Мы, урусхаи - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 3
- Предыдущая
- 3/31
- Следующая
2.
Царь Уман сидел за столом, с ним тысяцкий-городовой Босарь, тысяцкие-полевые Уско и Мамук, ключник Сирый и ещё человек пять, которых Мураш не знал.
– Чего так долго? – хмуро спросил царь. – В другой раз за смертью тебя пошлю…
– На мертвечиху наткнулись, – сказал малыш. – Я и подумал: а не упыри ли снова, часом? Пока осмотрел, то, сё…
– То, сё… – передразнил царь. – И что оказалось?
– Не упыри. Сама. С гладу-холоду…
– Ясно. И упыри не потребовались… Ладно, Шелепка, иди пока. Спи. Нужен будешь, разбудят. А ты садись, десятский, пей-веселись, угощайся…
Угощение стояло самое царское: в серебряной плетенице разварная репа, в хрусталях – седьмая водица на медке. Мураш подцепил краюшку репы, стал жевать. Царь ждал. Мураш сглотил, ложку отложил, рот шитым утиральником утёр – показал, что сыт безмерно.
– Мураш, значит… – сказал царь. – Тот ли ты Мураш-десятский, который посольство наше перед войной в роханскую землю сопровождал?
– Да, царь. Тот самый.
– Земли роханские помнишь?
– Помню, царь.
Хотя – чего там особо помнить? Степь, она как стол скатертный…
– Тогда слушай, тот самый Мураш.
И Мураш услышал.
Не даром дался Брянь-городец. Нагло полезли гельвы да рохатые людишки в первый приступ – тут рога-то им и пооббили. Кто за стену перебрался – ни один не ушёл, а троих вообще на языки взяли. Один рохатый на смертный испуг слаб оказался, всё сказал, что ни спросили. И после, когда обузом из горящего городца уходили, девкам дали слова его запомнить…
Стало быть, гельвы – они и рохатым уже поперёк глотки вошли. Царям дерзят. Бытуют наособицу. Рохатые, пусть и враги, а обычай добрый степной имеют: нажитым делиться, за щеку не прятать. Гельвы ж не будь дурни: брать-то братское с охотой берут, а своё жилят крепко, за высокими стенами да под охраной.
В Моргульской долине сейчас болото стоит непролазное, а со дня на день вообще паводка ждут. Потому для военного огородца, что по эту сторону долины, запасы возили два месяца. И по гельвьему доброжмотству большая часть запасов держится укромно, в лесу за засеками да на деревьях. И место этого укрома пленник знал – и назвал…
Разное там. Много. А главное – возов двадцать гельвских хлебов, которые русы прозвали «вечными». Один человек на плечах в походе стодневный запас нести может, не утомляя ни спины, ни ног. А там – двадцать возов.
– Ты понял, Мураш?
Мураш ещё не понял. Он считал, загибая в уме пальцы. Возы наверняка гонорские, бычьи запряжки, других возов в закатных обузах не видел он ни разу. Этих стодневных запасов на каждом будет по пять сотен, а то и по шесть. И если двадцать возов, то это получается… получается…
А ведь стоднев – он на здоровенного воина рассчитан, да так, чтобы сил у него не убывало, а прирастало. Бабам же и ребятишкам – считай, вчетверо с хвостиком получится.
Там, глядишь, и солнышко-ра вернётся. Урожай уродится. Хоть бы репа та же, ей много ли надо? – не вёдро, а воды вёдра…
– Так, – сказал Мураш. – Я понял, царь. Сколько людей дашь?
– Ничего ты не понял, торопун, – покачал головой Уман. – За хлебами другие пойдут. Твоё же дело будет – огородец на долине взбаламутить и за собой увести. Зря я тебя про роханские земли пытал?
– До роханских земель не дойти, – сказал Мураш. – До Итиля – и то вряд ли.
– А я тебя не заставляю туда идти, – сказал царь. – Я тебе туда идти разрешаю. Если припрёт. Есть такой пограничный рохатый князец Улбон – он вас и примет, и не выдаст. Ясно теперь?
Мураш помолчал.
– А что, царь, – сказал он наконец. – Пожалуй, что и ясно. Так сколько людей дашь?
– Много не дам, и не надейся. Зато дам лучших…
- Предыдущая
- 3/31
- Следующая