Священный месяц Ринь - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/9
- Следующая
Та-ак… Юл почувствовал, как заломило между лопаток. Ах, черт… думать, приказал он себе. Думать. Он вызвал Филдинга и передал ему распоряжение Лейкунаса. Филдинг сказал, что он уже в курсе и пусть Юл не занимает частоту. Юл сунул крокодильчика в карман и ускорил шаг, нагоняя отца Александра. Солнце стояло в зените, небо было белое, дорога тоже была белая, и мягкая белая, как мука, пыль лениво поднималась над дорогой на высоту колен и так и висела, не оседая. Под ногами нервно дергалась черная клякса тени. И черная, гордая, как знамя, фигура отца Александра шагах в ста впереди, отделенная от Юла дрожащим маревом, была совсем из другого мира.
На хозяйственном дворе миссии оживленно обсуждались утренние события. Оказывается, Петров сумел, объясняясь когда на пальцах, когда в пределах той сотни русских слов, которыми владели подчиненные завхоза, монаха отца Сергия, – сумел очаровать их и, каким-то образом пролавировав между ритуальными запретами, взять у всех пробы крови, соскобы кожи и слизистой, и даже – совершенно невероятно – слюну и волосы. Оставив прислугу в состоянии приятного, приподнятого обалдения, он с садовником, прихваченным в качестве толмача и проводника, отправился в монастырь Бойбо… Юл выслушал все это, покрутил за цепочку «жучка», забытого Петровым в комнате, и пошел к отцу Сергию выпрашивать мотоцикл. Разумеется, потребовалось разрешение архимандрита, и в путь Юл отправился, имея за спиной пассажира: инока Георгия, в миру Олега Улько, двадцатипятилетнего крепкого парня со скупыми движениями мастера рэддо. С ним Юл был в предельно близких отношениях – то есть на «ты». Олег не скрывал, что Юл ему интересен не только сам по себе, но и как праправнук того самого майора Седых, который остановил гражданскую войну. Юл не исключал, что интерес инока подогрет отцом Никодимом, но семейную легенду рассказал…
В сентябре девяносто седьмого года, когда фронты замерли в неустойчивом равновесии и дело должно было вот-вот дойти до обмена ядерными ударами – пальцы уже лежали на кнопках, – к Казанскому вокзалу подошел воинский эшелон, и две роты морских пехотинцев, прибывших на нем, почти без боя захватили здание вокзала, станционные службы и прочее – и тут же вынесли на руках из вагонов и установили на перронах и помещениях вокзала какие-то контейнеры. Майор Седых, командовавший всем этим безобразием, позвонил по телефону в Генштаб и заявил, что в его, майора Седых, распоряжении имеются двадцать два ядерных заряда мощностью от сорока до шестисот килотонн и что он намерен детонировать их, если Временный комитет граждан и Генштаб в течение трех суток не начнут переговоры с сепаратистами. Переговоры не начались, и тогда со станции вышел тепловоз, толкая перед собой один вагон. Доставив вагон на тридцать восьмой километр, тепловоз вернулся; предупрежденное окрестное население в панике бежало. Ровно в двадцать один час облака над Москвой озарились голубым нестерпимым сиянием, и землю тряхнуло; ударная волна, от которой повылетало немало стекол, и мощный гул добавили генералам ощущения реальности происходящего; наконец, над горизонтом медленно встал, освещенный закатным солнцем, кошмарный гриб… ветер дул от города, и смертельный след не лег на кварталы, но на триста километров к юго-востоку люди не селились потом лет двадцать… Утром группа генералов и высших священнослужителей вылетели в Астрахань; через три недели был подписан договор о мире и границах. После этого ядерные заряды были демонтированы и увезены, а сам вокзал окружен полком «Пересвет»; бой длился двое суток. Морские пехотинцы и их командир погибли. На следующий день все они поименно были преданы анафеме; тела их погребли бесчестно. На некоторых фресках Страшного Суда майор морской пехоты Седых изображен в огненном озере по соседству со Львом Толстым… Все это, конечно, весьма отличалось от текста «Предания о новом Искариоте», одной из первых глав «Повести о воспрении земли Русской» – официального курса истории Православной Российской Империи… как там: «И воссташа Россы на зверя средиземного, поганого, ведомые Словом Божьим…» Юл испытывал почти физиологическое отвращение к «Повести…» – к ее бессовестной лжи в большом и малом, к бездарной стилизации под старину, – и в то же время никак не мог не возвращаться к ней – высмеивая, издеваясь, но возвращаться… это было что-то болезненное. Шестьдесят миллионов убитых и умерших в годы гражданской войны… и как оправдание крови – двенадцатиметровой высоты стальная сетка вдоль границ… Новый Иерусалим со стенами из ясписа…
Последний участок дороги к монастырю Бойбо был слишком крут, мотор не тянул, и иноку пришлось идти пешком. Это было километра два. Юл, безбожно газуя и рискуя сжечь сцепление, вылетел под стену монастыря и тормознул юзом: навстречу ему двигалось странное шествие, и он не сразу понял, кто это и что это. В аккуратных светло-серых костюмах: рубаха до колен и широкие штаны, – босые, брели, попарно взявшись за руки, какие-то толстяки… одутловатые, плохо выбритые бледные лица… студенты, сообразил, наконец, Юл. Вот, значит, где они теперь. Заглушив мотор, он стоял и смотрел, как они проходят мимо него, не видя, не глядя, и только один, восхищенный блеском хрома, с шумом втянул слюни… Факт существования этих людей был не то чтобы запрещен к упоминанию – просто об этом неприлично было говорить. Пять лет назад эти люди – тогда семнадцатилетние выпускники монастырских школ – отправились на Землю, учиться в Московской и Владимирской духовных академиях. Год спустя за ними стали замечать некоторые странности, а потом началась стремительная деградация, и когда они вернулись, то были уже полными идиотами. Где-то в недрах Дворца содержалась еще одна подобная же группа – те начинали учиться в университетах. Судьба их ничем не отличалась. По слухам, в той группе были мальчики императорской крови – впрочем, как посмеивался мастер Аллюс, «они там, во Дворце, все немножечко родственники». И, вспомнив Аллюса, Юл вспомнил и то, как Аллюс, поблескивая хитрыми глазками, рассказывал о перипетиях своего последнего паломничества в Священные Рощи. Но, мастер, сказал тогда Юл, как же это совмещается: ваше свободомыслие – и паломничество, да еще с приключениями? Именно, сказал Аллюс, стало еще интереснее, молодежь просто в восторге. Раньше это было для меня только отдыхом, а теперь и отдых, и воспитание духа… это как ваш альпинизм. И что, многие занимаются таким альпинизмом, спросил Юл. Вы не поверите, магистр, сказал Аллюс, но – поразительно… молодые-то уж точно – все; это мы, старые задницы, кто ленится, кто боится, кто слушается попов… Не в силах оторвать взгляд, Юл смотрел вслед уходящим – по узкой каменистой тропе под стеной монастыря, в обход – он знал – горы и затем вниз, в сырое тенистое ущелье, открывающееся в Долину Священных Рощ… это нельзя было назвать догадкой, скорее, предположение, одно из многих, но… слова «слабоумный» в Понго не было, было «Ведомый Создателем», и проверить догадку было почти невозможно, земных ученых к «Ведомым» и близко не подпускали, – но связать деградацию студентов с невозможностью посещать Священные Рощи можно было и без исследований… и, вспомнив хозяйственный договор миссии, Юл подумал вдруг, что Петров мог преуспеть и здесь.
Так и оказалось. Петров быстро нашел общий язык с иерархом, осмотрел нескольких студентов, у двоих взял анализы и со своим проводником-садовником отправился в обратный путь. Так, по крайней мере, он сказал иерарху. Ну, что же… Поблагодарив иерарха, Юл дождался инока – тот, весь мокрый, но ничуть не запыхавшийся, взбежал на гору, – преподнес ему известие, Олег развел руками: бывает, мол… Ехать круто вниз было труднее, чем круто вверх, вся нагрузка приходилась на слабую переднюю вилку, и Юл сосредоточенно всматривался в дорогу, чтобы не напороться на какой-нибудь ухабчик – поэтому протянутую поперек дороги веревку заметил поздно – слишком поздно для того, чтобы остановиться, и можно было только положить мотоцикл на бок, что Юл и сделал… их крутнуло раза два, а потом из придорожных кустов посыпались непонятно кто, человек семь, а Юл никак не мог встать, потому что зацепился штаниной за мотоцикл, и все его последующие действия были действиями заинтересованного наблюдателя. Он впервые видел рэддо как оно есть. Мастеру рэддо, в общем-то, безразлично, сколько у него противников. Олег сначала оборонялся, а когда нападавших осталось трое, перешел в наступление сам. Те тоже владели какими-то приемами – слегка, а потом один из них выволок из-под полы меч. Кривой ритуальный меч. Олег, сморщившись, сделал движение руками – будто хлопнул в ладоши, и в руках у него оказалась тонкая цепочка. Один из нападавших вдруг повернулся и прыгнул в кусты. Тот, что с мечом, сделал выпад – цепь обвилась вокруг клинка, движение – и меч взвился вверх, еще движение – и половина лица нападавшего превратилась в сплошную рану. Взмахнув руками, он стал падать. Последний из нападавших попятился и запутался в мотоцикле. Нет, захрипел он, глядя на приближающегося Олега, нет, нет!..
- Предыдущая
- 5/9
- Следующая
