Транквилиум - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/123
• Следующая

Он обернулся. Пришелец, улыбаясь, прятал в сумку на поясе инструмент – ножницы с очень короткими лезвиями и длинными, как у плотницких клещей, ручками.

Серый прямоугольник окна пересекала черная веревка. Глеб забрался на койку, посмотрел сначала вниз, потом вверх. До земли было далеко. Козырек крыши нависал над самой головой.

Туда или туда? – вопросительно указал пальцем Глеб. Пришелец ткнул вниз. Подал рукавицы из щетинистой бычьей кожи…

…момент, когда простая эта мысль: разжать руки и сделать полшага вбок – показалась ей удачной. Не дойти никогда, не дойти до конца моста, хлипкого, древнего, истерзанного ветрами, растеребленного: колючие, в лохмах, канаты, палки и сучья под ногами трещат и ломаются, но держат, держат почему-то… не дойти до конца, и не повернуть назад, и не остановиться на мосту… Руки срослись с канатами перил, ноги отказывались ступать. Далеко внизу бесилась, вся в пене, зажатая камнями речка…

Короткий миг падения – и все.

Не будет мук, и страха, и тоски.

Но – невозможно почему-то отпустить перила…

Уже потом, на берегу, на узкой каменной тропе, она увидела: кожа на ладонях снята начисто. Пальцы отказывались разжиматься, боялись обмана, лишь чуть ослабляли хватку, когда она там, на мосту, рыдая не от страха и не от жалости к себе – это пришло потом, позже, позже, – а от самой возможности вдруг вот так просто взять и расстаться с этим миром, с собой и стать чем-то другим, незнакомым, ненужным – делала шажок, потом еще шажок, потом еще…

Руки так и не разжались, так и были стиснуты в кулачки, пока она убегала по тропе – дальше, дальше от моста, дальше… а потом, наверное, в ней что-то сломалось, но что-то другое заработало, новое, звериное, потому что утром она проснулась на охапках наломанных амбрелл, амбреллами укрытая – дрожа от росы и утренней свежести предгорий, но вместе с тем – все понимающая, ко всему готовая и отчаянно бесстрашная.

Не было страха. Не было, и все.

Горы стояли – вот они.

За сутки по лесам и предгорьям, без дороги она прошла миль тридцать.

Будто уходила от погони…

Если рассудить здраво – следовало вернуться на берег и там искать людей. Светлана знала, что никогда не сделает этого.

Желто-зелено-серые склоны и пыльного цвета вершины, щетина лесов по гребням и перевалам. Но за этой цепью вздымается другая, цвета облаков днем и ослепительно-белая вечерами. Никогда не тают снега тех вершин…

Но где-то же проходят овечьи тропы, пастушьи хижины разбросаны вдоль них, и охотничьи домики должны, должны стоять в лесах! Иначе… что? Иначе…

Никаких не может быть «иначе».

Только – найти бы…

И весь этот день, второй после страшной ночи в пустой деревушке на побережье, она уже не бежала от людей, а искала людей. Но – тихо, по-звериному, скрываясь.

Не голод мучил ее. Немыслимо остаться голодным в аркадийском лесу. На одних бананах и орехах жить можно бесконечно. Знающие люди устают перечислять съедобные растения. Особенно – если есть огонь. Но и без огня – прожить легко.

Иного рода беспокойство владело ею.

Почему она ничего не чувствует? Или все, что там было, не имеет смысла? Не имеет значения?

Она не могла даже – вспомнить. И сны не приходили. Будто того, что было – не было. А просто кто-то нашептал на ухо смешноватую, пошлую, немного грустную историю про гусара и гризетку – и ушел. А она, отсмеявшись – забыла.

Или это действительно был лишь сон, длинный счастливый сон, а в деревушке настало пробуждение?

…С десяток хижин на песке, огромные амбары со стойким рыбным запахом, штабеля мешков с окаменевшей солью – и непонятная чистота повсюду. Ни жилые, ни заброшенные места не могут быть такими чистыми. Но накатывался шторм, волны доставали уже до невысокого песчаного откоса, ворочая бревна-плавник, и капитан Арчи, довольный, что шлюпочная эстакада уцелела и можно, пусть выбившись в конце концов из сил, выволочь йол на самый верх, дал команду отдыхать, и все повалились там, где стояли. И все равно – потом откуда-то взялись силы, чтобы развести огонь, нагреть воды, смыть соль с тела, напиться горячего бульона с сухарями… Спать легли за полночь и проснулись поздно, ветер и прибой убаюкивали. День прошел легко, хотя и не быстро. К вечеру дождь прекратился, ветер стих. Следовало ждать утишения прибоя.

Это задним числом вспоминаются несуразности: та самая чистота, плотно убитая тропа по-над берегом, при заросшей дороге…

Ей снился странный сон: будто она живет в лесу с редкостными белыми гладкими деревьями, и просто под деревьями стоят кровати, массивные, широкие, и вот на этих кроватях живут незнакомые между собой люди. А потом начинается лесной пожар, и все куда-то бегут, бегут… Это было сумбурной дико, но вот надо же, запомнилось… И даже сейчас она не могла полностью отделить приснившееся от увиденного.

Или приснилось все?..

Приснилось, что она просыпается, хватая ртом воздух, потому что нечем дышать от дыма. В темноте ее кто-то тащит за ногу, хватает, она отбивается и кричит – неслышно. Горло сжимает жестокий спазм… а потом – светло от огня, и она уже не в доме. Высокий и худой, по пояс в толпе, человек в клетчатом трико и трехрогом колпаке с бубенцами жонглирует горящими факелами. Костры по обе руки от него, искры струятся в небо. Уходи отсюда, уходи, уходи, шепчет кто-то, и Светлана, пятясь, натыкается на что-то мягкое и падает…

Провал в памяти.

…Она смотрит откуда-то сверху, лежа на животе, и в одной ее руке ремень походной сумки, а в другой – ствол карабина. Она знает, что надо бежать, скрываться – но не может оторвать взгляд от того, что видит перед собою. Круг костров, и в центре круга стоит тот самый, наверное, высокий человек, что подбрасывал факелы – но теперь он в плаще с откинутым капюшоном, и Светлана видит его лицо: обтянутый выбеленной кожей череп и черные тени вокруг глаз. В руке его большой нож формы ивового листа. Он говорит что-то, и Светлана слышит и понимает его, но смысл сказанного тут же испаряется из памяти. Потом она видит три пары, стоящие перед ним на коленях: мужчины с повязками на глазах и женщины с жестоко стянутыми за спиной руками. Все они голые, и на коже их написаны незнакомые буквы. Голос черного человека становится другим, из обступившей костер толпы выходят еще люди, одетые в какие-то волочащиеся юбки, и становится слышен тихий и тяжелый рокот барабана, и эти люди падают вокруг черного, а у черного в руках откуда-то возникает огромный селезень, распахивает крылья и машет ими бешено – от ближайших костров вздымаются тучи искр. Черный выкрикивает что-то, делает молниеносное движение ножом – голова селезня катится по спинам простершихся в пыли, а обезглавленная птица – летит, переворачивается в воздухе и рушится позади стоящих на коленях, и они, повернувшись, начинают ловить бьющуюся птицу: незрячие мужчины руками, а связанные женщины – бросаясь на нее, стараясь зажать коленями, схватить зубами… Короткая схватка – птица растерзана, и пары на коленях подползают к черному и выкладывают перед ним свою добычу. Черный всматривается в кровавые ошметки, и в этот момент в круг костров вводят большого осла, а на осле задом наперед сидит голая разрисованная женщина с пучком перьев в руке, и Светлана не сразу узнает в ней – Олив!..

Опять провал.

Но что-то же было еще, что-то такое, что погнало ее сквозь лес, напролом, заставило бросить и карабин, и припасы… Она не могла вспомнить. И не хотела.

Что-то – сквозь дым…

Именно – дым. Солнце уже садилось, когда она уловила запах дыма.

Они так и шли: то скрываясь в пыльный мир, то выныривая обратно. Ты не напрягайся, сказал Глебу спутник, тебя притравили – теперь, пока вся эта дрянь не выветрится, понять ничего не сможешь. Это они специально… Спутника звали Альбертом. Альбертом Юрьевичем. Величко. Можно просто Алик. И на «ты». Ему было под тридцать.

Путь лежал в Лэймчипсфорд. Идти приходилось пешком – по понятным причинам. Иногда их подвозили, если было по пути, местные йомены. В пыльном мире – и Глеб сквозь не редеющий пока туман в сознании удивился этому – была проложена узкоколейная дорога. Но у него пока не складывался вопрос. Сохранившему же четкость восприятия уголку сознания эта дорога была просто неинтересна. А может быть, «стальной клинок» давно знал о ней…

• Предыдущая
• 29/123
• Следующая