Штурмфогель - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 31
- Предыдущая
- 31/55
- Следующая
– Самая большая опасность – это если туда, к братцу Эйбу, попадет настоящая Роза Марцинович. Твоя задача – перехватить девушку и спрятать ее достаточно надежно на все время операции. Вот ее варшавские координаты…
Наполи сложил бумажку и сунул в нагрудный карман.
– Об этом не беспокойся…
Сейчас он шлялся по залу ожидания, трепался о чем-то с продавщицей газет, потом примерял шляпы… Полковник Райхель сидел в кресле в углу зала, приподняв воротник пальто, и будто бы дремал. К Лени, одетой в то же самое табачного цвета пальто, в котором она была при первой встрече со Штурмфогелем, оба ни малейшего отношения не имели. Возможно, они и летели-то в разные места…
В какой-то момент снующий по залу Наполи оказался рядом со Штурмфогелем.
– Рисуешь? – хмыкнул он. – На вот, билеты я не использовал. Не успел. Сам сходи и бабу свою своди, пусть посмотрит…
Он подал две раскрашенные лощеные картонки: «Галерея »Ом«, входной билет». От руки приписка: «современ. склптра».
– Спасибо, – удивленно сказал Штурмфогель в удаляющуюся спину.
В течение часа улетели все: Лени – в Варшаву, полковник – в Париж, Наполи – в Аквитанию. Штурмфогель не заметил, чтобы за ними следили.
Вечером он зашел в галерею «Ом». Это была одна из самых модных галерей ночного Берлина. Славилась она в том числе и тем, что очень часто и почти безошибочно открывала новые имена.
Вот и сейчас в центре Зеленого зала прямо на полу стояла мраморная девушка. Руки ее были заброшены за голову, тело выгнуто, лицо запрокинуто вверх, и только если присмотреться, становилось ясно, что руки связаны в запястьях и веревка охватывает шею. И сразу становилось понятно, что это поза не любовного томления, а ужаса перед чем-то, нависающим сверху…
Стояла табличка: «Наполи. Роза».
Штурмфогель пришел в себя где-то далеко от галереи. Нашел винный погребок. Глядя прямо перед собой, выпил стакан рома.
Да. Наполи действовал наверняка.
«…только когда ты устанешь молить о смерти…»
Кто-нибудь слышит мольбы этой девушки?
Он не знал.
Он не знал, каково это – быть обращенным в камень. В дерево – примерно знал. Был рядом. В камень – нет…
Штурмфогель так погрузился в воспоминания, что не сразу обратил внимание на экипаж, запряженный двумя парами крупных мышастых мулов.
Экипаж – высокая коробка из полотна и дерева на двух больших колесах – опирался дышлом на что-то вроде орудийного передка, где восседали двое возчиков в высоких шляпах, и плелся не слишком быстро, но и не медленно, чуть поскрипывая и в такт поскрипыванию припадая на одну сторону – как бы прихрамывая. Над крышей экипажа возвышалась черная труба, из которой вылетал легкий сизый дымок.
Штурмфогель спустился на обочину и встал, подняв над головой руку.
Экипаж остановился, не доезжая шагов пятнадцать. Один из возчиков обернулся и что-то гортанно крикнул; Штурмфогель не разобрал слов. Откинулся матерчатый полог, и из экипажа вышел человек в зеленом костюме и высоких сапогах. В руках у него была винтовка с длинным и толстым стволом.
Этой винтовкой он сделал Штурмфогелю вполне понятный знак – подойти и поднять руки.
С медлительностью, которую – Штурмфогель надеялся – они примут за наглость и лень, а не за усталость, он приблизился шагов на пять-шесть и улыбнулся.
– Я просто хотел попросить вас меня подвезти, – сказал он. – В любое место, где есть банк. Там вы получите немного денег.
– Кто ты такой? – спросил зеленый.
– Курьер «Голубиной почты». Летел из Константинополя в Берлин. Какие-то разбойники хотели захватить меня на цеппелине, думали, наверное, что у меня либо важные письма, либо чеки… Пришлось спасаться на планере. С ночи выбираюсь из этого леса.
– Ночью ты был в этом лесу? – с недоверием спросил зеленый и кивнул на склон, где сначала редко, а чем выше, тем гуще стояли черные ели.
– Да, был.
– И… как оно?
– Тяжело. Но я бывал в Тартарском лесу… так что опыт у меня есть.
– В Тартарском я не бывал… – протянул зеленый. – Ладно, садись. В место, где есть банк, поедем завтра. Заплатишь полфунта серебра. Готов?
– Вполне… А сегодня нельзя?
– Сегодня нельзя. Если только ты не хочешь ждать другого экипажа. Но этот другой скорее всего будет этот же… только мы будем ехать в ту сторону.
– А пешком? Я дойду?
– Если бы это была просто дорога – да, часов за шесть-восемь. А так – тебе лучше поехать со мной. Дольше. Но зато наверняка. Меня зовут Михась. Я здешний урядник.
– А меня зовут Эрвин.
– Вот и хорошо. Драться умеешь?
– Приходилось. А что, понадобится?
– Может быть…
В экипаже было жарко. Гораздо жарче, чем требовалось для комфорта. На продольных лавках сидели еще четверо мрачных мужиков с винтовками. А в проходе на носилках, укрытый огромным бараньим тулупом, лежал кто-то неподвижно, и в первый момент Штурмфогель подумал: труп. Труп изможденного непосильным трудом каторжника. Но глаза трупа горели темным огнем…
– Кто… это?.. – с трудом разжав сухие губы, спросил лежащий.
– Берлинский курьер, ваша светлость, – ответил урядник почтительно. – Сбросили с цеппелина. Опять, наверное, ребятки Кабана балуются. Как в прошлом году.
– Подойди… поближе… наклонись…
Штурмфогель наклонился. От лежащего исходил слабый запах тлеющих листьев и горячей золы.
– Ниже…
Он наклонился ниже. Лицо лежащего обтянуто такой тонкой, такой прозрачной кожей… и веки, как у черепахи…
– Хоро… шо… – в два приема. – Михась…
– Здесь, ваша светлость.
– Сделаешь все… что попросит… велит… Все!..
– Я понял, ваша светлость… – голос растерянный.
– Все. Скажет: сдохни… сдохнешь.
Штурмфогель почувствовал, как вдоль хребта дыбом встает несуществующая шерсть…
– Кое-чего я все-таки не понимаю, – сказал Хете. – Если они засекли наше подслушивание – а я думаю, что засекли наконец, – то какого черта не использовали это для подачи нам дезы, а взяли и раскрылись? С целью специально обратить на себя внимание. Как-то странно. Не находишь?
Нойман кивнул.
– Второе: это сама их подготовка к операции. Занимается ею агент, который мог быть засвечен в прошлом. Их руководство об этом знает. Но все равно поручает создание операционной базы ненадежному агенту. Что характерно: через него… в смысле – через нее – мы и вышли на группу. Что это значит? Нам это специально подставили?
Нойман опять кивнул.
– Значит – что? Все это лишь отвлекающий маневр? Ложный десант?
– Именно так, – сказал Нойман.
– А мы…
– А мы делаем вид, что купились на это.
– Только делаем вид?
– На большее мы пока не способны… Виды на контригру в Женеве есть?
– Почти нет. Разве что они специально подставятся, а мы поймем, что они подставились специально… Да, а что со Штурмфогелем?
– Зачем тебе?
– Он классно спланировал операцию по Рексу. Мне его не хватает. Понимаешь…
– Штурмфогель погиб. Скорее всего. Во всяком случае, самолет, на котором он летел, был сбит – причем над вражеской территорией.
– Вот как… Жаль. Очень жаль.
– Мне тоже.
Волков чувствовал себя скверно. Как всегда после перелетов с юга на север. И внизу, и вверху… везде одно и то же. По-хорошему следовало напиться и пролежать часа четыре, а то и все шесть в постели. Но – не было такой возможности, а потому следовало держать себя вертикально, ходить бодро и принимать решения…
Девушка была привязана к столбу, голая, испачканная непонятно чем; волосы ее успели сваляться в паклю; из пакли торчал всяческий мусор.
Петля Термена – хитрое приспособление, блокирующее сознание в данном теле и не позволяющее ему ускользнуть – висела на ее шее замысловатым красно-черным ожерельем.
Девушка все еще оставалась гордой, красивой, несломленной – но Волков и не собирался ее ломать таким жалким примитивным способом.
- Предыдущая
- 31/55
- Следующая
