Сироты небесные - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 49
- Предыдущая
- 49/55
- Следующая
Вот если полцарства не будет в наличии, а соль окажется не хлоридом, а цианидом – тогда можно и пострелять. Холостыми, то есть исключительно одиночными зарядами.
Значит – для начала нужно слетать и представиться. А там видно будет.
В общих чертах план выстроился. С утра – разведка в Верхний. Если там действительно ждут – не дождутся, то предложить вступление в союз Земля-Эрхшшаа, покровительство, всяческую помощь и так далее. Заодно – решить проблему Олега. Если по каким-то причинам не ждут или проблему решать не хотят, то заявить о родстве Олега и всего земного населения Мизели – с населением Земли, и не просто Земли, а всего союза Земля-Эрхшаа-марцалы-Свободные, которое здесь представляет «Неустрашимый», – после чего приступить к защите неотъемлемых человеческих прав. Включая применение холостых, то есть исключительно одиночных…
Далее (при любом развитии сценария) – «Неустрашимый» и обязательно хотя бы двое из эрхшшаа (одна из них – Тейшш) остаются в Верхнем, чтобы принимать участие в сценах радости или давить авторитетом, а два лёгких корабля, подцепив к себе всё возможное вооружение, отправляются брать на абордаж имперского разведчика. Если абордаж удачен, заключённых землян спускают на поверхность планеты и где-нибудь размещают («Да здесь, где же ещё», – распорядился Ярослав), и смотрят, что там с кораблём. Если атака сорвётся, «Неустрашимый» немедленно взлетает и направляется к одной из планет эрхшшаа…
Осталось дождаться утра. Это оказалось самым трудным.
Меньше суток назад они проплывали под этим же мостом… Артурчик сплюнул через перила в темноту горькую волокнистую жвачку – прессованные листья и молодую кору сторожника выдавали всем желающим. От сторожника пропадал сон, обострялось зрение и скрадывалась усталость. Правда, во рту делалось сухо и шершаво, и пить было бесполезно – вода эту сухость не брала.
Вместе с Лизкой они ехали на повозке, гружённой ящиками с ракетами. Их записали в ракетчики, но лишь подносчиками снарядов. И то – не бегать на позиции с тяжёлыми ящиками на спине, а ворочать эти ящики на повозке и подавать на спины или на плечи тем, кто будет таскать. Повозку с трудом волокла четвёрка козлов, которыми правил полузнакомый фермер, Артурчик не мог вспомнить, где встречался с ним, а потом будто кто-то стукнул в лоб, и глаза открылись: это был старший сын старого Йеризина, Махраб. Йеризина и всю родню его уморили Верхние ядовитым дымом, а Махраб, наверное, ездил в город на торжки… На торжках с ним Артурчик и встречался: кривые баклажаны и мясные палочки от Йеризина славились, покупать старались у них.
– Вы меня помните, добрый Махраб? – спросил зачем-то Артурчик. Тот, не поворачивая головы, кивнул. На этом разговор закончился.
Войско вообще шло молча. Только хруст колёс по щебню, скрип, недовольное, но робкое блекотание козлов – и глубокое солидарное бубухх-бубухх-бубухх сотен пар тяжёлых, для хождения по камням, башмаков с окованными железом носками и каблуками…
– Если бы мы не ушли оттуда… – снова сказала Лизка.
Она была совершенно права. Но лучше бы молчала. Всё равно уже ничего нельзя было исправить или поменять местами…
Артур так никогда и не поверит в смерть Стрельнутого, его друзей и его учителя. Будет казаться, что они где-то рядом, в соседнем доме, соседнем квартале – вообще в соседней клеточке пространства.
Так будет всегда. Но потом.
А пока – плотная молчаливая колонна быстро двигалась по широкой дороге, пересекая предгорье и приближаясь к «серпантину», ведущему на плато. К подножию горы колонна подойдёт к полудню. Ещё три часа займёт подъём…
Это был только авангард. Основные силы объединённой армии Нижних сейчас торопливо разбивались повзводно, учились слушать команды и держать в руках оружие – чтобы быть настоящей армией, а не толпой.
Они выступят во второй половине дня.
Спецкомиссар ООН, Исигуро Усида, был родом с Окинавы и хорошо помнил, как американские бомбардировщики летали бомбить Вьетнам и как они, местные шестнадцатилетние парни, ходили в дансинги, чтобы драться там с солдатами, охранявшими базы, из-за девчонок. Несколько лет назад он научил президента паре приёмов, которые из-за своей эффективности не вошли в спортивное дзю-до. Он прекрасно говорил по-русски, читал наизусть «Полтаву», «Демона», «Звёздный ужас», стихи Блока, Слуцкого, Арсения Тарковского, – хотя и имел традиционные для японцев проблемы с «Л» и «Ш». Кроме того, на Окинаве у него остался малолитражный заводик по производству высококлассного солодового виски, которое как минимум не уступало шотландскому…
– Император… – проговорил он, словно впервые в жизни пробуя это слово на вкус; кончики ногтей его согнутых пальцев чуть слышно барабанили по бокалу. – Император… Боюсь, Владимир, что я плохой монархист. Мы, окинавцы – плохие монархисты. Если не все, то многие. А кроме того, несчастье с нашими пилотами…
– Тебе разве ещё не передали про пилотов? – спросил президент. – Нет? В Токио мы уже сообщили… Их нашли, Исигуро. Туда уже вылетел крейсер «Новик». Они живы, и… в общем, всё хорошо.
– Какая замечательная новость! – воскликнул Усида. – Но я всё равно не знаю, как нам поступить. И это уже не зависит от моего антимонархизма. Слишком мало данных.
– Когда их было достаточно?
– И здесь ты прав. Кроме того, в тех редких случаях, когда их было достаточно – это оказывались ложные данные. Мы в положении глухого и очень близорукого человека, на которого нападает толпа водяных…
– Положение немного выправляется, Исигуро, – сказал президент. – И одновременно ухудшается. Мы уже получили от котов такой объём информации об Империи, что страдаем от несварения, а информация всё прибывает… Ещё год-другой – и у нас появится собственная надёжная агентура. Мы уже не слепы – но мы как будто оказались в совершенно незнакомом месте…
– Какая разница? – возразил Усида. – Слепой и внезапно прозревший – одинаково беспомощны на оживлённом перекрёстке. Более того, слепота побуждает к осторожности, а непонимание происходящего – к панике и неправильным поступкам.
– Да, и это тоже верно. Но под ухудшением я понимал не это – не столько это… Ты чувствуешь, как всё начало рассыпаться? Пока шла открытая война, ООН выполняла роль штаба и ставки. Де-факто она стала всемирным правительством, все страны делегировали ей довольно заметную часть своего суверенитета, и никто не возражал. Я понимаю, что тут марцалы блестяще поработали; умения сгладить противоречия, а заодно и организовать работу сколь угодно сложной системы у них не отнять… но дело не только в них. Мне кажется, мы настолько растерялись от победы, что решили сделать все возможные глупости разом. Роспуск Объединённого командования… Это просто предательство какое-то. Или настолько вселенская глупость…
Спецкомиссар отхлебнул из бокала и некоторое время сосредоточенно прислушивался к ощущениям.
– По-моему, получилось неплохо? А, Владимир?
– По-моему, просто великолепно. Я, правда, не великий спец по виски…
– Это новый сорт. Он ещё не имеет названия. Не будет большой наглостью с моей стороны, если я попрошу тебя дать этому сорту имя?
– Неожиданно… Боюсь, я просто не знаю, как это делается. Какие традиции…
– Традиционно – это просто имя производителя. Реже – что-то связанное с местом, где выращен злак или добыт торф. От качества торфа зависит очень многое: цвет, запах, глубина вкуса. Ячмень для этого виски выращен в Канаде, торф привезён из Карелии, дуб для бочек – с острова Ява. Вода – из Антарктиды, добыта на глубине четырёхсот метров. Погреб, где виски выдерживалось, находится в горах Хидака, на Хоккайдо. Это колдовские горы, с ними связано очень много преданий. Бочки были помещены в подвал в последний мирный месяц последнего мирного года – тогда я этого, разумеется, не знал… Купаж я не делаю – особенность марки. Все мои виски имеют первое имя «Керама» – так называлась шхуна моего деда. Но обязательно должно быть и второе имя.
- Предыдущая
- 49/55
- Следующая
