Транквилиум - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 79

• Предыдущая
• 79/123
• Следующая

– Видите ли… Когда я был молодым и глупым… – профессор замолчал, сосредоточенно выбивая трубку. – Когда я был молодым и глупым, я настойчиво пытался найти объяснения каждому явлению. И понял, наконец, что это возможно лишь до определенного предела. Меняется масштаб – меняется логика. Причины превращаются в следствия, и наоборот. Необратимые события становятся вдруг обратимыми. Появляются странные совпадения, которые, быть может, и не совпадения вовсе… Взять тех же Мариных: случайно ли, что в Иринии с тысяча девятисотого по тысяча девятьсот двадцать шестой год проживал некий Иван Ильич Марин, который бесследно исчез из своего дома вместе с годовалым сыном. Несмотря на молодость, он был автором десятка уникальных работ по пространственной геометрии, доктором математики. Жена его после рождения сына попала в дом для умалишенных, да так и не вышла оттуда: скончалась от чахотки, бедняжка, в тридцать втором году. Как среди нас оказался Борис Иванович, мы знаем. Замечательно другое: первая супруга его, Наталья… забыл отчество… пришла вместе с ним из Старого мира – и умерла родами полгода спустя; мальчика тоже не удалось спасти. Девять лет прошло, он женился повторно: на моей двоюродной племяннице, Калерии. Бедняжка родила ему сына и сошла с ума. Я навещаю ее изредка… О стремительной и совершенно невероятной карьере Бориса Ивановича там, в Старом мире, можно не напоминать. Теперь сын его Глеб… Ему двадцать или двадцать один, и он, как я понимаю, занимает достаточно высокое положение в вашей иерархии. Жена его никого ему не родила по причине неплодности, но с ума сошла и пребывает в той же клинике, что и Калерия… Слишком много совпадений – для того, чтобы быть совпадениями. Наконец, анаграмма Марин – Риман: это случайность или нет? Имя Бернгарда Римана вам говорит что-то?

– Говорить-то говорит… Но причем здесь это?

– А причем родимые пятна у скаутов? То есть, конечно, имеется множество людей, имеющих пятна на коже, а скаутами не являющихся – но нет ни единого скаута, лишенного родимого пятна на теле, причем такого пятна, в которое ткнешь иголкой, а крови нет! И именно за такими людьми охотилась инквизиция – причем в Европе, которая с Транквилиумом не сопрягается! О чем это говорит?

– А вы сами знаете?

– Да нет же! Я лишь пытаюсь показать вам, что бесполезно искать рациональные объяснения. Игры богов… а также всяческого рода предания, легенды, искаженные и временем, и восприятием – культурный излом. Впрочем, одно рациональное объяснение у меня есть – только вряд ли оно нам добавит оптимизма.

– Объяснение чего?

– Всего происходящего.

– Я внимательно слушаю.

– Атлантов больше нет. Вымерли, перебили друг друга, ушли дальше – не суть важно. Остались лишь их… механизмы, магия, черт, дьявол… не знаю, как назвать. И постепенно вся эта машинерия приходит в негодность, портится, теряет настройку, изнашивается. Все.

– Хм… Получается, на Глеба Борисовича нам лучше не рассчитывать?

– Этого я не говорил. Но, как говорят в доме напротив, не следует класть все яйца в одну корзину. Этот молодой человек до сих пор оглушен упавшим на его голову наследством. И в то же время он – полубог, потому что может ощутимо покачнуть наш маленький мирок. С другой стороны – ему не с кем посоветоваться, ему никто не в силах помочь… это довольно страшно, согласитесь.

– Я понял. Итак, вы сказали: Вильямс, Крылов, ариманиты… Кто еще?

– Боюсь, что только я.

Наверное, Туров подсознательно ожидал увидеть именно это. А может быть, сказывалась контузия. Но он просто попинал сапогом железный цветок, в который превратился рельс, постоял на краю воронки, глядя вниз, в черное растрескавшееся зеркало. Не могло за двое суток такое озеро лавы – застыть. Но вот – застыло же…

Странно: взрыв и последовавший ураган почти пощадили скопившуюся на Плацдарме технику. Лишь десяток грузовиков да четыре танка, стоявшие вплотную к проходу, угодили в воронку и торчали, недорасплавленные, из камня. И другие, сосредоточенные у выхода на трассу: их буквально растерло о скалы. А что не растерло, то унесло. Километрах в четырех нашли корпус танка…

Считать не то, что пропало, а то, что осталось, напомнил себе Туров.

Главное – остались люди. Тысяча четыреста сорок один боец. А танки что? Танки – железо…

Так расплавить рельс! Присел, потрогал рукой. Брызнувшая в стороны – и мгновенно застывшая на лету сталь. Синее кружево…

Не бывает.

А до дому теперь – как до ближайшей звезды…

Огонь и холод.

Никаких поспешных действий, сказал себе Туров. Встал. Повернулся и пошел сквозь группу старших офицеров. Те расступились, пропуская.

– Что делать будем, товарищ майор? – как-то по-детски прозвучало сзади.

Он остановился. С усилием собрал мысли. Обернулся.

– Совещание в четырнадцать тридцать. Быть всем командирам подразделений. Что с вертолетом, Марченко?

– Связь держим, товарищ майор. Но разведка их пока не видит.

Единственный уцелевший вертолет сел где-то в степи. Две группы на БМД вышли на поиски. С помощью рации, установленной на высокой скале, связь поддерживалась и с вертолетом, и с разведчиками. Но между собой они общаться не могли, а тем более – не могли взять пеленг. По карте, по переданным описаниям ландшафта, выходило, что и те и другие находятся в одной точке…

– Жду всех в четырнадцать тридцать, – повторил Туров.

Первое, что она испытала, был дикий ужас: руки пусты! Где Билли?! Она закричала и рванулась, и темнота ответила немедленным ласковым прикосновением и шепотом: тише, леди, тише, все хорошо, ваши все здесь, все живы… Кто это? – Светлана вцепилась в успокаивающую руку. Марша я, Марша, откликнулась темнота, а ребеночек ваш здесь, спит весь, не будите его… Голос был низкий, гудящий. Внезапно поверив, Светлана вздохнула, расслабилась и уснула надолго.

Потом она проснулась уже в полумраке, Билли лежал рядышком и тихо сопел. Она обмерла от счастья и заснула вновь.

Третий раз ее разбудили шаги и приглушенные голоса. Было почти светло. Стараясь не потревожить Билли, Светлана приподнялась на локте.

Она лежала на прикрытом мешками сене под низким пологом из армейского зеленого брезента. Рядом спала лицом вниз женщина в белой косынке. За нею спал кто-то еще, а в ногах, там, где полог не касался земли, стояли носилки, а на носилках лежал синевато-белый Левушка. Он был жив: губы его быстро-быстро шевелились, будто он истово молился. И, увидев Левушку, Светлана вдруг начала слышать звуки: ржание лошадей, скрип колес, стоны, команды, окрики, крики…

Кто-то подошел к Левушке, наклонился, провел рукой по его лбу. Потом заглянул под полог.

Это был лейтенант Дабби.

– Наше место? – Сайрус, морщась от боли, повернулся к штурману Рейду.

– Примерно тридцать миль на северо-северо-запад от Белой Крепости, – сказал штурман, тоже морщась – от сочувствия к капитану. – По сетке координат…

– Не надо, – сказал Сайрус. – Ясно и так.

За трое суток шторма их унесло на север почти на тысячу миль. Заслуга ветров и течений… И вот – мертвый штиль на траверсе крупного неприятельского порта при полном отсутствии воды в котлах. Вообще вода есть: четыреста галлонов. Всего. На шесть часов экономического хода. В первый же день шторма сорвавшаяся с крепежа станина токарного станка разнесла вдребезги паровой конденсатор – и весь отработанный пар вылетал в атмосферу.

Дойти до Белой Крепости и интернироваться…

Или – тянуть, пока есть вода, выдавать экипажу по пинте в день на горло, и – ждать, ждать, ждать ветра…

По пинте в день. И еще по пинте, разумеется, в общий котел – на приготовление пищи. Хорошо, что нет зноя. Низкая облачность и туман по утрам. Совершенно нехарактерно для этих широт и в это время.

Фельдшер кашлянул за спиной:

– На сегодня достаточно, сэр. Нужно вернуть на место повязку.

– Сейчас, – сказал Сайрус.

• Предыдущая
• 79/123
• Следующая