Малой кровью - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 28

• Предыдущая
• 28/72
• Следующая

Это был Бельтюков, аналитик, года три или четыре назад ушедший из Комитета на пенсию; с Селивановым в близких друзьях они не состояли, но непринуждённо приятельствовали и несколько раз бывали вместе на рыбалке. Уходил Бельтюков не слишком торжественно, без обязательной отвальной и без золотых часов в подарок от начальства, но и без скандала, и его как-то сразу забыли за налетевшими делами.

– Сердце? – участливо спросил Бельтюков.

– Голова, – сказал Селиванов. – Бессонница, устал, нервничаю… А ты куда собрался в такую рань? – перевёл он разговор, избегая расспросов. – Не на рыбалку ли?

– Почти угадал, – усмехнулся Бельтюков. – Ловить бабочек… Ты где сейчас – на старом месте?

– Я-то на старом, – зачем-то соврал Селиванов, – да только место подтаяло. Комитет в стадии ликвидации, ты слышал, наверное?

– Слышал, ещё бы. Столько шума…

– И вони. А ты сам-то где?

Бельтюков вздохнул, сел рядом. Снял шляпу и вытер лысину.

– Есть одна смешная конторка по имени «Группа "Темп"». Знакомо имя?

– Нет.

– Конторка неправительственная, практически даже частная. Глубокий мониторинг и всякого рода прогнозы. Вот я там и подвизаюсь. Работа интересная, и зарплата – не в пример…

– Зарплата – это хорошо… А при чём тут бабочки?

– Предстоит выяснить. Да чёрт с ними, с бабочками – как ты сам? Алла как? Дети?

– Алла ушла, – махнул рукой Селиванов. – Подалась в эти… – он показал глазами вверх. – Я не переживаю, ты не думай. Даже где-то рад. Такой здоровенный хвост отвалился… А дети нормально. Те уже лоси…

– Понятно. А куда ты сейчас двигаешься?

– В Питер-град. В командировку.

– Когда вернёшься?

– Думаю, завтра. В худшем случае, через день.

– Позвони мне, хорошо? Сегодня у нас вторник… или уже среда? Четверг-пятница-суббота… В субботу вечером сможешь? Вот мои телефоны… – он вытащил визитку, – по какому-то из них я точно буду. У нас лучше, чем в Комитете, поверь. Во многие разы. Ты меня понял, да?

– Вроде бы понял, – сказал Селиванов. – Вербуешь?

– Да как сказать… Зайдёшь, посмотришь, с народом пообщаешься, с начальством. Потом решишь.

– Спасибо, Витальич. Только вряд ли я вам подойду. Всё-таки специальность у меня для мониторинга и прогнозинга мало пригодна. Так что…

– Посмотрим. Ты всё-таки позвони. Я побежал, у меня уже посадка заканчивается…

Он нахлобучил шляпу, поднялся, кряхтя, и поковылял, подволакивая ногу, к выходу, где горело: «Р-986 – Манила». Селиванов, не отрываясь, смотрел ему в спину. Вот Бельтюков скрылся за дверью, там уже была граница и всё всерьёз, Селиванов ждал, потом над стойкой напротив загорелось: «И-027 – Ст. – Петербург». Тут же стали подходить люди, выстраиваться, взвешивать сумки и чемоданы, а Селиванов всё сидел и смотрел туда, куда ушёл бывший коллега. Случайность, что ли, неуверенно думал он. Направляющий пинок судьбы…

Потом он обнаружил себя стоящим в очереди на регистрацию, и его снова обдало холодом. Селиванов, сказал он себе, тормози. Тут что-то не так. Газеты были свёрнуты в трубочку и сжаты в кулаке настолько потном, что видно было, как ползёт по бумаге пятно сырости.

Потом он подал билет девушке со смазанным лицом, что-то ответил на вопрос, который тут же забыл, забрал билет – и пошёл на посадку. Вернее, не пошёл, и даже наоборот – он пытался стоять на месте, хватался за что-то руками, а выход сам наплывал на него, покачиваясь и готовясь распахнуться…

Юлька лежала на спине и смотрела в небо. Странно: созвездия казались незнакомыми. Может быть, потому, что висели так низко…

Было очень темно. И тихо. Только время от времени начинала поскрипывать стрела крана, на которой невидимо качался бедняга «самурай». Она уже пыталась дотянуться до него, или спустить, или перебить выстрелом трос. Она попала в него трижды, летели искры, но трос не лопался.

Юлька перестала стрелять, потому что следовало поберечь глушитель – взять второй было негде. А без глушителя стрелять ей почему-то очень не хотелось – ни сейчас, ни потом…

Мотороллер так и оставался в багажнике «самурайчика», зацепился там за что-то…

Она решила дождаться здесь рассвета, а утром начать придумывать новый план.

Пол-старший рассказывал, что до вторжения в Калифорнийской долине было по-настоящему хорошо и весело: тысячи заводов и лабораторий, от крошечных до гигантских, разрабатывали и производили всё самое тогда современное: компьютеры и средства связи. Тут делалась самая передовая наука. Сюда съезжались самые талантливые ученые и инженеры со всего мира. Это была своего рода Т-зона того времени… Почему-то потом марцалы не использовали её для организации настоящих Т-зон – хотя обычно оборудовали их на тех же местах, где уже были старые земные промышленные районы и просто большие заводы. Но предприятия Силиконовой долины почему-то остались абсолютно невостребованными. После первых же хроносдвигов все приборы, использовавшие полупроводники – вот этот самый силикон, он же кремний, – вышли из строя навсегда. Сверхчистый кремний стал стоить столько же, сколько песок, из которого его добывали. Вся технология, в которую были вложены десятилетия труда десятков миллионов самых умных людей, и столько денег, сколько сейчас просто нет во всём мире, – всё это превратилось в ничто. Блестящие, гениальные разработки потеряли вообще всякий смысл и обесценились ещё больше…

Силиконовый век, говорил, морщась, Пол-старший, имея в виду не только полупроводники, но и всякого рода силиконовые вставки в женские (и мужские) тела, которые долгое время были страшно модны – чтобы можно было казаться не тем, кто ты есть, а тем, кем себя хочешь видеть…

Всё здесь опустело стремительно и страшно, да ещё несколько лет подряд бушевали пожары – до тех пор, пока стартовые гравигены нескольких баз Космофлота, расположенных в пустынях по ту сторону хребта Сьерра-Невада, не стали натягивать с океана достаточно влаги, чтобы исключить всяческие засухи. Но к тому времени пустоши, заросшие дурной колючкой, захватили полдолины. Многие посёлки и городки, опустев, вскоре попросту сгорели, другие так и стояли призраками; в тех же, что считались обитаемыми, на самом деле три четверти домов пустовали. Населено было только побережье – да в последние два-три года постепенно оживали некоторые из прижавшихся к склонам Сьерра-Невады и окружённых нетронутыми лесами городков; там стали селиться те, кто работал модным вахтовым методом в Т-зонах «Феникс» и «Окленд» – или служил на ремонтных базах и мог позволить себе летать на службу и обратно служебным атмосферником.

А вот пилоты и наземники боевых подразделений постоянной готовности позволить себе такого не могли и говорили об этом раздражённо, но толку-то…

Вдалеке на большой скорости пронеслась машина. Из тех, старых, завывающих двигателями. Через несколько минут – ещё одна.

Потом долго ничего не было.

Потом родился вдали из ничего, вырос в стрекот и стал приближаться мотоциклетный мотор.

Один, сосчитала Юлька.

Она перевернулась на живот и стала смотреть. Скоро по повешенному и по стреле крана запрыгал далекий свет, а потом из-за поворота вынырнул с рёвом скошенный к дороге голубоватый конический луч. Юлька заслонила его ладонью.

Она знала, что увидеть её с дороги невозможно: освещены будут прежде всего кусты, за которыми она лежала, – то есть возникнет эффект световой завесы. Существуют, конечно, разного рода способы разглядеть в темноте того, кто не желает показываться, тренер Аллардайс кое-что ей показывал, но всё это требовало оптики, терпения – и совершенно других источников света. А главное – беречь родопсин, то вещёство, которое разрушается в светочувствительных клеточках глаза и тем самым раздражает зрительные нервы. Если родопсин цел, то и при свете звёзд можно многое увидеть…

• Предыдущая
• 28/72
• Следующая