Транквилиум - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 64
- Предыдущая
- 64/123
- Следующая
В три открылся газетный киоск, сразу же выстроилась маленькая очередь. Глеб подошел, присмотрелся. Покупали в основном газеты, часто – сразу все. Алик коснулся его плеча, сказал:
– Разрешите посмотреть?
– Пожалуйста, – отодвинулся Глеб.
Через секунду в его руке оказалась записка. Алик отошел и встал в конец очереди.
– «Катера и яхты», пожалуйста, – подал Глеб пятерку. – И «Знание – сила».
Взял журналы, мятую трешку и несколько монеток сдачи, вернулся, сел. Варя, улыбаясь, смотрела на него.
– Порядок? – спросила она.
– Вполне.
– А для меня ничего не купил?
– Дамских изданий не было… – он виновато развел руками.
Чуть позже, листая журнал, он незаметно развернул записку. «Берите два билета на пятьдесят пятый до Тюмени, лучше купе». Глеб знал, что билеты начнут продавать за два часа до прибытия поезда. Времени было много. Им овладело чувство пробуксовки, чувство безмерной длительности, протяженности событий, бесконечного спектакля, первое действие которого все давно забыли, актеры несут отсебятину, а до финала еще тянуть и тянуть.
– Как смешно, – сказала Варя, – четыре года тут не была, а ничегошеньки не изменилось…
В углу играли на гитаре и весело нестройно пели. А я ежиков люблю, я от ежиков торчу, я от ежиков шизею, пусть они хоть три рубля! Глеб закрыл глаза. Было тепло и чуть качало, как в лодке на тихой реке.
– А что случилось с твоей мамой, Глеб? – негромко спросила Варя. – Ты никогда не говорил о ней.
– Я ее совсем не знаю, – сказал Глеб.
Можно было не смотреть на таблицы, Туров знал их наизусть: на пятнадцатое октября инфляция в Мерриленде составила сто девяносто пять процентов при прогнозе двести пятнадцать; неожиданно дрогнул и пошел вниз – относительно палладийского рубля – курс золотого соверена, и это было совершенно необъяснимо. Продажа зерна на биржах сократилась почти на треть при цене, возросшей лишь за последний месяц на шестьдесят процентов. Остановились сотни заводов и мануфактур: продукция не находила сбыта. Впервые за последние двести лет с рынков Ньюхоупа исчезло мясо: йомены не торопятся резать скот. В небольших городах и на Острове перебоев с продовольствием пока нет, но – вот-вот начнутся. Зафиксирован устойчивый рост экспорта продовольствия в Палладию; палладийский Кабинет намерен принять протекционистские меры… И так далее. По оценкам аналитиков, вероятность победы левого кандидата на выборах превышает восемьдесят процентов. Тем более вот-вот начнется грандиознейший скандал по поводу продаж за бесценок земельных участков в Аркадии, материал сделан великолепно, газеты в стойке, кому надо – уплачено… А когда выяснится, что все это высосано из пальца, поезд уйдет…
Но если все так хорошо, то почему так неспокойно?
Потому что Вильямс сделал подряд несколько очень сильных ходов? Что говорит о том, что действует он не вслепую? Взял «языка»? Или Величко с ним? Допустим…
Все равно: никто из аналитиков и резидентов, погибших или пропавших бесследно за прошедший год (потери-то какие: восемнадцать человек! почти десять процентов состава!), не знал главного…
Не обольщайся, сказал Туров мысленно. Дураков не держим, и сложить два и два – всякий может. Кто из тех, кто знает о существовании Транквилиума, не поймет, для чего строится БАМ? Теоретически, это мог понять и тот же Величко…
Допустим, он знает. Ну и что?
Значит, знает Вильямс и прочая сволочь.
Поэтому и убит Чемдалов.
Чья очередь?
Моя… Туров посмотрел на окно и усмехнулся. Он так и не разучился любить опасность.
Впрочем, опасность эта мнимая. Корень квадратный из минус единицы. Вильямс объявился в столице, а Марина будто бы видели на Хармони. Могло с ним так поступить палладийское правительство?
Могло. Могло, правда, и не поступить… И даже скорее нет, чем да. Они и соглашение об иммигрантах-то нарушают, а тут – всего лишь кратковременное пребывание в Старом мире. Кстати, почему они так лояльно стали относиться к иммигрантам?
Дело к войне?..
Надо бы заслать на Хармони настоящего агента, а не подмастерье. Впрочем, заслать – не проблема. Связь, господа, связь! Без ионосферы радио действует на расстоянии горизонта, это вы знаете? Хорошо бы поискать ходы… но октябрь на Врангеля – это уже полная зима, а скауту, чтобы ход нащупать, нужно теплое лицо и руки. Говорят, был такой человек Полежаев, он и зимой находил – только это, наверное, легенды…
И – оружие, конечно. Он взял карту Транквилиума, где отмечены были оставшиеся склады. Вчера дал команду: немедленно перебросить все стволы и патроны из промежуточной зоны в реальный мир. Бояться уже нечего, кроме как опоздать. Ну Величко, ну и сукин сын! – беззлобно подумал он. Такую базу угрохать!.. Все равно мы выиграем, старичок, сказал он мысленно, ты там еще на что-то надеешься, а мы, в общем-то, уже выиграли.
Он никогда не испытывал эмоций по отношению к сопернику. Он даже полагал его не соперником, а партнером по увлекательной игре, где разыгрывается самое увлекательное, единственное в своем роде настоящее приключение: смерть.
Или вы что-то задумали? – он мрачно посмотрел на карту. Но карта, испещренная карандашными пометками (язычки огня, звездочки, крестики, пистолетики, даты, прочие иероглифы), ничего особо опасного не обещала. Вблизи Большого Прохода вообще не отмечалось никакой активности противника…
Играем дальше, сказал Туров. Не знаю, как вам, а нам осталось протянуть полсотни километров рельсового пути.
Сосед оказался неожиданно славным человеком. После первого, чисто представительского и потому краткого и формального визита он стал бывать у Кэмпбеллов строго через день. Вечера теперь были не такие долгие и тягостные. Мужчины сидели вокруг курительного столика, Светлана – чуть в стороне, как бы за рукоделием. Сидели и вели беседы. Да, доктор Элмер Фицпатрик был великолепным собеседником. Философ и историк, знаток литератур обоих миров, он до сравнительно недавнего времени преподавал в столичном университете, но – оставил кафедру и удалился в родовое имение, когда совет попечителей потребовал от него прекратить морочить студентам головы вопросами типа: а почему, собственно, литература Транквилиума так очевидно несравнима с литературами Старого мира? Почему она тускла, бедна сюжетами, сухорука и колченога? До пятидесятых годов по отношению к старому миру употреблялся термин «культурная метрополия»; ныне он заклеймен и проклят – почему бы это? И так далее…
– Чему удивляться: старики всегда желали, чтобы молодежь была такая же тупая и безмозглая, как они сами. Когда это им удавалось, они говорили о прогрессе. Когда не удавалось – о падении нравов…
– Как правило, прогресс и падение нравов происходили одновременно, – улыбнулся Борис Иванович.
– Это лишь видимое, поверхностное противоречие, отражающее сложность даже нашего мира, – доктор улыбнулся в ответ. – Свет: волна и частица одновременно. Человек: бог и животное в одном теле. Вы меня понимаете?
– В этом есть резон, – согласился Борис Иванович.
Сайрус молча кивнул.
С ним что-то происходило в последние дни: неуловимое глазом, неназываемое, но отчетливое. Светлана касалась его со страхом – будто под живой кожей можно было обнаружить камень…
– Взять нашу несчастную культуру. Я говорю о культуре, потому что кое-что понимаю в ней, но то же самое можно было бы сказать, наверное, о чем угодно… Так вот: обе нации Транквилиума – по сути, нации самозванцев. Британцы, побывавшие американцами, а потом вновь возжелавшие стать британцами, но забывшие, каково это – быть британцем, а потому придумывавшие все на ходу. И русские, бегущие в Беловодье, в страну справедливости и молочных рек, а попадающие в какие-то полу-Афины, полу-Берендеи, и другие русские, бегущие все равно куда, лишь бы бежать… как, впрочем, бежали и из Салема, и из библейского пояса, и вообще отовсюду. Каких только славных фамилий люди не спиливали кандалы и в Нуне, и в Иринии! Причем я не исключаю, конечно, что среди них были и настоящие представители древних родов, но – прискорбно мало…
- Предыдущая
- 64/123
- Следующая
