильямса. Так вот: есть в среднем течении реки Эридан таинственное образование по имени Черный Великан. Скала в полверсты высотою – и алмазной твердости, скажу я вам. Алмазной! Отец нашего друга, Борис Иванович Марин, предпринял как-то восхождение на ее вершину. Сутки он там провел, а когда вернулся, имел двухнедельную щетину. Очень удивлялся, что здесь всего лишь следующее утро. Подозревал, что погрузились мы в волшебный сон… да. Так вот: высказал он между делом мнение, что в этой скале сокрыт некий стержень нашего мира, некая ось его вращения – в переносном смысле, конечно. И что, если удастся найти, на что нажать и куда повернуть… то произойдет все совсем по Архимеду.
Ну, помните: точку опоры, переверну…
Он вдруг замолчал и стал молча смотреть перед собой.
– Чего не пойму – так зачем вам все это рассказываю? – продолжил он, наконец. – Все равно уже поздно. Даже если бы Глеб Борисович сидел вон в той палатке… не успеть. У них слишком большая фора. А с другой стороны – может быть, я паникую. Может, ничего не происходит, а у профессора проснулась внезапная любовь к живописно сошедшей с ума даме. Чего не бывает на белом свете, не так ли?
– Вы хотите сказать, что профессор устремился к этому… рычагу управления миром?
– Именно это я и хочу сказать.
– А зачем ему Олив?
– Потому что только она одна может увидеть этот рычаг.
– Интересно…
– Уж куда более. Но самое интересное – это то, что никто по-настоящему не знает, что произойдет в результате. Никто, понимаете? И наш друг вот этим местом, – Кирилл Асгатович постучал себя по лбу, – тоже не знает. Но он по-настоящему боится прикасаться к рычагу…
– Пожалуй, да, – медленно сказал Алик. – Мне он тоже говорил нечто подобное.
– Вот видите. А Иконников, похоже, ни черта не боится. Потому что этим местом, – опять стук по лбу, – он знает кое-что, но далеко не все, а внутреннего сторожа у него нет…
– Но почему именно Олив? – зачем-то спросил Алик.
– Потому что имела несчастье полюбить нашего героя… Вы не заметили разве: все, с кем он имеет дело, оказываются отмечены судьбой, или роком, или как еще сказать?.. У всех Мариных есть такая родовая черта. Их любимые женщины поражаются безумием. Их друзья обретают искру Божию. Те, кто имел неосторожность причинить им вред, караются или смертью, или болезнью. Меня вы видите…
– Подождите. Глеб не такой. Он…
– Он даже не подозревает об этом. И уж тем более – не управляет этим. Все делается само… А их дети обрекаются на одну и ту же судьбу – по кругу, по кругу…
– Это невозможно.
– Конечно. Тем не менее это так. Невозможно – а есть.
– Кто же он тогда? Замаскированный Бог?
– Да. Вы хорошо сказали. Замаскированный Бог.
– Не ведающий, что творит?
– Трудно сказать. Хотя, пожалуй, да. Его человеческая часть, разумеется, не подозревает о том, что творит часть трансцендентная. А той, в свою очередь, не слишком много дела до человека по имени Глеб Борисович…
– А вы-то откуда все это знаете?
– Работа такая… Давайте искать его вместе, а? Он должен быть где-то поблизости.
– И что мы ему скажем? Отечество в опасности?
– Не знаю. Я стараюсь не загадывать наперед, что я скажу человеку.
– Ну, хорошо. Вот нашли мы его. Сказали: Глеб, профессор Иконников украл твою жену. И что? Чего мы вообще от него ждем? чтобы он сотворил чудо?
– Чудо. Да.
– Вы же сами говорите, что поздно. Что не успеть.
– Поздно. Не успеть. А что делать? Сидеть и ждать, когда безумец попытается перехватить в свои руки управление этим миром и творить все по своему разумению? Творить то, от чего всеми силами стремится уйти наш Глеб Борисович?
– Вы уверены, что… что все обстоит именно так? Так скверно?
– Разумеется, нет. Но у меня есть проклятая моя способность чувствовать наперед плохие исходы дела. И вот она мне говорит: Кирилл, дела плохи настолько, что можно ложиться, выбирать удобную позу и помирать. А с другой стороны, мое татарское упрямство велит мне помереть, брыкаясь…
– Как странно, – сказал Алик, озираясь, – я вот ничего не чувствую…
11
– Солдат… ты меня слышишь?
– Слышу. Только ты лучше не говори ничего, ладно?
– Нельзя… Ты же русский?
– Русский.
– Вот. А они в форму русскую одеты… а между собой по-английски, понимаешь?
– Кто?
– Которые меня… которые нас… Понимаешь, они в русскую форму… черные бушлаты… машину захватили… Наши решат, что это… морпехи. А на самом деле…
– Я понял, – голос у Льва стал совсем другой. – Я все понял. Теперь молчи. Мне надо подумать.
– Предупреди… понял?
– Конечно.
Светлана прижала Билли к груди. Она тоже все поняла.
– Лев… Левушка… Это Дабби, да?
– Скорее всего. Ах, не стоило мне уезжать…
– Они бы убили тебя…
– Ну, это довольно трудно. А помешать я мог, ох, как мог… Теперь поздно.
– Надо ехать туда, к этим… все рассказать.
– Я поеду один. До фермы уже недалеко, я вас оставлю и поеду. Светочка, пойми, я не могу позволить тебе с ребенком лезть под пули. Там уже наверняка стреляют. Ах, какие же сволочи…
Хозяйка встретила их, удивленно подняв брови.
– Леди, сэр, а я уже собиралась отряжать за вами погоню. Не умеете ли вы врачевать раны? Сегодня не вполне обычный день, у меня в доме лежит раненый джентльмен, а еще двое не ранены, но совершенно больны. И я просто не знаю, чем им помочь.
– Мне приходилось перевязывать раны, – сказала Светлана. – Как видите, мы привезли вам еще одного. Вы не откажете принять его?
– Как можно так говорить, леди? Робинсон, отнеси раненого джентльмена в комнату. Ах, что делают люди! Что они делают!
Светлана передала Билли хозяйке, сама пошла вместе с работником, который легко, как ребенка, поднял раненого чужака на руки и понес. В большой комнате на двух кроватях лежали три человека и мертво спали. Светлана окинула их взглядом, принялась помогать Робинсону укладывать раненого. Потом вдруг, внутренне холодея, распрямилась и еще раз посмотрела на спящих. Один из них, черноволосый, с клиновидным лицом, был незнаком. Но рядом с ним лежал изможденный полковник Вильямс. А на другой кровати, запрокинув голову и тяжело дыша, спал Глеб…
Наверное, она вскрикнула, потому что в дверях возник встревоженный Лев.
– Что…
Она приложила ладонь к губам и глазами показала на спящих.
– Это… Вильямс? – шепотом спросил Лев.
Она кивнула.
– Видел его еще до войны. Приезжал в Питер.
– Может быть. А вон тот – Глеб.
– Марин?
– Да. Глеб Марин.
– Боже мой… – Лев увлек ее в прихожую. – Слушай, неужели… Ему же лет сорок.
– Значит, столько же и мне.
Лев печально улыбнулся.
– Я уезжаю, – сказал он. – Теперь у тебя есть защита. А дело по-настоящему серьезное. Не знаю, как все обернется… Я просто хотел сказать, Светлана Борисовна, что благодарен вам безмерно, что в любой момент вы можете на меня рассчитывать… и что я вас люблю.
Я ничего не прошу у вас, просто позвольте мне вас любить… издалека, вблизи… может быть, письма? И еще я хочу сказать… – он задохнулся и замолчал.
– Левушка, – она положила ему руки на плечи, – можно, я тебя поцелую? Ты хороший, ты, может быть, самый лучший… и ты все понимаешь, да?
– Я ничего не понимаю…
- Предыдущая
- 91/123
- Следующая
